Разумеется, в случае неудачного эксперимента, когда фантом погибает сразу по появлении в прошлом, протокол другой, попроще. Но и в случае полной удачи, если вернувшийся желает сообщить о чём-то чрезвычайном, он может это сделать без лишних сложностей.
…Полковник Хакет и о. Мелехций после своего путешествия по средневековой Европе в компании с Кощеем и Эдиком «проснулись» в оксфордской лаборатории с разницей в десять минут. Причина была в том, что полковник оплошал, потеряв голову в бою, а о. Мелехций ещё лет двадцать работал архивариусом в парламенте, попутно организуя карьерный рост Эдика, пока того не казнили за ересь. И вот, сидя на кушетках и радуясь молодости вновь обретённых тел, они вдруг обнаружили нечто чрезвычайное.
В дверь операторского зала вслед за директором, доктором Глостером, вошёл длинный, прямой и сухой, с лицом таким же важным и непроницаемым, как перед своею смертью, но вполне живой профессор Биркетт.
– Ничего себе, явление! – воскликнул полковник, вытаращивая глаза, а затем с гордостью за родную лабораторию посмотрел на о. Мелехция: – Они тут времени даром не теряли.
– Нет, друг мой, – усомнился о. Мелехций, рассматривая ожившего профессора. – Что-то здесь не так.
– Я вам скажу что, – проскрипел профессор. – Вы за время отсутствия забыли правила хорошего тона.
– Ах, простите, – сказал, вставая, о. Мелехций. – Здравствуйте, профессор Биркетт, мы восхищены вашим бодрым видом.
– Сильно восхищены, – подтвердил Хакет и, захохотав, добавил: – Будьте сходны с деревом.
– Разрешите поздороваться и с вами тоже. – О. Мелехций протянул руку доктору Глостеру.
Пожимая её, тот заметил:
– Я с вами виделся час назад.
– Простите, тридцать лет назад.
И они тоже, вслед за Хакетом, весело рассмеялись.
– А что за шутка с деревом? – спросил директор. – Как бы профессор Биркетт не обиделся.
– Один русский «ходок» объяснял, что это значит «быть здоровым». Я так понял, корень «дрв», древо, tree.
Чуть позже о. Мелехций говорил Глостеру:
– Доктор, мы всем коллективом, в том числе и вы, присутствовали на погребении профессора Биркетта. Но теперь он жив, что, согласитесь, вызывает вопросы. Это внутреннее дело, и мы можем в наших отчётах для МИ-7 о нём не упоминать, но разобраться надо.
– Вы пока отдыхайте, – отвечал ему озабоченный директор, – а мы начнём думать.
Через неделю состоялось обсуждение отчёта, в котором, кроме технических подробностей, содержался пересказ той истории России и мира, о которой Хакету и о. Мелехцию поведал простодушный Эдик. В зале присутствовали доктор Глостер и профессор Биркетт; помощник премьера Джон Макинтош, напуганный сообщёнными ему фактами из неведомой истории России; один физик – а именно зам Глостера по технике Сэмюэль Бронсон, и два настолько засекреченных историка, что имён их никто не знал, а обращались к ним «‘stori’n’ne» и «‘stori’n sec», что означало «Историк Первый» и «Историк Второй».
Судя по виду полковника Хакета, он отоспался всласть. А вот о. Мелехций, по его собственным словам, потратил неделю «на изучение вопроса» и был прочитанным весьма смущён.
– Как хотите, – сказал он, – я до этого погружения изучал совсем другую историю заговора против императора Павла. Не помню я про подвиг солдата Степана.
– Это общеизвестно! – с улыбкой возразил ему Историк Первый. – Капрал, а не солдат Степан пытался сорвать заговор, но погиб в перестрелке.
– Что ещё за солдат Степан? Впервые слышу, – поразился полковник Хакет. – Я, позвольте доложить, на тему «Тактика устранения императора Павла» диссертацию в Генштабе защитил. И сказок моего верного друга Эдика, будто бы Павел остался жив, не мог спокойно слушать даже там! А у вас ещё лучше: Степан какой-то. Генерал граф Карл Ливен в заговоре участвовал, генерал граф Беннигсен там был, министр князь Адам Чарторыжский, губернатор граф фон дер Пален и этот ещё, Лешерн фон Герцфельдт – были. А Степана не было.
– В этом и проблема, господа, – примиряюще сказал доктор Глостер, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Наши коллеги встретили в четырнадцатом веке паренька из двадцатого века, который знает совсем другую историю! Мистер Бронсон предложил пронумеровать реальности. Ту, в которой жили полковник Хакет и отец Мелехций до этого тайдинга, можно обозначить как реальность-один – в ней русский император погиб в результате заговора без всяких попыток его спасения. Эдик пришёл из реальности-два, где заговор был сорван. А мы теперь – в реальности-три: заговор удался, но с попыткой срыва.
– Я специально приехал, – сказал, откашлявшись, Джон Макинтош, – чтобы понять это. У меня не умещается в голове: как могут одновременно существовать аж три реальности? Ведь она всегда только одна?
– Всегда, – подтвердил Глостер, потом подумал и добавил: – Но не всё время.
– Может, пора расширить круг допущенных к этой тайне, – сказал Макинтош, – привлечь могучие умы…
– Что вы, сэр! – Историк Второй сделал страшные глаза. – Этого делать никак нельзя! Вообразите, какой начнётся хаос!..
Полковник Хакет схватил со стола отчёт о. Мелехция и углубился в чтение. Отец Мелехций посмотрел на него с тонкой улыбкой и тихо произнёс:
– Мне представляется, ключевая фигура здесь – этот самый Степан. Смотрите: в первой реальности его нет, во второй он срывает заговор, и в третьей он убит при попытке срыва заговора.
– Да, в первой реальности он отсутствует, – согласился Историк Второй. – Павел есть везде, и граф Пален, и генерал Беннигсен, и прочие. А Степан известен только двум случаям. Это неспроста.
– Можем ли мы предположить, что Степан – русский «ходок», посланный специально для изменения истории в пользу России? – спросил Джон Макинтош. – Ведь очевидно, что Россия получила огромную выгоду от срыва заговора против Павла.
– Да, – изумлённо пробасил полковник Хакет, потрясая листами отчёта. – Точно изложено. Я помню, Эдик плёл чего-то про создание императором Константином ракетных войск в конце девятнадцатого века. Просто из моей головы это вылетело, когда тот французский обалдуй треснул по ней своим топором.
– Зато Англия, судя по рассказам вашего друга Эдика, потеряла первенство в мире! Пусть оно перешло не к русским, а к Франции и Австрии, но всё же. Так что, мог Степан быть русским «ходоком»?
– Мог, – согласился доктор Глостер.
– Не мог, – возразил о. Мелехций.
– Почему нет?
– Мы же с вами профессионалы. Если бы мы затеяли спасти от казни, к примеру, нашего короля Карла Первого, мы бы его спасли. Или если бы захотели казнить Оливера Кромвеля, то казнили бы. А здесь? Чёрт знает что.
– Степан может быть только исполнителем, – скрипучим голосом произнёс профессор Биркетт, будто объясняя детям очевидные вещи. – Он пешка. Я понял это сразу. Он не может быть одновременно агентом, спасающим Павла, и жертвой агента, убивающего Павла.
– Премьер-министр так и предположил, что это эпизод темпоральной войны! – сообщил Джон Макинтош. – Агенты разных стран схлестнулись на одном поле!
– Кто? – спросил Историк Первый. – Кто, кроме Англии, настолько заинтересован в успехе заговора против Павла, чтобы посылать тайдера для предотвращения его срыва? Там был наш агент, посол Уинтворт, но тайдеров, насколько я знаю, мы туда не отправляли.
– Это проблема не историков, а физиков, – сказал Историк Второй и указал пальцем на Сэмюэля Бронсона.
Все дружно закивали.
– Ну вот я и дождался, – удовлетворённо сказал Сэм, потирая руки. – Приятно докладывать, когда все ждут твоего слова. А мне есть что сказать. Все сотрудники моего отдела неделю ломали головы: что произошло? И мы создали целую теорию!
Он повернул экран монитора так, чтобы всем было видно, и начал объяснение.
– Мы можем провести прямую линию и представить, что это – основная линия эволюции, – то, что доктор Глостер назвал реальностью-один. Давайте обозначим её R1. И на этой линии есть точка зет – давайте напишем: Z. Это момент важных для истории событий, миг бифуркации, выбора дальнейшего развития. Понятно?
