— Ваше начальство ест досыта! — взорвалась Вера. — Ему не приходится просить милостыню.

— Не твоего ума дело, — проворчал полицай. — Всех, кто идет в Заречье, велено задерживать для выяснения личности...

Вера оценила обстановку — вокруг никого, гарнизон неизвестно когда вернется. Если кто и услышит выстрелы — на помощь не придет, — к выстрелам привыкли.

— Хорошо... если вы так настаиваете. — Она нагнулась, чтобы взять мешочек, выхватила из муфты пистолет и выстрелила в грудь глазастому. Тот, даже не вскрикнув, рухнул на дорогу. Его дружок с неожиданной резвостью сорвал с плеча винтовку и, вместо того чтобы стрелять, ударил Веру по руке. Она выронила браунинг, схватилась за винтовку и резко дернула на себя. Полицай не устоял на скользкой дороге и упал. Винтовка осталась у Веры. Она размахнулась ею, как палкой, ударила полицая, подхватила с дороги браунинг и бросилась в лес.

Утопая ботинками в рыхлом мартовском снегу, она не успела скрыться за деревьями, как услышала позади несколько выстрелов. Полицай бежал вслед и стрелял.

«Почему я не убила его, — с горечью подумала Вера, пробираясь по сугробам вдоль опушки. — Растерялась. А теперь кто знает, чем все это кончится».

Полицай не отставал.

«А что, если подождать его? Постоять здесь в укрытии и подождать... вон за той толстенной сосной...» Вера шагнула дальше и провалилась по пояс.

Полицай сделал еще несколько выстрелов.

Вера рванулась из сугроба и ощутила острую боль в животе. Нет, она не была ранена. Это... Веру бросило в жар от мысли, что здесь, на глухой опушке, с ней может случиться то, чего она так ждала и так боялась. Обессиленная, утонувшая в снегу, она лежала и не двигалась. Полицай осмелел. Он шел к Вере без всякой опаски, стараясь ступать по ее следам. Он подходил все ближе и ближе. Вот уже каких-нибудь двадцать шагов, десять. Она видит раскрасневшееся вспотевшее лицо полицая.

Вера приподнялась и выстрелила. Без промаха. Как учил ее Сергей. А боли становились все резче и сильнее. Вера перешагнула через убитого и бросилась к дороге. Бежала, задыхаясь, прислушиваясь к острой боли, которая нарастала с каждой минутой.

Вот она повернула за высотку и увидела хаты Заречья. Они показались такими далекими, что Вера пришла в отчаяние. «Миленький мой, погоди, — шептала она незнакомому еще существу, причинявшему ей нестерпимую боль, которая, как волна, то приходила, то отступала на некоторое время. — Только бы успеть, только бы успеть, — кусая губы, шептала Вера. — Сереженька, родной, как ты был прав, боясь отпускать меня сегодня... Только бы успеть... только бы успеть...»

Она бежала все медленнее, спотыкаясь и скользя на дороге. Бежала и смотрела на заветную хату. Хорошо, что она стоит с краю, что не надо бежать через всю деревню... Она чувствовала, что задыхается, что еще немного и она упадет на снег...

Но тут дверь хаты открылась, и Степанида вышла во двор. Она сразу увидела Веру, потому что оставила на ступеньках какое-то ведро и бросилась в калитку...

Вера с размаху упала ей на шею и вскрикнула от нового прилива боли.

— Господи, да ты рожаешь!... — Степанида подхватила Веру на руки и понесла в хату...

Обедали в конторке, жарко натопленной углем. Сергей любил запах раскаленного чугуна, запах горящего угля. Он снял стеганку, сел, положил завернутый в газету кусок хлеба с отварной говядиной и только начал есть, как в конторку заглянул Ольгерд. Он многозначительно посмотрел на Сергея и закрыл дверь.

Сергей доел бутерброд, накинул стеганку, закурил и вышел. Горох ожидал его.

— Пройдемся немного. У меня дело, Сережка, — взволнованно прошептал он. — На станцию прибывает эшелон со снарядами. Предлагаю его взорвать.

— Как?

— Очень просто, — стараясь быть спокойным, говорил Ольгерд. — У нас нет мин. Но есть паровоз. Слушай меня внимательно. Эшелон примут на шестой путь. Для смены локомотива будет промежуток времени. Я беру маневровый паровоз, ты переводишь стрелки, и на полном ходу я направляю его на эшелон со снарядами.

— А машинист маневрового?

— Он уйдет в лес.

— Тогда пошли на шестой путь... — Горох показал ему одну и вторую стрелки, которые надо будет переводить, показал паровоз, который стоял у поворотного круга и пыхтел, словно собирался с духом...

Все было так, как обещал Горох. Минут через десять, погромыхивая на стыках, прошел тяжелый, сильно охраняемый состав. С молотком за плечами Сергей направился в сторону маневрового. Это была знакомая труженица «овечка». Сергей остановился и несколько раз ударил молотком по костылю. На этот стук из будки маневрового выглянул Ольгерд.

«Отчаянный этот Горох, — подумал Сергей, — а я сомневался». Беспокойство, которое владело им с самого утра, прошло. Было ожидание чего-то значительного.

От эшелона со снарядами отцепили паровоз. Он проскрежетал по стрелкам и ушел в направлении депо. Наступил момент, когда рядом не было ни сцепщиков, ни стрелочников. Лишь вдоль эшелона ходили часовые.

Ольгерд выглянул в окно. «Овечка» чмыхнула паром и тронулась с места. Сергей подбежал к стрелке, быстро перевел ее и бросился ко второй. Едва успел перевести, как ее проскочил маневровый паровоз. Сергей видел — спрыгнул с подножки и скрылся за соседними составами Ольгерд. А он, словно заколдованный, стоял, ожидая взрыва. Ему на какое-то мгновение показалось, что вся эта затея Гороха авантюрная и из нее ничего не получится. Вместо того чтобы уходить от шестого пути подальше, он побежал вслед за паровозом, словно опасаясь, что он возьмет и остановится.

Когда раздался первый удар, Сергея горячей волной бросило на землю. Он поднялся и побежал. А вокруг все гремело, рвалось и горело. Он бежал изо всех сил, чтобы укрыться от этого грома за кирпичным зданием блокпоста. В это время что-то тяжелое и острое ударило его сзади по голове, и он упал на замасленные шпалы... На обед дядя Мотя принес несколько ложек квашеной капусты и завернутую в тряпочку печеную картошку. Шпаковский вынес из соседней комнаты бутылку самогона и поставил на верстак.

— Давай помянем твоего друга... — сказал он Эдику. К верстаку молча подошли Митька, Эдик, дядя Мотя,

и было в этой молчаливой торжественности что-то такое, отчего сердце Эдика сжалось. Выпили.

— У меня к вам просьба, дядя Мотя, — попросил Эдик. — В Заречье ушла жена Сергея и не вернулась.

— Знаю Заречье. За Жуковом сразу. Как звать жену?

— Вера.

— Съезжу. Обязательно...

А вечером пришла с новостью Маша — на базе больницы городская управа готовилась открыть медицинский институт. Из районов начали насильно привозить молодежь, якобы для учебы в этом институте.

— Неладно это. Узнай поподробнее, — попросил Эдик.

— Некогда мне, — отказалась Маша. — Друзья Кузнецова приглашают меня в госпиталь по Виленской. Там готовится восстание.

Эдик удивленно поднял брови.

— Да, да, — прошептала взволнованно Маша,—так и сказали — восстание. Там уже давно наладили связь с партизанами, чтобы в одну ночь и больные и персонал...

— А охрана? — заразившись настроением Маши, спросил Эдик.

— Большего у меня не выпытвай. Я и сама не знаю. Завтра перехожу туда на работу.

— И я с тобой.

— А кто будет сводки принимать?

— Митька.

— Надо посоветоваться с Александром Степановичем, — предложила Маша.

Эдик задумался.

— Да, да, обязательно. А вдруг это провокация? Вдруг за это восстание вас всех перестреляют?...

Александр Степанович встретил Эдика и Машу с радостью. Налил чаю, пригласил к столу. Из заветных запасов достал несколько кусочков сахара. Маша сообщила, что ее зовут в госпиталь на Виленскую.

— Меня не зовут, но я буду проситься..... — добавил Эдик.

— В лес хотите уйти? —спросил Александр Степанович. — А я с кем останусь?

— Митька, Шпаковский, дядя Мотя...

Александр Степанович закурил, долго ходил из угла в угол, раздумывая.

— Ладно. Держитесь вместе... Любовь бывает только раз в жизни... только раз...