Литмир - Электронная Библиотека

– Ложь! Как можно опуститься до такого вранья? Представляешь, что будет, если это сделается достоянием гласности, если ты начнешь трубить направо и налево?.. Боже правый, – бушевал он, – если мир об этом узнает, если кто-нибудь проговорится… – Слова застыли у него на языке, будто давая почувствовать вкус истины, будто я, доселе незнакомый, вдруг обернулся пистолетом, стреляющим в упор. – Меня… засмеют, выживут из города. Несмываемый позор… Постой-ка. Эй, ты!

Его лицо словно загородилось дьявольской маской. Глаза вылупились. Челюсть отвисла.

Вглядевшись в его черты, я почуял убийство. Бочком, бочком стал продвигаться к выходу.

– Ты не проболтаешься? – спросил он.

– Нет.

– Как это ты исхитрился вызнать всю мою подноготную?

– Да вы же сами рассказали!

– Верно, – изумился он и начал озираться в поисках орудия. – Задержись-ка на минуту.

– С вашего позволения, – выговорил я, – мне пора.

Выскользнув за дверь, я припустил по коридору; колени на бегу подскакивали так, что едва не выбили мне нижнюю челюсть.

– Назад! – заорал мне в спину фон Зайфертиц. – Тебя нужно убить!

– Я так и понял!

До лифта я добежал первым; стоило мне ударить кулаком по кнопке «вниз» – и дверцы, к счастью, тут же разъехались в стороны. Я запрыгнул в кабину.

– А попрощаться? – выкрикнул фон Зайфертиц, вскинув кулак, словно в нем была зажата бомба.

– Прощайте, – сказал я. Двери захлопнулись.

После этого мы с доктором не виделись около года.

Я частенько ходил по ресторанам и, каюсь, рассказывал приятелям и вообще кому попало о своей коллизии с командиром подлодки, что заделался френологом (это тот, кто ощупывает твой череп и считает шишки).

Стоило разок тряхнуть психиатрическое древо, как с него посыпались обильные плоды. Баронские карманы не пустовали, а на банковский счет хлынула настоящая лавина. На исходе века будет отмечен его «Большой шлем»13: участие в телепрограммах Фила Донахью, Опры Уинфри и Джералдо в течение одного ураганного вечера – взаимозаменяемые превосходные степени, положительные-отрицательные-положительные, с промежутком в какой-то час. В Музее современного искусства и Смитсоновском институте14 продавались лазерные игры «Фон Зайфертиц» и дубликаты его перископа. Поддавшись искушению в виде полумиллиона долларов, он выжал из себя беспомощную книжонку, которая мгновенно исчезла с прилавков. Изображения мелкой живности, затаившихся тварей и невиданных чудищ, попавших в ловушку его медного перископа, воспроизводились на страницах альбомов-раскрасок, на переводных картинках и чернильных печатках с монстрами, заполонивших «Магазины недетских игрушек».

Мне хотелось надеяться, что благодаря этому он все простит и забудет. Ничуть не бывало.

Как-то днем, спустя год и месяц, у меня в квартире раздался звонок: на пороге, обливаясь слезами, стоял Густав фон Зайфертиц, барон Вольдштайн.

– Почему я тогда тебя не убил? – простонал он.

– Потому что не догнали, – ответил я.

– Ах ja. Действительно.

Вглядевшись в мокрое от дождя и распухшее от слез лицо, я спросил:

– Кто-то умер?

– Ко мне пришла смерть. Или за мной? Ах, к черту эти тонкости. Перед тобой, – всхлипнул он, – существо, пораженное синдромом Румпельштильцхена15!

– Румпель…

– …штильцхена! Две половинки, рассеченные от горла до паха! Дерни меня за волосы, ну же! Увидишь, как я развалюсь надвое. С треском разойдется психопатическая «молния», и я развалюсь: был один герр Doktor-адмирал, а станет два – по бросовой цене одного. Который из них доктор-целитель, а который – адмирал, он же автор бестселлера? Тут без двух зеркал не разберешься. И без сигарного дыма!

Умолкнув, он огляделся и сжал голову руками.

– Видишь трещину? Неужели я вновь распадаюсь на части, чтобы превратиться в безумного моряка, алчущего денег и славы, терзаемого пальцами безумных женщин с раздавленным либидо? Страдалицы-камбалы, так я их прозвал! Однако брал с них деньги, плевался и транжирил! Тебе бы так – хотя бы год! Нечего скалиться.

– Я не скалюсь.

– Тогда терпи, пока я не закончу. Где тут можно прилечь? Это кушетка? Уж больно коротка. Куда девать ноги?

– Свесить набок.

Фон Зайфертиц улегся, свесив ноги на пол.

– А что, неплохо. Садись за изголовьем. Не заглядывай мне через плечо. Отведи глаза. Не ухмыляйся и не кривись, покуда я буду выдавливать психоклей, чтобы заново склеить Румпеля и Штильцхена; пожалуй, так и назову, с Божьей помощью, свою вторую книгу. Чтоб ты провалился ко всем чертям, а заодно и твой проклятый перископ!

– Почему мой? Ваш. Вы сами хотели, чтобы я в тот день с ним ознакомился. Подозреваю, вы не один год нашептывали забывшимся в полудреме пациентам: «Погружение, погружение». Но не устояли перед своим же оглушительным криком: «Погружение!» Это в вас проснулся тот самый капитан, алчущий славы и денег, каких хватило бы на содержание конюшни чистокровных скакунов.

– Господи, – прошептал фон Зайфертиц. – Как я ненавижу, когда тебя тянет на откровенность. Мне уже легче. Сколько с меня причитается?

Он поднялся с кушетки:

– Пожалуй, будем убивать не тебя, а монстров.

– Монстров?

– У меня в кабинете. Если сможем пробиться сквозь толпы душевнобольных.

– Хотите сказать, душевнобольные заполонили не только ваш кабинет, но и все подходы?

– Я тебе когда-нибудь лгал?

– И не раз. Впрочем, – добавил я, – самую малость, для пользы дела.

– Пошли, – скомандовал он.

На лестничной площадке нас встретила длинная очередь почитателей и просителей. Между лифтом и дверью баронской приемной ожидало никак не меньше семидесяти человек, прижимавших к груди сочинения мадам Блаватской16, Кришнамурти17 и Ширли Маклейн18. При виде барона у толпы вырвался вой, как из открытой топки. Мы ринулись вперед и прошмыгнули в приемную, не дав опомниться страждущим.

– Полюбуйся, что ты наделал! – указал пальцем в сторону двери фон Зайфертиц.

Стены приемной были обшиты дорогим тиковым деревом. Письменный стол наполеоновской эпохи, редкостный образчик стиля ампир, стоил не менее пятидесяти тысяч долларов. Кушетка так и притягивала мягчайшей кожей, а на стене висели полотна Ренуара и Моне, причем подлинники. Боже праведный, подумалось мне, это миллионы и миллионы!

– Итак, – начал я, – вы говорили о чудовищах. Что, мол, будете убивать их, а не меня.

Старик вытер глаза тыльной стороной ладони и сжал руку в кулак.

– Да! – выкрикнул он, делая шаг в сторону блестящего перископа, изогнутая поверхность которого нелепо искажала его лицо. – Вот так. И вот этак!

Не успел я ему помешать, как он наотмашь хлопнул по медному агрегату и замолотил по нему сразу двумя кулаками, раз, другой, третий, не переставая грязно ругаться. А потом, словно желая задушить, сдавил и начал трясти перископ, как малолетнего преступника.

Затрудняюсь сказать, что именно я услышал в этот миг. То ли обыкновенный треск, то ли воображаемый взрыв, будто по весне раскололась льдина или в ночи полопались сосульки. Наверно, с таким же треском ломается на ветру рама исполинского воздушного змея, прежде чем осесть на землю под лоскутами бумаги. Возможно, мне послышался неизбывно тяжелый вдох, распад облака, начавшийся изнутри. А может, это заработал безумный часовой механизм, выбрасывая дым и медные хлопья?

Я припал к окуляру.

А там…

Ничего.

Обычная медная трубка, линзы и вид пустой кушетки.

Вот и все.

Ухватившись за перископ, я попытался направить его на какой-нибудь незнакомый удаленный объект, чтобы разглядеть фантастические микросущества, которые – не исключено – пульсировали на непостижимом горизонте.

вернуться

13

«Большой шлем» — четыре ежегодных теннисных турнира мирового масштаба; в переносном смысле – главные испытания или достижения.

вернуться

14

Смитсоновский институт — одно из старейших государственных научно-исследовательских и культурных учреждений США; основан в 1846 г. в Вашингтоне на средства английского ученого Дж. Смитсона. Включает национальный музей и художественную галерею.

вернуться

15

Румпельштильцхен — в германском фольклоре: гном, обучивший девушку плести золотые нити из соломы. Взамен он заставил ее поклясться, что она отдаст ему своего первенца, но впоследствии пообещал освободить от этой клятвы, если она угадает его имя. Ненароком проговорившись, он распорол себя надвое.

вернуться

16

Мадам Блаватская — Блаватская, Елена Петровна (1831–1891). Русская писательница. Путешествовала по Тибету и Индии. Под влиянием индуистской философии основала в 1875 г. в Нью-Йорке т. н. Теософское общество. Мистическая доктрина Блаватской (теософия) основана на элементах буддизма, оккультизма и неортодоксального христианства.

вернуться

17

Кришнамурти, Джидду (1895–1986) – индийский религиозный мыслитель и поэт. В 1910 г. объявлен теософами новым учителем мира, однако порвал с ними в 1929 г.

вернуться

18

Ширли Маклейн (р. 1934) – американская актриса и танцовщица, автор книг по мистической философии и реинкарнации.

3
{"b":"105230","o":1}