Старина Раффлс, возможно, был, а возможно, и не был столь уж выдающимся преступником, но вот игроком в крикет, смею вас заверить, он был просто уникальным. Являясь в одном лице опасным для противника разыгрывающим, превосходным полевым игроком, отбивающим, а также лучшим подающим своего десятилетия, он весьма мало интересовался этой игрой самой по себе. А. Дж. Раффлс никогда не появлялся на лондонском стадионе «Лордз» без сумки с клюшками и не проявлял ни малейшего интереса к результатам тех матчей, в которых он лично не участвовал. Это, однако, не свидетельствовало об одном лишь проявлении самого отвратительного эгоизма с его стороны. Он признавался, что совершенно разочарован в этой игре и продолжает заниматься ею исключительно из низменных побуждений.

— Крикет, — говорил Раффлс, — как и все остальное, — вполне подходящий вид спорта и хорошее развлечение до тех пор, пока вы не находите что-нибудь получше. Что касается содержания этой игры, то она не волнует так сильно, как волнуют те вещи, о которых ты, Кролик, в курсе, и это невольное сопоставление заставляет меня скучать. Что за удовольствие отбивать легкие мячи, когда тебе хочется, чтобы удары были тяжеловесными. Но все же, если ты сам сможешь хитроумно набрасывать мяч, твоя низменная изобретательность не заржавеет, а привычка всегда выискивать у противника его слабые места — как раз тот самый вид умственных упражнений, который в нашем случае желателен. Да, по-видимому, эти два рода занятий в чем-то по большому счету между собой близки. Но я тотчас бы оставил крикет, Кролик, если бы он не обеспечивал славного и надежного прикрытия человеку с моими склонностями.

— О чем это ты? — недоуменно спросил я. — Я-то полагаю, что он, напротив, слишком часто выставляет тебя напоказ, и это является скорее опасным, нежели благоразумным.

— Дорогой мой Кролик, именно в данном отношении ты заблуждаешься. Преступать закон, избегая при этом наказания, возможно лишь в том случае, если индивидуум занимается какой-либо прочей, вполне наглядной деятельностью. И чем более публичный характер она носит, тем лучше. Принцип вполне понятен. Благословенной памяти мистер Пис отметал любые подозрения в свой адрес тем, что был в своем округе широко известен в качестве скрипача и дрессировщика животных. Да я глубоко убежден, что и Джек Потрошитель в действительности был видным общественным деятелем и что его выступления, вполне возможно, публиковались в газетах наряду с рассказами о его зверствах. Добейтесь известности хоть в чем-то, и вас никогда не заподозрят в том, что вы способны стать в равной степени знаменитым в какой-либо иной области. Именно поэтому, мой мальчик, я и хочу, чтобы ты занимался журналистикой, как можно чаще подписывая свои публикации собственным именем. И именно поэтому я сам не пустил пока все свои клюшки на дрова.

Однако тем не менее, когда Раффлс выходил на поле, ему не было равных по степени концентрации на игре, по мастерству, а также по той силе, с какой он «болел» за свою команду. Помню, однажды он пришел на тренировку перед первым матчем нового сезона с карманами, битком набитыми соверенами. Стоило посмотреть, как профессиональные игроки, будто дьяволы, за живую наличность изо всех сил старались точно поражать калитки, ибо при каждом попадании Раффлс бросал игроку монету достоинством в один фунт стерлингов и доставал следующую. Один игрок, сбивший сразу все три стойки калитки, получил за этот удар три фунта. Тренировка обошлась Раффлсу в восемь или девять соверенов, но зато в течение всего сезона его команда била точно, да и сам он на следующий день пятьдесят семь раз поразил калитку противника.

Я с удовольствием стал сопровождать его на все игры, следя за каждым его движением, за тем, как он бил, как бегал или ловил мяч, и с не меньшим удовольствием болтал с ним в павильоне тогда, когда он ничего этого не делал. Во второй понедельник июля вы могли бы видеть нас там сидящими бок о бок в течение большей части первого периода игры между «Джентльменами» и «Профессионалами», когда право атаковать перешло к «Джентльменам». Вы могли бы нас видеть, но ничего бы не услышали, так как Раффлс в качестве отбивающего умудрился не набрать ни одного очка и был необычайно расстроен — даже для игрока, столь мало интересующегося игрой. Мое присутствие он молча терпел, но с другими вел себя на грани грубости — если вдруг кто-либо интересовался, как же это случилось, или осмеливался выразить ему свои соболезнования. Он так и сидел, надвинув на глаза соломенную шляпу, с сигаретой во рту. При всякой попытке подступиться к нему его губы предупредительно кривились в недовольной гримасе. Поэтому я был немало удивлен, когда чрезвычайно элегантный молодой человек запросто подошел к нам и уселся прямо между нами. Несмотря на подобную вольность, он был принят весьма вежливо. Этого юноши я не знал, а Раффлс представить нас друг другу не догадался. Однако по их разговору вскоре стало понятно, что они и сами-то знакомы отнюдь не близко, поэтому непринужденность поведения юноши еще больше удивила меня. Мистификация достигла своего апогея тогда, когда юноша объявил Раффлсу, что отец хотел бы его видеть, и когда приглашение этого отца было тотчас же принято.

— Он сейчас в дамской ложе. Не могли бы вы сразу пройти туда?

— С удовольствием, — ответил Раффлс. — Попридержи-ка мое место, Кролик.

Они ушли.

— Это был молодой Кроули, — произнес кто-то из сидевших позади меня. — В прошлом году играл одиннадцатым номером в студенческой команде.

— Да, сэр, я помню, самый слабый игрок.

— Тем не менее в крикете он разбирается, и перспективен. Должен получить титул после достижения двадцатилетия. Отец постарался. Поро-о-да! О-о, превосходно, сэр! Какая игра!

На меня же все происходящее на поле наводило тоску. Я пришел посмотреть лишь на игру А. Дж. Раффлса. Дожидаясь его возвращения, я начал вскоре грустить, пока наконец не увидел, что он жестом руки подзывает меня в сектор, расположенный справа от перегородки.

— Хочу представить тебя старому Амерстету, — прошептал он, когда я подошел к нему. — В следующем месяце этот крошка Кроули достигнет совершеннолетия, и Амерстеты собираются устроить у себя серию крикетных матчей — в течение целой недели. Мы с тобой оба поедем к ним и сыграем там.

— Оба?! — смог лишь повторить я. — Но ведь я не умею играть в крикет!

— Помолчи, — сказал Раффлс, — и предоставь все мне. Я врал, как только умел, — добавил он с видом глубокого отчаяния, когда мы подошли к основанию лестницы, ведущей к ложе. — Надеюсь, ты не сорвешь мне хотя бы начало этого спектакля.

Его глаза сверкнули тем блеском, который был мне очень хорошо знаком. Однако я совершенно не был готов увидеть его в столь необычной, взывающей к законопослушанию и здравомыслию обстановке. Поэтому-то меня и охватили дурные предчувствия и определенного характера сомнения, когда я следовал за его спортивным блейзером от Зингари через клумбы ярких шляпок, которыми цвела крытая навесом дамская ложа.

Лорд Амерстет оказался мужчиной приятной наружности с коротко стриженными усиками и двойным подбородком. Он принял меня с сухой любезностью, которая не скрывала его истинного, почти не имеющего ничего общего с любезностью отношения ко мне. Меня принимали как неизбежную принадлежность бесценного мистера Раффлса. И, отвешивая поклон, я почувствовал, что буквально купаюсь в лучах его славы.

— Мне достало смелости, — заявил лорд Амерстет, — пригласить одного из игроков команды «Джентльмены» приехать ко мне в имение и сыграть в начале следующего месяца в крикет на лоне природы. Он милостиво ответил, что сам мечтал об этом, если бы только не одно обстоятельство, а именно — ваша совместная, уже запланированная вылазка на рыбную ловлю, мистер… мистер… — Не без труда лорд Амерстет все же вспомнил мое имя.

Об этой рыбной вылазке я, разумеется, впервые услышал от лорда Амерстета, но тотчас же поспешил заверить его, что ее не так уж трудно отложить, а то и перенести на другое время. Глаза Раффлса из-под полуопущенных ресниц засветились одобрением. Лорд Амерстет кивнул головой и пожал плечами.