— Незаконная торговля бриллиантами?

— Совершенно верно. И, кажется, Розенталь — один из таких торговцев. Он, должно быть, под мухой проболтался об этом Первису. Во всяком случае, я слышал, как Первис насмехался над ним по данному поводу и угрожал разоблачением в Кейптауне. Я начинаю думать, что наши друзья между собой на ножах. Но вернемся к завтрашней ночи. Мой план совершенно безыскусен. Мы просто-напросто должны проникнуть в дом в то время, когда эти ребята будут гулять на стороне, и залечь там вплоть до их возвращения. Если удастся, мы заранее добавим им в виски снотворное. Это намного бы все упростило, хотя дельце предстоит отнюдь не шуточное. Мы постоянно должны помнить о револьверах Розенталя, если нам не хочется, чтобы он написал ими свое имя на наших шкурах. Однако, несмотря на присутствие в доме множества кафров, ставлю один к десяти, что нам удастся все, если удастся трюк с виски, и один против ста, если мы не сразу найдем виски. Боюсь, встреча с язычниками все испортит, если не сказать хуже. И потом, там ведь еще живут эти дамы…

— Быть того не может, черт побери!

— Да, настоящие леди, с голосами, способными разбудить самого Каина. Я опасаюсь, я очень опасаюсь их криков. Они таят для нас смертельную опасность. Au contraire[3], если мы сумеем проникнуть незамеченными, битва, считай, наполовину будет выигранной. Если Розенталь вернется пьяным, каждый из нас получит по бриллианту. Но если же он препожалует трезвым, мы, возможно, вместо бриллиантов получим по пуле. Будем уповать на лучшее, Кролик, и тогда игра не будет вестись в одни ворота. Все, однако же, в руках Божьих.

На этом мы с ним и расстались. Пожали друг другу руки на Пиккадилли, хотя мне не хотелось уходить от Раффлса так рано. Но он явно не намеревался приглашать меня в свои апартаменты. Он объяснил мне, что имеет обыкновение хорошенько высыпаться перед каждым крикетным матчем, как, впрочем, и перед любой другой игрой. В тот вечер его прощальные слова были настроены на прежний лад:

— Имей в виду, Кролик, сегодня вечером — только одну рюмку спиртного. Самое большее — две, если, конечно, тебе дорога твоя… да и моя жизнь!

Я подчинился ему столь презренным образом, что мне никогда не забыть, какую бесконечную, бессонную ночь принесло мне это послушание. Когда наконец стало светать, я смог различить крыши домов напротив, проявившиеся на фоне серо-голубоватого лондонского рассвета, и подумал о том, удастся ли мне увидеть следующее утро, а потом страшно разозлился на самого себя за ту самовольную вылазку, которую совершил вчера в силу собственного упрямства.

Был девятый час вечера, когда мы расположились в саду, непосредственно примыкавшем к участку Рубена Розенталя. Находившийся тут же дом был необитаем и наглухо закрыт из-за этого возмутительного распутника, который, разогнав всех своих соседей, почти добровольно отдавался в наши руки. Чувствуя себя практически защищенными от неприятности быть застигнутыми врасплох, мы могли наблюдать за нужным нам особняком под надежным прикрытием ограды, не очень высокой: мы могли смотреть прямо поверх нее. С обеих сторон она была обсажена довольно густым кустарником, и это давало нам дополнительную гарантию того, что нас не обнаружат. Окопавшись подобным образом, мы простояли так в течение целого часа, ведя наблюдение за парой освещенных овальных окон. Окна были занавешены шторами, на которых постоянно мелькали бесформенные тени. До нас доносились хлопки откупориваемых бутылок, звон бокалов и все усиливавшийся шум грубых голосов. Удача, казалось, отвернулась от нас: владелец пурпурных бриллиантов ужинал дома, причем ужинал дольше обычного. Я полагал, что это был званый ужин. Раффлс думал иначе. В конце концов он оказался прав. По подъездной дорожке застучали колеса, и перед парадной лестницей остановился экипаж, запряженный парой лошадей. Из столовой послышался топот быстро бегущих ног, и вскоре на крыльце раздались громкие голоса.

Позвольте мне точнее описать вам наше местоположение. Мы стояли, несколько возвышаясь над оградой, сбоку от дома Розенталя — всего в нескольких футах от окон столовой. Справа от нас торцовый угол дома закрывал половину лужайки, рассекая ее как бы по диагонали. Левый угол боковой стены, также заслоняя собою часть территории, открывал нашим взорам вид на выступающие вперед ступени парадной лестницы и ожидавший перед ней экипаж. Мы видели, как из дома вышел Розенталь, — прежде всего мы заметили сверкание его бриллиантов. Затем появился боксер; за ним — дама с копной волос, похожей на пышную мочалку, потом — еще одна дама, и вся компания оказалась в полном сборе.

Раффлс быстро присел и в страшном возбуждении потянул меня вниз.

— Дамы едут с ними, — прошептал он. — Это замечательно!

— Даже лучше, чем просто замечательно.

— В «Гардению»! — крикнул миллионер.

— А вот это лучше всего, — сказал Раффлс, выпрямляясь, когда цокот копыт и стук колес, миновав ворота, стали удаляться с приличной скоростью.

— А теперь что? — спросил я шепотом, дрожа от волнения.

— Сейчас начнут убираться в столовой. Ну да, вон замелькали тени. Окна гостиной выходят на лужайку. Наступает тот ответственный момент, Кролик, когда все решает психология. Где маски?

Я достал маску, безуспешно пытаясь унять предательскую дрожь в руке. Раффлс не мог этого не заметить, но ничего не сказал, и в эту минуту я был готов умереть за него. Движения его собственных рук были уверенными и спокойными, когда он надевал на меня и на себя эти маски.

— Клянусь Юпитером, старина, — ободряюще прошептал он, — ты выглядишь как самый отпетый из всех головорезов, которых я встречал! Один вид этих масок лишит дееспособности любого из черномазых, если он нам попадется. Но я все же рад, что не забыл напомнить тебе о том, чтобы ты не побрился. Если случится самое неприятное, ты сойдешь за парнишку из Уайтчепела[4], если не забудешь говорить на арго. Но если ты не особо в нем уверен, то лучше молчи, как осел, предоставив мне необходимость изъясняться. Я молюсь, однако, нашим звездам и очень надеюсь, что ничего этого не потребуется. Ну, ты готов?

— Полностью.

— Рот на замке?

— Да.

— Пушка при тебе?

—Да.

— Тогда следуй за мной.

Через мгновение мы уже очутились за оградой, а еще через пару секунд — на лужайке позади дома. Луны не было. И даже сами звезды в своем вечном кружении, казалось, померкли, покровительствуя нам. Я крался вплотную за своим ведущим по направлению к большим, до самого пола, окнам, выходящим на низенькую веранду. Подойдя к окнам, Раффлс толкнул одно из них. Створки подались.

— Опять удача, — прошептал он, — нам исключительно везет. Теперь надо немного света.

И свет вспыхнул!

Добрых два десятка электрических дуг, на долю секунды налившись малиновым цветом, вдруг ослепили наши глаза бежалостными белыми лучами. Когда мы вновь обрели способность что-либо видеть, мы разглядели, что в нас нацелены дула четырех револьверов, между двумя из которых с макушки до пят тряслась, заходясь от хриплого смеха, массивная фигура Рубена Розенталя.

— Добрый вечер, ребята! — сказал он, икая. — Рад, что наконец-то познакомился с вами. Ты, тот, что слева, только шевельни ногой или рукой, и ты уже труп. Я обращаюсь к тебе, ты, чумазый! — зарычал он на Раффлса. — Я тебя знаю и ждал тебя. Я наблюдал за тобою всю эту неделю! Ты думал, что ты очень смелый и ловкий, не так ли? То мы просим милостыню, изображаем из себя доходягу, а то — одного из этих крутых парней из Кимберли, которые никогда не придут сюда, если я дома. Но вы, клопиное отродье, оставляли одни и те же следы каждый день и каждую ночь, и следы эти все кружили вокруг да около моего благословенного дома.

— Ладно, шеф, — медленно произнес Раффлс, — не стоит так волноваться. Вы приловили нас прямо-таки на месте преступления. Нас совсем не колышет и мы не собираемся выяснять, как вам это удалось. Только не вздумайте палить, потому что мы не вооружены, слава тебе Господи!