Некоторое время оба молчали. Сергей всевозможными датчиками снимал во всех мыслимых и немыслимых спектрах и режимах показания приборов и пичкал этой информацией бортовой компьютер, которому в свою очередь этого было мало, и он требовал все больше и больше.

– Интересно же, – наконец произнес Сергей, запустив очередную линию. – Для чего-то сделали ведь такую сложную конструкцию? Что-то же она в себе хранит?

– А может, это деталь реактора? Или какая-нибудь местная батарейка? – сверху подал голос Евгений.

– Все может быть, – пожал плечами Сергей, наблюдая за экраном сканера. – Ну а вдруг мы все-таки правильно поняли смысл знаков на корпусе, что там хранится живое существо? – Он с каким-то азартным любопытством взглянул на Леднева. – Разбудим – оно нам прояснит ситуацию. А?

– Честно говоря, – скептически заметил Евгений, – даже не представляю, каким это образом? Мировая история саркофагов что говорит? Пакуют обычно каких-либо местных тиранов. Выползет этакий монстр и начнет нас тут строить в две шеренги.

– Ну, ты уж больно мрачно смотришь на вещи, – покачал головой Кузнецов, пристраивая к саркофагу прибор для просветки гамма-лучами.

– Хорошо, – пожал Женька плечами, – не монстр, а гений. Ну и что? Что нам это даст? Знания? А что нам с ними делать?

– Ты считаешь – наш переход уже необратим?

– В природе все процессы необратимы – из пепла нельзя вернуть сожженное дерево, так же, как и из человека нельзя получить выпитый и переваренный им коньяк.

Сергей вдруг засмеялся.

– А ты, оказывается, пессимист!

– Нет, я просто реально смотрю на вещи, – очень серьезно ответил Евгений, не принимая шутливого тона.

– Не столько реально, сколько упрощенно, – возразил Сергей, подсоединяя прибор к компьютеру и запуская программу сканирования.

– Ты так думаешь?

– Конечно. – Кузнецов внимательно просмотрел отклики БК, что-то там у себя поменял в расположении приборов, что-то понажимал на сенсорных клавишах, и поднял к Ледневу голову. – И пепел, брошенный в землю, рано или поздно трансформируется в дерево, и новая рюмка коньяка содержит в себе что-то, что пили наши далекие предки.

Леднев покачал головой.

– Нет, – печально ответил он. – К нашей ситуации это никак не относится.

– Как знать, – пожал плечами Сергей, увеличивая мощность гамма-лучей и запуская программу сканирования заново. – Не знаю, как у вас в детстве, а нас в детском садике часто пичкали сказкой о двух лягушках, попавших в банку со сметаной. Слышал?

Евгений утвердительно кивнул головой.

– И она с тех пор въелась в меня, – продолжил Кузнецов, проверяя работу магнитных датчиков. – Приучила бороться до конца. Так сказать – на живом примере.

– Я и не предлагаю сидеть сложа руки, – заметил со совего места Леднев. – Просто рассуждаю вслух, спорю. А в спорах, как известно, рождается истина.

– Странные у тебя рассуждения, – усмехнувшись, покачал головой Сергей, оторвавшись от работы и посмотрев на Женьку. – Лучше бы подключил к исследованию медицинскую линию.

– В смысле?

– Ну-у, – протянул Сергей. – Я бы, например, перед лицом глобальной катастрофы постарался сохранить какие-либо микроорганизмы, гены, клетки… Тебе, как медику, наверное, лучше знать, что следует сберечь в таких случаях, чтобы случайно уничтоженную жизнь можно было снова восстановить.

– Интересная мысль, – насторожился Леднев, спрыгивая на пол, и по-новому посмотрев на контейнер. – А ты не боишься, что оттуда полезут вирусы, против которых мы будем бессильны?

– Женька, хватит меня пугать, – не выдержал Сергей. – Ясно, что вскрывать будем в полной герметизации со всеми степенями защиты. И потом, зачем землянам перед катастрофой сберегать опасных вирусов?

– Версии две, – начал Кузнецов, когда все втроем собрались в кают-компании корабля. – Первая – мина-ловушка на боевом взводе. Версия вторая – контейнер с микроорганизмами. Бортовой компьютер пока молчит, зараза. Боюсь – не осилит задачку – не для этого он создан. А пусковой механизм саркофага локализован.

– Да, только вот что он запустит? – находясь все еще в мрачном состоянии духа, произнес Леднев со своего места.

– Не вскрыв, не узнаем.

– Серж, – обратился Сазонов. – Может я, конечно, и перестраховываюсь, но ты еще раз проверь качество защиты отсека. Не в службу, а в дружбу.

Сергей улыбнулся.

– Все будет в порядке, – кивнул он. – Защита, конечно, не боевого крейсера, но кое-что она выдержит. По крайней мере все известные ситуации в ней запрограммированы. И, как минимум, начало ядерного распада отследится, и если не загасится, то саркофаг, либо сам отсек, просто выдавятся за борт корабля. Непонятно, что вы все так зацепились за теорию мины?

– Такая глобальная катастрофа не с пустого места возникла. Была же какая-то причина. Так что мало ли что…

– Хорошо, – посерьезнел Кузнецов. – Я буду в рубке, сам прослежу за защитой. На тот крайний случай, когда человеческая интуиция почувствует опасность, а приборы промолчат. Эта штука все-таки продукт другого мира и наши ситуации ей неподвластны. Если что-то почувствую неладное – сразу отстрелю отсек. А вскрывать – вы уж тогда сами. Кто из вас этим займется?

– Скорее всего – я сам, – спокойно ответил капитан. – У Женьки свои медицинские датчики, и свои полномочия на отстрел отсека.

В рубке повисла тягостная тишина. Всем было ясно, что эти понятия «выдавливание в космос» и «отстрел» также теперь относятся и к самому капитану.

– А может, тогда не надо? – с сомнением произнес Сергей.

Сазонов отрицательно покачал головой.

– Только вы уж не расслабляйтесь, – более строго сказал он, понимая их состояние. – Обо мне не думайте. Не хватало еще, чтобы я в случае опасности потащил и вас и корабль за собой. Если что – смело жмите на кнопки.

Ему никто не ответил, и он молча развернулся, собираясь уходить.

– Ну, ни пуха тебе ни пера, – напутствовал его Кузнецов. – Надеюсь, все пройдет хорошо.

– К черту, – традиционно ответил капитан и ушел за своим скафандром.

Два часа в страшном изнеможении Сергей просидел в пустой рубке, напряженно следя за уровнем защиты внутри пятого грузового отсека и готовясь в любую секунду нажать на кнопку аварийной очистки. Как-никак – жизнь корабля, товарищей и его самого сейчас зависела от его сообразительности и скорости реакции.

Он мучительно наблюдал за показаниями приборов, словно шахматист, анализируя быстроменяющуюся обстановку и решая – штатная это ситуация, или все-таки что-то промелькнуло не так.

Вот давление в отсеке чуть изменилось – значит герметизация саркофага нарушилась. Вот побежали анализы воздуха – никаких посторонних примесей, воздух в саркофаге оказался стерильно чистым, только процентное соотношение азота, кислорода и гелия заметно отличалось от корабельного. Вот возник небольшой радиационный фон. Сергей чуть напрягся – может такое быть? Надо решать быстрее. Или это все-таки подозрительно? Решил – может. Скорее всего, это всего лишь источник питания саркофага. А вот мелькнули анализы на микроорганизмы – отсутствуют…

Пару раз возникала совершенно непонятная ему картина, но вроде ничего угрожающего он в этом не находил и аварийных мер не принимал. Беспокоил только усилившийся фон нейтрино. Но он был уже давно, являясь как бы особенностью этого погибшего мира, последствием непонятной катастрофы.

Неожиданно замигала лампочка внутренней связи – Женькин сигнал. Кузнецов вздрогнул, по инерции погладив кнопку аварийного выброса – все это время он палец с нее так и не убирал. Глянул на часы – слишком быстро для успешного эксперимента. Наверное, что-то пошло не так. Или совсем не пошло.

– Ну что? – настороженно спросил он.

– Давай к нам, в пятый, – голос Леднева был необычайно спокойным. – Я думаю – все уже закончилось.

Сергей вздохнул с облегчением – по крайней мере, ничего страшного не произошло.