— Да вы не слушаете меня... — бросил с укором Милявский, а Сергей улыбнулся.

— Я отлично вас слышу, Ростислав Иванович...

— Ладно, идите домой, — проворчал Милявский,—я вижу, вы в этих проблемах еще человек темный.

— К сожалению, — весело улыбнулся Сергей. — Но ничего, мы используем со временем опыт старшего поколения... — Он почти бегом спустился по мраморной лестнице вниз, выскочил на улицу и влился в людской поток...

Дня через три Сергей уже вертелся в толчее ребят, с которыми уезжал в пионерский лагерь в Салтановку. Этот отъезд напомнил ему его пионерское детство, лагерь начала 30-х годов, ютившийся то в колхозном гумне, то в сельской маленькой и тесной школе. И все равно шуму и веселья было не меньше, не меньше ребячьей радости и материнских слез. Ох, уж эти матери! И чего им не хватает? Поздно пришел — плачут, не пишешь писем — плачут, уезжаешь на каких-нибудь двадцать дней — тоже плачут.

В кузова грузовиков на длинные тесаные доски уселись наконец ребята. Матери стоят на тротуаре и, как по команде, вынимают носовые платочки. Звучит сигнал к отправлению. Шофер пригласил Сергея сесть рядом с собой в кабину. Но Сергей ловко вскакивает в кузов в самую гущу галдящей детворы — так будет спокойнее в дороге.

Позади, где-то машины через две, едет с ребятами Вера. Большеглазая, стройная, в своем спортивном костюме, она тоже кажется школьницей. Единственное отличие — к ней, как цыплята к наседке, льнут младшие ребята, которых она взяла на свое попечение.

В суматохе сборов Сергей с Верой почти не разговаривали. Обменивались незначительными репликами о машинах, о пункте и времени сбора. Но после встречи с Милявским что-то перевернулось в душе Сергея. Не было еще доверия к ней, но не было и неприязни. Хотелось поскорее понять, что двигало ее поступками, чем объяснить ее симпатии и антипатии, чем руководствуется она в оценке людей и событий. Вот, к примеру, тот парень, с которым она была в кино. Кто он, как очутился рядом с ней, почему именно его она избрала себе в попутчики в тот вечер. Или этот Милявский. Если ей было легко перейти от одних встреч к другим, значит, с тем парнем ничего серьезного тоже не было?

Ребята затянули песню о пионерской картошке, а Сергей как будто не слышал ее, не видел живых ребячьих глаз. Перед ним стояли большие, иногда задумчивые, иногда насмешливые глаза Веры. От этой сладкой тревоги тоже хотелось петь и кричать на весь земной шар, потому что жить было чертовски интересно и радостно.

После обеда ребят разбивали на отряды. И опять Сергей с Верой не обмолвились бы словом ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, если бы не случай в столовой.

В тот день отряд Веры дежурил по кухне. Сергей был дежурным по лагерю и пришел снимать пробу. Несколько мальчиков и девочек разносили по столам нарезанный ломтями хлеб и компот в небольших граненых стаканах. Одна из девочек, тоненькая и слабая, держала на подносе стаканы, поставленные в два этажа. Мальчик проводил ее удивленными глазами, а потом, когда девочка проходила мимо, спросил:

— Тебе не тяжело?

Девочка не ответила. Казалось, она не обратила никакого внимания на вопрос мальчика. Мальчик повторил свой вопрос и взял девочку за рукав. Она повернулась и посмотрела на него. В глазах у нее был немой вопрос. — Ты почему не отвечаешь? Девочка виновато улыбнулась.

— Ты что-нибудь говорил? — каким-то глухим голосом произнесла она.

— Говорил.

— Я не слышала...

— Увлеклась рекордом? — мальчик кивнул на поднос с компотом.

— Нет, — тихо сказала девочка. — Я глухая.

— Ты шутишь? — недоверчиво посмотрел на девочку мальчик.

— Нет. Серьезно.

Подошли заинтересованные разговором ребята. Подошел и Сергей.

— Глухая? — еще раз спросил смущенный мальчик.

— Да... — ответила девочка, и глаза ее потемнели, словно затянулись туманом.

— Совсем-совсем?

— Совсем, — ответила девочка, чуть не плача. Она растерялась. Но тут с кухни в белом переднике вышла Вера. Она сразу поняла, в чем дело, и пришла на помощь девочке. Она положила ей руку на плечо и сказала ребятам и удивленному Сергею:

— Это моя сестра. Она учится в школе-интернате для глухих детей. С ней надо говорить так, чтобы она видела лицо и читала по губам то, что ей говорят. Так что простите, ребята...

Только теперь Сергей заметил, что девочка была очень похожа на Веру. Она быстро выскользнула из-под рук сестры и убежала на кухню, весело позванивая подносом.

— Ей тяжело? — спросил Сергей.

— Нелегко, — сказала Вера. — Но теперь уже совсем другое дело. А когда она была маленькая — она не понимала нас, а мы ее. Сидим с мамой и ревем. И она ревет. Вот такая веселая картина...

Чувство жалости к девочке охватило Сергея. И почему-то стало жаль Веру. Сергей не знал, как выразить свое сочувствие, и сказал:

— А зачем ты ее назначаешь дежурить? Пусть бы отдыхала в лесу.

— Ох ты, педагог, — вздохнула Вера. — Ребенок не должен даже замечать, что ему сочувствуют, что его жалеют. У него не должна появляться мысль о своей неполноценности. Как все — учись, как все — работай, будь, как все. В этом сейчас главное.

— Это жестоко, — сказал Сергей и сел за стол.

— Сейчас принесу обед, — сказала Вера,

Из кухни снова появилась сестренка Веры. Худенькая, гибкая, она держала на тоненьких длинных ручках поднос, на котором стояли стаканы с компотом, и было странно, что столько посуды удерживают эти два гибких прутика. Девочка поставила поднос на край стола и почти бегом стала разносить стаканы. Сергей пристально наблюдал за ней и думал о том, что вот живет на свете глухая девочка и внешне ничем не отличается от своих подруг, но как беден ее беззвучный мир. Ни музыка, ни песни, ни щебет птиц, ни журчание ручья — ничто недоступно ей. И, может быть, сейчас, маленькая, она не понимает этого, а пройдет время, и физический недостаток обернется жизненной трагедией...

Сергей так задумался, что не заметил, как перед ним выросла девочка с подносом. Она молча поставила перед ним тарелку с первым, вторым и стакан компота. Сергей внимательно посмотрел на девочку, и она ответила ему таким же внимательным продолжительным взглядом, словно ждала, что скажет ей Сергей. От напряжения на ее переносице, между тонкими черными дужками бровей, собрались складочки.

— Спасибо, — сказал Сергей и улыбнулся. Девочка молча кивнула и тоже улыбнулась какой-то виноватой слабой улыбкой.

— Как тебя зовут? — спросил Сергей.

Девочка еще больше наморщила лоб, стараясь понять, о чем спрашивают ее. И тогда Сергей повторил почти по слогам:

— Как тебя зовут?

— Оля... — улыбнулась девочка, и морщинки ее разгладились.

— Почему не пришла Вера? — спросил Сергей.

— Она на кухне. Много работы... — Девочка повернулась и побежала, позванивая подносом...

После вечерней линейки Сергей и Вера встретились в кабинете начальника лагеря и подробно рассказали об итогах дежурства. Когда вышли, лагерь уже спал. — Может, пройдемся? — предложил Сергей.

— Не откажусь, — неожиданно согласилась Вера. Они вышли на Бобруйское шоссе и медленно побрели по обочине. От нагревшегося за день асфальта дышало теплом, мягкий смолистый запах шел от леса, стоящего стеной вдоль дороги, а впереди шумела небольшая речушка. Не сговариваясь Сергей и Вера, словно на зов, пошли на этот шум.

Взошли на мостик, остановились. Вера облокотилась на толстые бревенчатые перила и стала смотреть вниз, где, поблескивая под звездным небом, вода разбивалась о сваи деревянного мостика. Сергей подошел, стал рядом с Верой, почти касаясь ее плеча, и молча слушал говор воды.

Странно началась эта прогулка. Много времени прошло с того злополучного вечера, с того свидания в больнице, много событий, больших и маленьких, легло между ними, и было так хорошо молчать и думать.

Вера оторвалась от перил и пошла вверх по шоссе, где на холме белела небольшая часовенка — памятник войны 1812 года. Когда подошли поближе, Вера попросила: