– Там же мозгоеды, – тихо сказала она. – Вы знаете, что люди обычно резко меняются после карцера?

– С этим мы потом разберемся, – твердо сказал полковник. – Сейчас мне нужны ключи, в подземелье потоп, девушки могут утонуть.

– У меня их нет, – сказал Виктор, – ключи от этого помещения были только у директора, как у Синей Бороды. Впрочем, вот его кабинет, давайте поищем. Соня, может, ты поможешь? Ты же была его секретаршей и должна знать, где у него что лежит.

Полковник посмотрел на девушку и поразился. Даже в полутьме было видно, что ее лицо совершенно. Глаза были огромными, ресницы закрывали пол-лица, небольшие аккуратные губы были пышными и сочными, кожа – гладкой и атласной, а носик – маленьким и аккуратным. Зубы девушки светились, как маленькие жемчужины. Она была божественно хороша.

«Наверное, это пластические операции, – подумал Рязанцев, – люди такими не бывают. Она похожа на Барби или на фотографию Мисс Вселенной, дополнительно отретушированную с помощью компьютерной программы».

Ему показалось, что Ева – высокая, смуглая и с короткой стрижкой – выглядит намного естественнее и красивее.

– Тут ключа нет, – растерянно сказала Соня, пошарив в кабинете профессора.

– Можно сделать отмычку, – предложил Коршунов.

– Там вода стоит почти до потолка, – сказал полковник, – с отмычкой будут проблемы.

– Да? – обрадовался Виктор, почувствовав, как радостно зашевелились его пересохшие жабры. – Вода до потолка? Это же отлично! У вас есть проволока и вообще все, что нужно для изготовления отмычек?

– Есть, – кивнул Рязанцев, – но я не уйду отсюда без ключей. Мне нужен Утюгов. Я не могу рисковать.

– Пойдемте в казематы, мы сейчас их откроем, ваших девушек. Обещаю, – веско сказал Виктор и поднял вверх свою белую майку, все еще влажную. По бокам у него виднелись ряды жаберных щелей.

– В воде я чувствую себя как рыба, – сказал Коршунов. – И я умею делать отмычки. Я – замдиректора по административно-хозяйственной деятельности. Когда сотрудники НИИ теряли ключи, а это происходило часто, мне приходилось открывать замки с помощью подручных средств. Неплохо, кстати, получалось.

– Хорошо, – кивнул наконец Рязанцев.

Риск был огромным, но другие варианты выглядели еще менее реальными.

Лиза проснулась. В нору тянуло предрассветной сыростью. Овчинников сидел возле нее, положив голову на руки. Он дремал.

– Спишь? – спросила девушка.

– Нет, – тут же ответил Богдан. – Думаю о своей бывшей невесте. Ее звали Ларисой.

– Тоскуешь?

– Не то чтобы тоскую. Просто она осталась тут, в НИИ, и я уже много лет не был так близко к ней, как сейчас. Хотелось бы увидеть ее еще раз. Как она там? А ты как себя чувствуешь?

– Лучше, – сказала Минина, – уже не умираю. Дышать могу. А то было совсем никуда – горло перехватывает, судороги, в глазах темнеет, и понимаешь, что конец уже близок. Так что вы вовремя приехали.

– Когда мы перевезем тебя в больницу, тебе придется еще пулю из лопатки вытаскивать, – вздохнул Богдан, – у тебя серьезное ранение.

– Увы.

– Ты так и не помнишь, что произошло?

– Нет. И о себе ничего не помню. Как чистый белый лист. Когда я впервые поняла, что не знаю, кто я, было очень неприятно. А сейчас легче стало.

– Ничего, – сказал Овчинников, – наверняка в твоей прошлой жизни было не только хорошее, но и плохое. И ты забыла не только свои радости, но и печали. Может, ты делала раньше большие ошибки?

– Ты знаешь обо мне больше, чем говоришь, – прищурилась Лиза. – Я чувствую.

– Да, интеллект у тебя не пострадал, – улыбнулся Богдан, – ты умная девушка.

– Расскажи все, что знаешь, – попросила Минина.

– Никогда, – покачал головой Овчинников. – Извини. Тебе лучше не знать. Потому что для тебя это шанс начать новую жизнь. Употреби свои таланты на что-то позитивное и гуманное. Раз уж создатель оставил тебя в живых, сделай так, чтобы твоя новая жизнь была лучше прежней. И ни о чем меня больше не спрашивай.

– Хорошо, – согласилась Лиза после паузы, – я не буду больше спрашивать.

Овчинников наполнил шприц лекарством и ввел его девушке в предплечье.

– Спи, – сказал он, – отдыхай и набирайся сил.

Но Елизавета еще долго смотрела на клочок ночного неба, видневшийся из норы, и думала.

Силы Евы таяли. Вода уже дошла до шеи. В глазах у девушки темнело. В поле зрения по-явились какие-то белые хлопья, они двоились и расплывались.

– Только бы не потерять сознание, только бы не потерять, – думала Ершова, изо всех сил сжимая зубы.

Вода была ужасно холодной. Девушка не чувствовала ни рук, ни ног. Сердце то на секунду останавливалось, то начинало стучать быстрее. К горлу подкатывала тошнота.

«Это невозможно, – подумала Ева, – я продержусь еще от силы пару минут, и все. К тому же вода скоро дойдет до рта, и мне наступит конец».

За дверью поскуливал зверь, плавая туда и обратно по коридору. До пола лапы пса больше не доставали.

– Ну кто меня просил пробивать трубу? – громко говорила вслух Лариса. – Не было бы воды, мы бы спокойно дождались, пока нас освободят друзья Евы, а так – что? Утонем прямо перед самым спасением? И ладно бы только я, так еще и Ершова утонет, а она вообще ни в чем не виновата.

Услышав эти слова, пес отчаянно завыл.

– Умная собачка, хорошая, – сказала Ильина, – ты словно понимаешь, о чем я говорю. Впрочем, почему бы и нет? У нас в НИИ все возможно, любые генетические извращения. Такие эксперименты надо вообще законодательно запретить… Или хотя бы тщательно контролировать, кто что модифицирует и для чего!

Пес гавкнул. В его голосе слышалось одобрение.

– Ты меня понимаешь? – спросила Лариса.

– Гав, – кивнул Комиссаров.

Ильина была его лучшей ученицей.

– И я тебя тоже понимаю, – сказала девушка.

Пес, без устали плавающий по коридору, улыбнулся, оскалив передние зубы. Лариса всегда прекрасно понимала его – и раньше, когда он был человеком, и сейчас, когда он стал псом.

Ильина протянула длинные пальцы, все изрезанные и израненные, и измерила расстояние, оставшееся до потолка. Двадцать сантиметров. Это примерно пятнадцать минут. И вдруг Ильину обожгла мысль.

– Ева-то невысокая! Наверное, она уже утонула! – отчаянно закричала Лариса, заламывая руки. – Что делать?

Зверь подплыл к двери камеры Ершовой и принялся громко гавкать, но ответа не получил.

«Видимо, если кого-то и удастся спасти, то только одну из девушек», – мрачно подумал он.

Вода продолжала прибывать.

Первой крыса добралась до Марины Яковлевны. Острые зубы вонзились инспекторше отдела кадров в филейную часть. Брызнула кровь. Цветкова закричала и упала, но крыса не остановилась, чтобы ее прикончить. Стремительным движением она догнала Утюгова и сбила его с ног. Маргарите грызун прокусил руку. Зинаида Валериевна получила ранение в плечо. Все они упали, зажимая раны руками и отчаянно крича от страха и ожидая смерти. Грызун медленно прошелся туда и обратно по холлу.

– Она не хочет убивать нас сразу, – шепотом сказала Марина, стараясь не стонать. – Грызуны будут делать это долго и со вкусом.

На лестнице послышался шорох, и в холл вошли еще три гигантские крысы.

– Мы для них – главные преступники, – вдруг тихо сказал Утюгов. – Сейчас будет трибунал. Я лично использовал в своих опытах почти три тысячи крыс и крысят.

– Пусть вас и судят, – тут же сказала Марина Яковлевна. – Я лично ничего плохого им не сделала.

Один из грызунов метнулся к ней. Щелкнули длинные зубы.

– Девочка моя, – сказала Дрыгайло, – лучше покайся и извинись перед ними. Пока не поздно.

– За что? – возмутилась Цветкова, стараясь отодвинуться от страшных зубов. – Я не замучила ни одной крысы. Я занималась работой с кадрами. Почему я должна отвечать за чужие ошибки? Это вы, вы виноваты! Научные работники!

– А тебе не приходило в голову пожалеть их? – спросила Дрыгайло. – Все они были живыми существами. Хотя тут у нас всех в НИИ надо жалеть. Сплошное несчастье!