«Волосы на себе рвать… как последние идиоты»… Позднее Келли описывала это так.

– Я затронула нужную струну. Напряжение прорвалось в одну секунду. Так звенит тонкий хрустальный бокал, когда Карузо берет верхнее «си».

По очереди прокатилась волна смеха.

– Она правильно говорит!

– Эй, леди, верно говорите!

– Она права. Что я здесь делаю?

– Леди, спасибо, что просветили нас, дураков!

Ряды вкладчиков, осаждавших банк с самого рассвета начали распадаться. К тому времени как двери банка открылись, лишь десятка два – из тех, кто «умирает, но не сдается», – остались при своем намерении взять деньги. Шестеро обращенных в новую веру встали позади Келли в ее выдуманную очередь на новые вклады.

Четвертого марта 1933 года состоялась инаугурация Франклина Делано Рузвельта в качестве тридцать второго президента Соединенных Штатов Америки. Верный своему слову, он представил проект Чрезвычайного банковского закона в первый же день после открытия конгресса, девятого марта. Указ превратился в закон в рекордный срок – всего за девять часов.

Вечером в воскресенье двенадцатого мая Франклин Делано Рузвельт – ФДР, как его теперь часто называли, – обратился к американцам со своей первой «беседой у камелька», из тех, что впоследствии станут знаменитыми.

Уилл Роджерс, в прошлом ковбой и участник родео, впоследствии прославившийся как писатель-юморист, артист цирка, эстрады и кино, посвятил специальное описание первой речи Рузвельта: «Президент заговорил о том, что происходило с банками и что он теперь намерен предпринять в этой связи. Он говорил так, что его поняли все, даже банкиры».

В понедельник утром все банки открылись. К среде цены на акции начали подниматься. Президент Рузвельт получил новое доказательство доверия американцев в тот день, когда выпустили государственные ценные бумаги. На них подписались в тот же день, и заявок оказалось даже больше, чем облигаций.

Уолт Кэмпбелл подвел итог общему ощущению «забытых людей», к которым обращал президент Рузвельт свой «новый курс»:

– Он вернул людям страну.

В последний раз Келли встретилась с Джо Кеннеди на скачках в Саратоге летом 1934 года. Она приехала одна. Он сидел в ложе с газетным магнатом Уильямом Рэндолфом Херстом и киноактрисой Мэрион Дэвис. Оглядывая поле в бинокль в перерыве между заездами, он увидел Келли, стоявшую у перил в позе, выгодно обрисовывавшей ее фигуру. Кеннеди извинился перед друзьями и подошел к Келли.

– Джо! Какой приятный сюрприз!

Она подставила ему щеку для поцелуя. Он взял ее руки, поцеловал.

– Келли Мейджорс, почему вы не дали мне знать, что собираетесь приехать?

– Я сама об этом не знала до вчерашнего дня. Брюс уехал по делам, сын в лагере. – Улыбка исчезла с ее губ, лицо потемнело. – Я ужасно беспокоюсь. Он в первый раз уехал из дома.

– Не надо так говорить. Лагерь послужит ему на пользу. Вы же не хотите, чтобы он вырос маменькиным сынком и всю жизнь держался за вашу юбку. Келли, вы же не такая, как другие женщины.

– Да, вы правы. – Она вновь приняла жизнерадостный вид, однако это была всего лишь маска. – В любом случае Нат всегда делает то, что считает нужным. И в данном случае он настоял на своем.

– Так вот что вас беспокоит! Вы привыкли к тому, что все во всем слушаются вас. Вы привыкли отдавать приказания. А теперь ваш сын настоял на своем, и вы повесили нос. Мне хорошо знакомо это чувство. Мой сын Джек – ему семнадцать – тоже привык делать то, что считает нужным.

Келли заговорила о другом:

– Примите мои поздравления, Джо. Я слышала о том, что президент назначил вас председателем Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям. А в чем состоят ваши обязанности?

– Комиссия будет контролировать рынок ценных бумаг. Ни один обменный пункт не имеет права функционировать в Соединенных Штатах без нашей лицензии, и все бумаги должны регистрироваться в нашей комиссии. Иными словами, наша обязанность состоит в том, чтобы изгнать старых махинаторов вроде меня с Уолл-стрит.

– Да, я слышала, ваше назначение произвело настоящий фурор. Поднялась такая суматоха…

– Суматоха – это еще мягко сказано. Поднялась целая буря. Ее отголоски до сих пор слышны в залах конгресса и на Уолл-стрит. Все дело в том, что ФДР в своих мыслях и действиях настолько опережает всех остальных, что они не сразу к нему подстраиваются. Я действительно лучше других гожусь на эту должность, и это не простое самомнение, хотя у меня его достаточно. Если правительство хочет, чтобы игра велась честно и по правилам, лучший способ – нанять для контроля самую крупную акулу большого бизнеса. Такой человек знает все возможные трюки, может распознать все мыслимые уловки и ухищрения. Эта работа не для честного человека, привыкшего сидеть в башне из слоновой кости. Ну, хватит обо мне. Чем вы занимались это время?

– Ничего интересного. Большую часть зимы просидели в снегу, в одиночестве. В конце июня я на педелю ездила на озеро Джордж. В отеле «Сагамор» было не больше десятка отдыхающих. Помните, как раньше эти старые наседки часами кудахтали на веранде? На этот раз в воскресенье я насчитала всего пять человек – двое мужчин и три женщины, всем за девяносто, полуслепые и со слуховыми аппаратами. Я могла бы загорать на пляже голой, и никто не обратил бы внимания.

– Я бы обратил. – Он сжал ее руку. – В Майами то же самое. Словно город призраков. Страна не может измениться за один день, Келли. Республиканцы разваливали нашу экономику целых двенадцать лет. Демократам не привести ее в порядок ни за сто дней, ни за год, ни даже за два. Кстати, если захотите вложить деньги в землю во Флориде, можете напасть на золотую жилу. Огромные пространства на побережье идут за бесценок. Лет через десять или двадцать эта земля будет на вес золота.

– Даже не знаю, Джо. Все наши доходы ушли на то, чтобы удержать имущество Мейджорсов и Найтов. А налоги сейчас просто грабительские. Я, кажется, готова согласиться с мистером Гол-дом: Рузвельт разыгрывает из себя Робин Гуда – грабит богатых, чтобы накормить бедных.

– Обязательно расскажу об этом Фрэнку. Вот уж он посмеется. Болезнь научила его одной премудрости – смеяться над самим собой. Большинство людей терпят неудачу только потому, что воспринимают себя слишком серьезно. Напрасно! Жизнь – всего лишь игра. Иногда великая игра, но все равно не больше чем игра. А когда она заканчивается, и бедный, и богатый сдают свои фишки и подходят ко вратам как равные. Ну а если серьезно… не могу ли я чем-нибудь помочь? Может быть, вам нужна ссуда?

– Нет, спасибо, Джо. Я думаю, мы справимся. Цены на рынках растут, индекс Доу-Джонса уже поднялся до ста и продолжает расти. Через год мы начнем продавать акции, тогда станет легче.

Он сжал губы, принял серьезный вид.

– Позвольте дать вам совет, Келли. Первым делом продайте компанию Мейджорсов.

– Совсем не то вы советовали мне во время нашей первой встречи, – нахмурилась она. – Тогда вы с большим энтузиазмом говорили о строительстве, о кирпичном производстве и его большом будущем после Депрессии. Кстати, в этом году дела идут совсем неплохо.

Он покачал головой.

– Цифры по объему продаж еще ни о чем не говорят. Значение имеет лишь то, сколько кирпича доставлено заказчику и оплачено им. В будущем году вы почувствуете разницу. Видите ли, когда руководство компании объявило о своих намерениях, Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям провела тщательную проверку. Поверьте мне, Келли, компания в жутком состоянии: просроченные заказы, по которым в любую минуту могут быть предъявлены иски, заказчики жалуются на качество продукции. Некоторые из ваших давних торговых точек уже переходят в руки промышленника из Филадельфии.

Келли оперлась на перила, откинула прядь волос с виска.

– Не могу сказать, чтобы вы меня очень удивили, Джо. Брюс, не так ли?

– К сожалению, да. Я неплохо отношусь к Брюсу, но он слабый человек. Кризис и Депрессия слишком сильно на него подействовали. Слабым людям не место в большом бизнесе.