Сьюзан поспешила поднять шляпку, которую Люси небрежно бросила на стул.
– Так-то ты относишься к красивым дорогим вещам. – Сьюзан обернулась к Хэму. – Это последняя мода, от Сире.
Уолт раздраженно жевал трубку.
– Ты опоздала. Ужин давно ждет.
Девушка взбила рукой короткие волосы и села напротив Хэма, закинув ногу на ногу, так что мелькнули ярко-красные трусики.
– Мы с Тилли ездили кататься в новом «додже» Джейка Спенсера. Представляете, он ехал по шоссе со скоростью шестьдесят миль в час – и ничего.
– Шестьдесят миль?! – ужаснулась Сьюзан. – Как ты можешь садиться в машину с таким ненормальным!
– Я не хочу, чтобы ты водила дружбу с такими, как этот Спенсер, – проворчал Уолт. – О нем и его дружках идет дурная слава.
– Да будет тебе, па. Джейк – нормальный парень, если знать, как с ним обращаться.
– А откуда этот самый Джейк Спенсер и прочие берут деньги на такие дорогие машины? – поинтересовалась Сьюзан.
Уолт громко хмыкнул.
– Возит контрабандное виски из Канады для своего дяди-бутлегера.
На севере штата влияние «сухого закона» почти не ощущалось. Бары и винные погреба самых известных богачей – Рокфеллеров, Морганов, Гулдов, Гарриманов, Асторов, Вандербилтов и Мейджорсов – ломились от первосортных вин и виски. Поставщиков этого товара, многие из которых были известны как настоящие преступники и даже убийцы, принимали в высшем свете. Именно терпимость и попустительство богатых и могущественных привели к тому, что контрабандная торговля спиртным начала процветать на общенациональном уровне, в виде организованной преступности, поглощая большую часть этого богатства и могущества. Не раз государственные деятели и высокие судебные чины похвалялись тем, что поднимали бокалы в знаменитых особняках по берегам Гудзона вместе с самим Аль Капоне.
Люди менее зажиточные не могли себе позволить пользоваться услугами бутлегеров. Бедняки пробавлялись самодельным вином, добывали спиртное на подпольных винокуренных заводиках, которыми кишели горные районы штата Нью-Йорк. Любимым напитком в этих местах считался яблочный бренди собственного изготовления. Насколько помнил Хэм, ни один виноторговец в Найтсвилле ни разу не появлялся. Еще задолго до введения «сухого закона» по всей территории к востоку от каменоломен изготавливали в домашних условиях вино, пиво и даже виски.
– Неправда! – с жаром возразила Люси. – Джейк работает на новой бумагоделательной фабрике, наверху, у водопадов. Он приезжает домой только на уик-энд.
Уолт снова покачал головой. Как все изменилось в долине Гудзона!
– У нас здесь скоро станет не лучше, чем в Нью-Йорке или Филадельфии. Вон сколько фабрик понастроили по всей реке. Карл Мейджорс открыл еще две печи. Ты об этом знаешь, Хэм? Одну, правда, в Уэстчестере, вниз по реке, это еще ладно. Оглянуться не успеешь, как промышленность совсем вытеснит фермеров из долины.
– Ты что-нибудь имеешь против национального процветания, папа? – Люси встала и налила себе бренди.
– Если это можно назвать процветанием, – проворчал Уолт и протянул свой стакан. – Налей-ка и нам с Хэмом еще. А кто это разрешил тебе пить? Ты еще несовершеннолетняя.
– Ох, папа! Ты совсем отстал от жизни. У нас сейчас тысяча девятьсот двадцать третий год.
– Отстал от жизни… И что же это за жизнь такая? Женщины бегают по улицам чуть ли не голышом. Пьют, дебоширят, воют и трясутся под дикую музыку. Республиканцы говорят: возврат к «нормальности». Что же это за нормальность такая, я вас спрашиваю? И что за человек сидит там в Белом доме?
– Я слышала, что президент болен, – пробормотала Сьюзан.
Уолт выбил трубку в большую медную пепельницу.
– Болен, говоришь? Немудрено. Банды из Огайо даже для него оказалось слишком. Весь кабинет продажный, и Смит, и этот пройдоха, полковник Форбс. А единственный дружок покончил с собой, до того как закон до него добрался. Сам президент играет в карты, пьет и развратничает прямо в Белом доме. Позор для всей нации!
– Уолт, нехорошо так говорить о людях, тем более о президенте, – забеспокоилась Сьюзан. – Пастор Уильямс только на прошлой неделе об этом говорил. Помнишь – «пусть первым бросит камень тот, кто сам безгрешен»? Демократы распускают отвратительные слухи, и никто не знает наверняка, правда это или нет.
– Пусть пастор Уильямс верит, во что ему вздумается. Мне Гардинг никогда не нравился. И твоему отцу тоже, Хэм. А ведь Найты всегда принадлежали к республиканцам, еще до Эйба Линкольна. После прошлых выборов он сказал: «Уолт, не нравится мне этот человек. Не нравится, как он выглядит».
– А, по-моему, он выглядит шикарно. – Люси, полулежа на тахте, возвела глаза к потолку. – Интересно, что чувствуют девушки, когда сам президент приглашает их в Белый дом? У него там прямо целый гарем, как у турецкого султана.
Сьюзан пришла в ужас.
– Люси! Что ты такое говоришь! Да еще в присутствии молодого человека!
– Хэм еще и не такое слышал. Правда, Хэм? – подмигнула Люси.
Хэм оттянул тугой воротничок рубашки. Попробовал переменить тему:
– Двое рабочих уволились с каменоломни. Ушли работать к Мейджорсу в Хаверхилл. Будем искать замену, Уолт?
– Не так-то легко найти. Сейчас полно более легкой работы за лучшую плату. Я слышал, Нью-Йоркская центральная железнодорожная компания набирает рабочих. Они собираются переделать пути, проложить новые рельсы, сделать старую дорогу самой скоростной и удобной в Соединенных Штатах. И конечно, платить большие деньги.
– Тогда мы тоже должны больше платить, – по-хозяйски уверенно произнес Хэм.
Уолт взглянул на него с непривычным уважением. Подобно всем в Найтсвилле, он готов был до конца жизни чтить память старого Натаниэля и хранить установленные здесь феодальные порядки.
– Я сам собирался с тобой об этом поговорить. Вообще весь этот прогресс и процветание выглядят как-то странно. Бизнес процветает, цены на бирже взлетают до небес, у всех столько денег, что некуда девать. В то же время пара ботинок, которую я купил в прошлые выходные в Клинтоне, обошлась мне намного дороже, чем три года назад. Вот я и спрашиваю: какой смысл в том, что сейчас мы зарабатываем больше денег, чем в тысяча девятьсот двадцатом году, если купить на них можно меньше?
– Инфляция, – произнесла Люси с важностью выпускницы школы.
– Я сам знаю, что это такое. – Отец поднялся, снова наполнил свой стакан. – Подделка, вроде ваших движущихся картин. Оптический обман. Зажигается свет, и все красивые картинки вместе с людьми исчезают как дым.
Он хотел налить и Хэму, но тот накрыл свой стакан рукой.
– Спасибо, дядя Уолт, у меня уже и так голова кружится.
– Давайте ужинать, – объявила Сьюзан, – иначе мясо пережарится, или Уолт опьянеет и не сможет его разрезать.
Она с трудом подняла свои тучные телеса с глубокого кресла и направилась к кухне.
– Ты когда-нибудь видела меня пьяным, женщина?
Однако последнее слово все же осталось за ней:
– И дай Бог, чтобы никогда не увидела.
Они направились в столовую. Люси взяла Хэма под руку и зашептала в самое ухо:
– Я надеюсь, что ты напьешься, а я этим воспользуюсь.
Она прижалась к нему бедром.
На протяжении всего ужина Люси, с трудом скрывая зависть, изводила Хэма шуточками по поводу Крис Мейджорс.
– У нашего Хэма появилась подружка. – Люси склонила голову набок, сделала высокомерное лицо. – Она так высоко задирает свой длинный нос, что уже несколько лет не видела собственные ноги.
– Прекрати, Люси! – прикрикнула мать. – Я слышала, что она очень хорошая девушка.
– Кто тебе сказал? Хэм? Он не может о ней правильно судить.
– Она мне не подружка, – побагровел Хэм. – И нос она не задирает.
– Ну, значит, ты ее дружок. И еще я слышала, у нее столько платьев, что она меняет наряды каждый час.
– Я ничего не знаю о ее платьях.
– Да неужели? Разве она не носит платья, когда вы бываете с ней вместе?
– Ну довольно, мисс! – Уолт не на шутку рассердился. Люси поняла, что зашла слишком далеко. – Сейчас же извинись перед Хэмом.