Но что могла она понимать, если даже он, как только увидел ее, сразу потерял способность соображать!

Конечно! Ведь чем, кроме полного помутнения рассудка, можно объяснить, что она, княжеская дочь, осмелилась сделать шаг за пределы двора? Это же шестнадцатый век! Шестнадцатый! Грозный, Иван Васильевич, жив еще… Жив, ребята…

Да и откуда ей было знать, что к ней пожалуют гости? Только сердце женское могло ей это нашептать, только сны, грезы девичьи…

Коптин рассмеялся от накатившего на него ни с того ни с сего ощущения счастья и тут же услышал в ответ радостный девичий смех.

Инструкции и запреты хроноразведки, регламентирующие его поведение в других временах и мирах, все время стоявшие у него в мозгу в один ряд с уставами, вдруг вспыхнули и, рассыпая искры, как бенгальские огни, стали распыляться в прах.

Сзади раздался тихий свист.

Сергей оглянулся и обалдел: недалеко от него, буквально в десяти шагах, стоял представительный мужчина лет шестидесяти, абсолютно седой.

Мужчина стоял почти по пояс в снегу в невысоком ельнике, скрывавшем его и от Горбунова, и от княжны.

Взгляды их встретились, и Серега Коптин внезапно похолодел, осознав, что этот седой мужчина тоже он – Коптин Сергей Ильич, – клон, второй экземпляр, не отличающийся ничем, кроме возраста и опыта.

Сергей Ильич слегка кивнул, словно подтверждая догадку Сергея.

– Не уходи, – сказал Коптин-старший еле слышно, почти не шевеля губами. – С ней оставайся.

– А?.. – вопросительно выдохнул Серега, слегка поведя головой в сторону ждущего его за ельником Горбунова.

– Туда не надо, – тихо ответил Сергей Ильич. – Останься с ней.

«Во, мерещится-то! – подумал Серега. – Глюк? – Он закрыл глаза, но тут же снова открыл. – Нет, реальность».

Он оглянулся в сторону терема, чтобы дать глазам и душе хоть чуть-чуть отдохнуть, но, как только его взгляд коснулся княжны, все остальное сразу превратилось в порошок, бесследно исчезнувший на фоне темно-синего вечернего неба.

Небо!

Но тут пропало и небо.

Пропал и сам он: одновременно с княжной они бросились друг к другу, влекомые неясно какой, но совершенно неодолимой силой.

Майор Горбунов, стоявший возле лошадей, с легкой грустью наблюдал эту на редкость щемящую сцену.

«До чего же они… Они просто созданы друг для друга!» – мелькнуло в сознании майора.

Поцелуй был долгим и жарким.

Внезапно Сергея что-то кольнуло. Оторвавшись от княжны, он кинул вопросительный взгляд в сторону ельника.

С того места, где они встретились с княжной, Коптин-старший был виден.

«Невозвращенец… Да это же измена?» – спросил он мысленно, не издавая ни звука, а лишь тяжело дыша после жаркого поцелуя.

Коптин-старший в ответ промолчал, даже не шелохнулся, но взгляд его оставался твердым и ясным.

Сергей перевел взгляд на ожидающего его с лошадьми Горбунова.

– Езжайте, Юрий Алексеевич! – крикнул Сергей. – Я с вами не поеду.

– Не слышу? – взволнованно крикнул в ответ майор Горбунов.

– Здесь остаюсь, – прижав к себе княжну, пояснил Сергей и, чтобы не тянуть время, вынул одной рукой из кармана штрих-кодер и нажал «Сохранить».

За доли секунды, в момент отработки штрих-кодером команды, Сергей почувствовал, что угадал, что, слава богу, правильно сделал, что поверил: его боковое зрение успело зафиксировать исчезновение Коптина-старшего, последовавшее сразу после нажатия кнопки «Сохранить».

Его воплощенное в жизнь, сохраненное и закрепленное штрих-кодером решение остаться здесь навсегда делало невозможным появление Коптина-старшего в качестве гостя из далекого будущего: там, в этом далеком будущем, Сергея Коптина теперь уж никогда не будет.

Как бы ни сложилась его судьба с Ладой Мелентьевной, он проживет отныне в этой эпохе все дни, отпущенные ему судьбой, здесь же состарится, здесь и умрет.

Да, он здесь остался. Перебежчик. Невозвращенец.

Таким не мстят, но таких и не спасают.

Его судьба теперь в руках у Бога.

Ну вот и надейся на Бога. А сам не плошай.

Сильно размахнувшись, Сергей кинул штрих-кодер в глубокий нетронутый сугроб, туда, где еще три секунды назад стоял его старший темпоральный клон, Сергей Ильич Коптин.

Конец. Нет и не будет возврата!

Он обнял за плечи княжну и махнул Горбунову рукой: «Прощай!»

Через десять минут ни одной живой души возле терема не было.

Проводив взглядом скрывшихся в тереме Сережу Коптина с княжной, Горбунов повернулся к терему спиной, потрепал по холке коня бросившего его друга, сел и не спеша тронулся назад, к хронотопу, – по той же дороге, по которой они полчаса назад приехали сюда вдвоем.

Конь Коптина тоже пошел с ними, слегка отставая, покачивая головой в такт своим мыслям. Над дорогой бесшумно кружили белые хлопья.

В душе Горбунова не было ни малейшего зла на Сергея.

Останавливать его, устраивать задержание, захват, применять оружие он был не вправе. Он должен был воспринять поступок напарника просто как происшествие и, вернувшись назад, в настоящее, подробно доложить о случившемся.

Зла не было, а вот досада была.

Ведь молодых себе в команду в хроноразведке подбирают, бывает, годами, и уж тем более напарников. Горбунов, найдя Коптина, сильно рассчитывал на него. В нем, в молодом, было нечто, как говорится… Чувствовалось!

Горбунов ощущал, что с уходом Коптина он потерял что-то заметное и плохо заменимое. Многое интересное проплывет теперь мимо него, Горбунова, о многом он уже никогда не узнает.

И верно, откуда ему узнать теперь, что сложись ситуация совершенно иначе: «Я буду помнить тебя всю жизнь», – и он, Юрий Алексеевич Горбунов, остался бы без ноги?

Загадка, которую не разгадать, – теперь ее нет, и она не появится.

Теперь он при ногах, но без загадки.

Конечно, того, что обе ноги у него целы из-за ухода Сергея, он не ценил, не подозревая даже, что могло бы выйти иначе, но вот то, что с уходом Коптина он остался без множества загадок, – это Горбунов интуитивно чувствовал.

Да, без загадок тоже очень трудно жить – почти как без ног.

Хотя, конечно, людям свойственно создавать загадки и проблемы на ровном месте, из ничего, романтизировать простые ситуации: вы вспомните, как часто взгляды некоторых окружающих казались вам многообещающими, а скрип кладбищенских сосен на ветру – унылым и зловещим?

В истории с ногой тоже, конечно, не было ничего особенного. Все объяснялось тем, что княжна в песцах, Лада Мелентьевна, обладала даром целительства, унаследованным ею от предков. Этот дар передался и дальше: в каждом втором-третьем поколении потомков Сергея и Лады Коптиных появлялся мальчик, наделенный необычным, выдающимся даром целительства, и сведения об этом осели в сухих строчках исторических документов.

Возможно, врачи от Бога в роду Коптиных рождались и чаще, еще более вероятно, что среди таковых были и представительницы женского пола. Но чисто поверхностный архивный поиск указывал на Константина Васильевича Коптина, «чудного врачевателя», а заодно и воеводу Галича с Даниловым в 1624 году, Якова Сергеевича Коптина, пожалованного тремя поместьями Петром Первым за «честную службу и лекарское искусство», Ивана Федоровича Коптинова, предводителя мезенского дворянства в 1767 году, не гнушавшегося лечить даже крепостных, Коптилова Романа Мироновича, активного участника польской кампании, одного из первых кавалеров ордена Владимира, награжденного в 1831 году «за геройство в бою и многотрудные врачевания», Коптина Вячеслава Анатольевича, ассистента известного физиолога И. П. Павлова в 1912 году, и, наконец, на Валерия Андреевича Коптина, зам. начальника отделения гнойной хирургии Кологривской горбольницы № 35, спасшего в 1959 году школьнику девятого класса Горбунову Ю. А. ногу. Тот, играя в футбол на сельской строительной площадке, пропорол ступню сразу в трех местах; начало заражения в сельской больнице прозевали. Не попади он затем по воле случая в руки Коптина, гангрены и ампутации было бы не избежать.