– Что он хочет сказать? – в панике переспрашивала Ева. – Что?

В руку Степану вложили карандаш. Чабрецов подставил лист бумаги.

«ВА», – написал Касьянов и потерял сознание.

Ева и Рязанцев переглянулись. Ева смочила лицо Степана водой и принялась обмахивать его полотенцем.

– Я не знаю, что ему можно давать, – причитала Ершова, – и чем помочь!

– Скоро прибудут врачи. Только бы он не умер! – сказал Рязанцев, склонившись над Касьяновым, чье дыхание было быстрым и поверхностным.

Несколько минут спустя в комнату торопливо вошел Денис, а за ним – люди в белых халатах.

– У него почки, – пояснила Ева медикам, – ему плохо. Видимо, стресс сказался… Он все время на диализе.

Усатый врач, одетый в белый халат с логотипом страховой компании, распахнул металлический чемоданчик, полный медицинских инструментов.

– Сейчас я сделаю экспресс-анализы мочи и крови, – пояснил он, доставая катетер, – сразу станет ясно, в каком состоянии почки. Если что, компактный прибор для диализа уже в пути, он прибудет через пятнадцать минут. Кто его лечащий врач?

– Не знаю, – сказала Ева, – но мы сейчас позвоним его маме, и она мне скажет.

– Я уже звоню, – сказал Рязанцев, набирая номер Валентины Петровны.

В эту же секунду Степан открыл глаза и опять попытался что-то сказать. Он водил рукой в воздухе, пока Ева не дала ему лист и не поддержала ладонь, но не смог больше ничего написать, снова провалившись в беспамятство.

– Что он пытается нам сообщить? – нервничала Ева, обкусывая длинные ногти, наклеенные сегодня утром.

Лицо Степана было белым, как мел.

– Валентина Петровна, – сказал полковник в трубку, когда мать Касьянова ответила, – скажите, пожалуйста, кто является лечащим врачом вашего сына?

Повисла пауза.

– А что… случилось? – с усилием произнесла мама Степана. – Он… жив? У него же вроде ремиссия!

В голосе женщины послышались панические нотки.

– Это не почки, – прозвучал в комнате громовой голос врача. – Почки у него, конечно, в плохом состоянии, но не настолько, чтобы он терял сознание. Тут что-то другое! Симптомы напоминают пищевое отравление. Что он ел?

– Сушки. Чай. Варенье, – начала перечислять Ева.

Ершова и Рязанцев переглянулись. В лаборатории наступила полная тишина.

– «Ва» – значит «варенье», – сказала девушка.

Чабрецов схватил трубку и принялся звонить судмедэкспертам, врачи склонились над Степаном. Его тело сотрясали судороги. Ева выбежала в отдел.

– Никому не трогать посуду! – закричала она и осеклась.

Чашки, ложки и тарелки, стоявшие на столе, были тщательно вымыты и блестели в свете ламп.

– Да, я помыла посуду, – растерянно сказала Даша, – но я же не знала, что этого нельзя делать.

Ева схватилась руками за голову.

– Прости, я не знала, – повторила Гусева. – Не могу же я держать грязную посуду на столе. Еще, не дай бог, тараканы заведутся! И Алексей Михайлович, и Леонид Николаевич меня поддержали.

Ершова подошла к столу. Посреди чистой посуды стояла мытая литровая банка.

– Скажите, – обратилась к Еве Маргарита Захарова, – у кого это проблемы? К кому врачи пришли? Неужели к Степану?

На ее лице было написано мучительное волнение.

– Мы ему ничего о вас не говорили, – быстро сказала Ева Маргарите. – Да, он неважно себя чувствует. Но проблемы у него не на нервной почве и не из-за почек. Мы думаем, его отравили. Вареньем. Тем самым, которое было в этой банке!

Захарова охнула. Даша прижала руки к пышной груди. Брови Сичкарь поползли вверх.

– Вы шутите? – спросил из угла Белобородов. – Не может быть! Я тоже ел это варенье! Но я нормально себя чувствую.

Подошедший Копейкин нахмурился и с удивлением посмотрел сначала на банку, а потом на своих подчиненных.

– Вы много съели? – спросила Ева.

– Пару ложек, – ответил Алексей, подумав.

– А Степан сколько?

– Полбанки, – подсказала Сичкарь, – он, бедный, давился, морщился, но Маргарита на него так смотрела, что он уж постарался. Осилил много. И вот результат. А ведь у него почки слабые, не то что у вас, Алексей Михайлович.

Захарова, выйдя из ступора, кинулась к двери в лабораторию, но вовремя поставленная Евой подножка сбила ее с ног.

– Степа! – заголосила Маргарита, лежа на полу. – Я не виновата, я люблю тебя, Степа!

Дверь лаборатории отворилась, оттуда вышли два санитара с носилками. На них лежал Касьянов, на его лице была кислородная маска. Он мычал и беспокойно шевелил руками, словно хотел что-то сказать, но не мог.

– Степан, все будет хорошо, не нервничай, – сказал Рязанцев.

Руки его непроизвольно сжались в кулаки. Кто-то не только организовал похищение Юдина, но и отравил Касьянова! Невероятная, поразительная наглость! И это сделал кто-то из пятерых.

В отдел торопливо вошла Жанна в сопровождении химика и биолога.

– Что тут еще стряслось? – спросила женщина. – Отравление? Я не могу поверить!

– Я тоже, – искренне ответил Рязанцев. – Я тоже не могу поверить. Отрава была в этой вот банке.

Жанна подошла к вымытой посуде.

– Все, конечно, помыли, – хмыкнула она. – Никто и не сомневался. Но это не поможет, следы все равно остаются.

Полковник повернулся к Белобородову, Сичкарь, Копейкину, Захаровой и Гусевой.

– Вы все арестованы, – сказал он, – все пятеро! И в ваших же интересах признаться как можно быстрее. Я все равно узнаю правду, рано или поздно.

Сичкарь села на стул, на котором уже сидела час назад – до того, как Касьянову стало плохо. Четверо ее коллег находились в отделе под неусыпным наблюдением стражей порядка: спецназ под руководством Олега Склярова и наряд ОМОНа прибыли почти одновременно и не спускали с задержанных глаз. Полковник нервно ломал пальцы – в какой-то момент он подумал было, что похищение Юдина связано с банальной ревностью, но отравление Степана показало, что все гораздо серьезнее, чем казалось. И все равно, никакой логики в действиях преступника не просматривалось. Кто он? Что ему нужно? Зачем ему Вася? Чем помешал больной Касьянов?

– Если вы хотите знать правду, – звонко сказала Алена, выставив вперед свои большие зубы, – то это сделала Дашка. Я видела, как она что-то делала с вареньем. Это было еще вчера вечером! Я видела, как она туда лазила ложкой. Поди, подмешивала что-то!

– Расскажите, как это было. В подробностях, – попросил Чабрецов.

– Ну, я работала, чертила за столом, а Дашка крутилась у сейфа, что-то перекладывала, шуршала, я бросила туда взгляд, вижу – Гусева вынула банку, открыла и смотрит на нее. Мне это показалось странным. Потом она взяла ложку и поковыряла варенье. Больше я на нее не смотрела, мне чертеж надо было доделать, время поджимало. Но я думаю, – Алена подалась вперед, и ее большие зубы слегка клацнули, – что в засахаренное варенье просто так яд не насыпать, порошок сверху будет виден. Нужно обязательно перемешать, а оно же как каменное, сделать это непросто. Так что человек, перемешавший варенье, и есть отравитель!

Выражение лица ни у Чабрецова, ни у Рязанцева не изменилось, при этом они не могли не признать, что логика Алены безупречна. Без сомнения, она была умной девочкой.

– К тому же, – добавила Сичкарь, – никто лучше Дашки не знал, куда, когда и как ходит Юдин. Она все время была с ним вместе, но нападения почему-то происходили именно в те минуты, когда Дашки не было рядом! То она ушла с работы пораньше, то заглянула в магазин, то сидела в парикмахерской, то Василий один направился в туалет, то один – за печеньем. И каждый раз на него нападали. Это не случайно! А то, как она посуду бросилась мыть, вас не насторожило?

Ева обратила внимание, что лицо Алены, вполне цветущее и ухоженное, осунулось и приобрело землистый цвет. Вокруг глаз появились морщинки. Ершовой пришло в голову, что Сичкарь на самом деле старше, чем старается казаться.

– Я была влюблена в Васю, – сказала Алена. – И если вы подозреваете меня, то зря. Я никогда не причинила бы ему вреда. Меня зря арестовали. Это Дашка, я в десятый раз повторяю.