«Притворись, что ты сдалась, пока это не случилось на самом деле. Тогда она прекратит атаку и ты сможешь уйти». Что это был за голос, я так никогда и не узнала.

Я немедленно последовала этому совету. Заплетающимся языком я попросила у моей начальницы прощения за все, что я сделала и сделаю. Я обещала оставаться на своем посту и вести себя тихо до конца своих дней. Я помню, что встала на колени перед ней, а она самодовольно улыбалась, вполне удовлетворенная своей утренней работой.

Потом она отослала меня, и я поднялась в свою комнату и легла на кровать. Однако я не могла успокоиться, пока не написала ей письмо. Что было в этом письме, я не знаю. Как только я написала его и положила там, где она должна была найти его, я впала в помраченное состояние сознания и лежала так с полностью выключенным умом до следующего вечере. Таким образом, от двух часов одного дня до восьми часов другого дня — всего получается тридцать часов. Был холодный весенний день, на земле лежал снег. Окно, открывающееся в голове кровати, было широко распахнуто, и комната не отапливалась. Я не была укрыта, но не чувствовала ни холода, ни голода, и все телесные процессы замерли. Я не шевелилась. Сердцебиение и дыхание были очень медленными, и оставались такими несколько дней.

В таком состоянии я была найдена домоправительницей, которая привела меня в чувство посредством сильного тормошения и холодной воды. Я находилась в сумеречном состоянии и не хотела двигаться и даже есть. Меня оставили лежать в постели; моя работа была предоставлена самой себе; домоправительница время от времени заходила взглянуть на меня, но не делала никаких замечаний о моем состоянии. Начальница не показывалась.

Спустя примерно три дня моя близкая подруга, которая думала, что я уже покинула дом, узнала о моем затянувшемся пребывании там, и пришла проведать меня, — акт, требовавший некоторого мужества, так как наша общая начальница была грозным противником. Она спросила у меня, что произошло во время моей беседы с Надзирательницей, однако я ничего не смогла рассказать. Мой ум был пуст и всякое воспоминание о той беседе исчезло, как будто прошлись губкой по доске. Все, что я знала, — это то, что из глубин моего ума поднималось ужасное состояние страха и мучило меня. Страх не какой-либо вещи или личности. Это был просто страх, не имеющий объекта, но от этого не менее ужасный. Я лежала в постели со всеми физическими симптомами интенсивного страха: сухость во рту, потные ладони, бьющееся сердце и неглубокое частое дыхание. Мое сердце стучало так сильно, что в ответ на каждое биение дребезжали пустые латунные шишечки на спинке кровати. К счастью для меня, моя подруга увидела, что со мной творится что-то неладное, и дала знать моим родителям, которые и вызволили меня. У них были сильные подозрения. Надзирательница оказалась в очень неудобном положении, но никто ничего не смог доказать, так что ничего и не было сказано. Мой ум был пуст. Я была крайне запугана и истощена, и моим единственным желанием было — вырваться прочь.

Однако я не поправлялась, вопреки ожиданиям. Интенсивность симптомов ослабла, однако осталась, крайне быстрая утомляемость, как если бы из меня была высосана вся жизненная сила. Я знала, что где-то на задворках ума была скрыта память об ужасном переживании, и не смела думать об этом, иначе потрясение и нагрузка были бы такими тяжелыми, что мои разум мог не выдержать. Моим главным утешением был старый школьный учебник арифметики, я проводила часы за часами, вычисляя несложные суммы, чтобы удержать свой ум от выматывающего размышления о том, что со мной сделали, осторожного касания к памяти, а потом отпрядывания прочь, подобно пугливой лошади. В конце концов я достигла некоторого спокойствия, придя к заключению, что у меня был просто срыв от перенапряжения и что вся эта странная история была плодом моего воображения. И все же оставалось томительное чувство, что она была реальностью, и это чувство не давало мне покоя.

Примерно через год после этого инцидента мое здоровье все еще оставалось очень плохим, и я отправилась в сельскую местность для восстановления сил, и там встретила друга, который как раз во время моего срыва находился в смертельной опасности. Это, конечно, повлекло многочисленные обсуждения, и оказалось, что он не склонен удовлетвориться поверхностными объяснениями моего опыта. Он задавал настойчивые вопросы. Еще один новый друг тоже заинтересовался моим случаем и заставил меня пойти к их семейному врачу, который с топорной прямотой высказал мнение, что я была загипнотизирована. Это было на заре психотерапии, и его методы лечения умственных расстройств ограничивались похлопыванием по спине, приписыванием тонизирующего и препаратов брома. Тонизирующее оказалось полезным, а бром — нет. Он понижал сопротивляемость моего организма, и я быстро отказалась от него, предпочитая оставаться в привычном плохом состоянии, прежде чем эта непонятная сила, которая так эффективно подействовала на меня, будет применена снова. Но хотя я боялась этой таинственной силы, которая, как я теперь понимаю, была повсюду в мире, я не могу сказать, какое бы это было облегчение для меня, — установить, что вся эта история была не галлюцинацией, а реальным фактом, с которым можно было бы совладать и справиться.

Я получила избавление от гнета страха, когда встала лицом к лицу со всей этой ситуацией и приняла решение выяснить точно, что со мной сделали, и как можно защитить себя от повторения подобного переживания. Это был крайне неприятный процесс, — фактически, реакция, вызванная возвращением утраченной памяти, была лишь немногим менее бурной, чем первоначальная. Однако в конце концов я успешно освободилась от мучившего меня страха, хотя мое физическое здоровье нормализовалось лишь долгое время спустя. Мое тело было похоже на полностью разряженную электрическую батарею. Требовалось много времени для его зарядки, и всякий раз после окончания зарядки оно снова быстро разряжалось. В течение долгого времени у меня не было никаких резервов энергии, и после самого незначительного усилия в любое время дня я впадала в мертвый сон. На языке оккультизма это означает, что эфирный дубль был поврежден, и права из него вытекала. Он пришел в норму лишь тогда, когда я приняла посвящение в оккультном ордене, в котором тренировалась впоследствии. Во время церемонии я почувствовала перемену, и с тех пор только в редчайших случаях, после некоторых психических травм я испытывала временное возвращение этих опустошающих приступов истощения.

Я описала эту историю детально, так как она является полезной иллюстрацией того, каким образом бессовестная личность может злоупотреблять малоизвестными силами ума. Опыт из первых рук гораздо более ценен, чем любое количество примеров из истории, даже хорошо удостоверенных.

Если бы такое происшествие имело место в средние века, то приходской священник организовал бы охоту на ведьму. В света своих собственных переживаний я ничуть не удивляюсь, что люди, приобретшие репутацию колдунов, подвергались самосуду, — ведь их методы так ужасны и так неуловимы! Мы можем считать нелепыми рассказы о колдовских приемах — о восковых фигурках, расплавляемых на медленном огне, о распятии на кресте жаб, нареченных чьим-либо именем, о распевании ритмических фраз, вроде «Лошадка, прядка, скачи, скачи». Однако, если мы знакомы с употреблением сил ума, мы сразу поймем, что все эти вещи были просто вспомогательными средствами концентрации. Нет существенной разницы между втыканием булавок в восковую фигурку врага и горящими свечами веред фигурой Девы. Вы можете считать, что обе эти практики являются грубым суеверием, однако вряд ли вы будете считать, что одна из них реальна и могущественна, — и откажете в реальности и могуществе другой. «Орудия, которыми мы сражаемся, не являются плотскими», — могут заявить о себе как практикующие Черную Магию, так и сторонники Церкви.

Мой собственный случай принадлежит скорее к области психологии, чем к оккультизму, так как примененным методом было использование для предосудительных целей гипнотической силы; однако я привела его, поскольку убеждена, что гипнотические методы очень широко используются в Черной Магии и что телепатическое внушение является ключом к значительной части ее феноменов. Я привожу свой собственный случай, как бы больно мне это ни было, так как унция опыта стоит фунта теории. Это был опыт, который привел меня к изучению аналитической психологии, а затем и оккультизма.