– Не много же ты успел увидеть, сынок, – ласково сказал ему адмирал. – Пожалуй, тебя следует повесить, когда твои раны подживут.
– За что?
– За трусость, милый. Ведь ты, похоже, даже ни одного выстрела не сделал?..
Клаус, услышав эту тираду, проникся к старому адмиралу чрезвычайным уважением. Но задумался, стоит ли идти к нему на службу.
Через три дня после приезда Уильяма Пенна Филадельфию осадили. Ночью заполыхала ферма Фата Уильямса, вплотную примыкавшая к лесу. Услышав выстрелы, народ повскакивал с лежанок, схватился за оружие. Клаус занял своё штатное место на помосте за частоколом. В столб справа он воткнул родной топор, в руках сжимал кремневое ружьё, на боку его висели рожок с порохом и сабля. Руки немного подрагивали: за все годы этого погружения, если не считать прошлогоднего инцидента по дороге в Филадельфию, в серьёзных переделках ему участвовать ещё не приходилось.
К утру полыхали ещё три фермы. На остальных пока держали оборону, из чего можно было сделать два вывода: что краснокожим нужна Филадельфия и что они спешат. Рассвело, и Клаус с ностальгической теплотой вспомнил автоматическую винтовку «М-16», из которой приходилось ему стрелять в скаутском лагере. Вокруг форта было полно индейцев. Они действительно были с ружьями, но вели себя не вполне по-индейски, то есть не носились вокруг стен, размахивая скальпами, а скрывались за неровностями почвы, высовываясь, чтобы выстрелить, и немедленно прячась обратно.
Уильям Пенн и Айзекайя Фоулз обошли стены, подбадривая защитников крепости. Пожилой джентльмен оживился, глаза его зажглись боевым азартом, не теряя, впрочем, свойственного им выражения добродушия.
В восемь утра стрельба извне усилилась. Парень из свиты Пенна, стоявший у бойницы в трёх шагах от Клауса, захрипел, выронил ружьё, согнулся пополам и упал мёртвый. «Вот, похоже, и всё, – подумал Клаус без особой грусти. – Эти черти действительно метко стреляют. Сейчас будет немножко больно, а потом я окажусь дома. В тёплой постели на чистых простынях. Приму горячий душ. Вымою голову шампунем. Почищу зубы щёткой с пастой «Бленд-а-мед». Включу тиви. Закажу гамбургеры и пиво у Макса. Настоящее пиво, а не эту колонистскую бурду. Позвоню Мэгги. Потом еще раз приму горячий душ – вместе с ней…»
Пуля отщепила кусок коры в каких-то двух дюймах от его щеки. Клаус отшатнулся. Всем хороши эти погружения, кабы не смерть, подумал он. Кабы умирать этак за минутку до смерти. Или за день – он вспомнил самую неприятную из своих смертей, когда попал к индейцам. К мирным индейцам. А может, тогда ещё не мирным. Может, это были индейцы ещё до подписания с ними мирного договора. У индейцев нет счёта времени. А если бы и был, они бы ему не сказали…
Дикари за деревьями подняли вой; ясно, сейчас пойдут на приступ. Почему бы Айзекайе, мать его за ногу, не завести пару пушек, подумал Клаус. Звезданули бы сейчас картечью по ублюдкам. Тогда, впрочем, хрен бы красные ребята полезли на приступ – если бы знали, что у нас есть пушки.
С другой стороны, откуда они знают, что их у нас нет?
В башке зрела какая-то смутная догадка.
Тут индейцы повыскакивали из-за деревьев и со всех сторон побежали к форту.
– Приступ? – воскликнул Уильям Пенн, которому люди из его свиты помогали взобраться на стену. – Я беру командование на себя. Эй, ребята, не стрелять, подпустите их ближе!
Однако индейцы, пробежав полпути, вдруг повернули и припустили назад.
– Вот славно! – завопил экс-адмирал. – Эй, ребята, сядем-ка им на спину! Будет дело как при Нордфоленде! Фоулз, отпирай ворота!
Комендант крепости махнул рукой, и два здоровяка бросились вытаскивать из пазов брус, которым был заперт вход в крепость. Тут Клаус опустил ружьё и закричал:
– Подождите отпирать ворота!
– Что такое? – повернулся к нему Пенн.
– Это не индейцы, сэр!
– Что значит, не индейцы?
– Это белые, сэр. Они притворяются индейцами!
– Вот как… – Адмирал на секунду задумался. – Что ж, и этот манёвр не из новых. Стало быть, они сейчас побегут обратно, чтобы ворваться в крепость, пока открыты ворота?..
– Уже бегут, сэр, – ответил Клаус, выглянув за частокол.
– А ворота закрыть мы, вероятно, уже не успеем?..
– Похоже на то, сэр. – Спокойствие старого адмирала успокоило Клауса и очень ему понравилось.
Те двое парней, что только что отворили тяжелые створки, вытирали пот со лба и заторможенно смотрели на бегущих к ним со всех сторон дикарей. Один из них успел что-то сообразить, дёрнулся, но сделать уже ничего не мог: первый же из подбежавших всадил в него железный тесак по самую рукоять. Вслед за ним рухнул в пыль и второй, получив по черепу тяжёлым прикладом.
Краснокожие – если это были краснокожие – ворвались в крепость. Пошла рукопашная. Поднявшаяся пыль смешалась с пороховой гарью.
– Подойди, солдат! – обратился к Клаусу адмирал.
Клаус перебрался на помост к сэру Уильяму.
– У тебя быстрые мозги. Ты англичанин?
– Немец, сэр!
– Немцы – храбрые солдаты. Не знал, что у них ещё и лучшие мозги. Сколько тебе лет, сынок?
– Всего двадцать… э-э-э… шесть, сэр!
– Хочешь служить у меня, после того как кончится заварушка?
– Если останусь в живых, сэр!
– Если все мы останемся в живых, – хмыкнул адмирал. – На что надежда небольшая.
Он определённо нравился Клаусу.
Тут в ворота крепости, возле которых живых уже не осталось – ибо схватка переместилась на внутренние территории форта, – спокойным широким шагом вошел высокий бородатый мужчина, белый, в белом же кафтане, кое-где тронутом грязью, и широкополой шляпе. Он остановился и посмотрел в упор на адмирала. Из зубов его торчала какая-то щепочка, отчего Клаусу тут же вспомнился Клинт Иствуд, который, до того как стать губернатором Калифорнии, снялся в роли человека с ружьём и зубочисткой в зубах в целой, так сказать, киноэпопее.
– Калверт?! – воскликнул Уильям Пенн и добавил тираду, расшифровать которую можно было, пожалуй, только прослужив не менее четырёх лет на Королевском британском флоте. – Вот это сюрприз!
Бородач усмехнулся, выплюнул щепочку, которую жевал, и прицелился в адмирала из пистолета с длинным стволом.
– Неужели весь этот маскарад из-за нашего маленького спора? – удивился Пенн.
– Нижние области встанут тебе поперёк горла, старый ублюдок, – сказал Калверт и выстрелил.
Потом Клаус не мог вспомнить, какая сила бросила его под пулю злодея. Мозг телу такой команды не отдавал – наверное, если бы отдавал, она была бы зарегистрирована в «отделе выходящей корреспонденции». Не исключался вариант, что ему помог кто-то из свиты адмирала. В хрониках, которые он потом тщательно изучал в архиве, бросившись туда буквально на следующий же день после возвращения, конечно, никаких грязных намёков на подобное коварство не было. Там присутствовал юный безымянный герой, немец, закрывший собою великого полководца от пули, отбитое нападение шайки индейцев, гениально выстроенная оборона форта.
Про участие в этом инциденте Калверта официальная история не упоминала ни словом; из неё следовало, что Чарлз Калверт, лорд Балтимор, сидел в своём Мэриленде и носу на соседние территории не казал. Он только злобствовал бессильно по поводу Нижних областей – земель, которые Уильям Пенн оттяпал у соседнего Делавэра, чтобы обеспечить Пенсильвании выход к морю. В Филадельфии же, в скором времени ставшей столицей Пенсильвании, поселилась влиятельная германская диаспора, пользовавшаяся особым покровительством как старого адмирала, так и его сына, Уильяма Пенна-джуниора.
Не кто иной, как немцы разработали основные положения «Великого закона Пенсильвании», провозгласившего полную веротерпимость и суд присяжных. А через сто лет лишь малой толики голосов не хватило, чтобы принять на референдуме закон о статусе немецкого языка как второго государственного на территории штата. Да что там штата: ещё десять тысяч голосов, и немецкий стал бы государственным языком всей страны.