С этого момента события стали развиваться куда лучше, чем ожидалось. Сидя дома, каждый из парней воображал себе сестер Лисбон в предоставленных скудным воображением избитых декорациях: летящими в прибрежных волнах на доске для серфинга или же игриво убегающими по льду катка, с подпрыгивающими помпонами на лыжных шапочках, так похожими на аппетитные, румяные фрукты. Тем не менее в машине, рядом с живыми, а не выдуманными девушками, парни сообразили, что все это время воображение подсовывало им жалкие подделки. Другая крайность также была отметена безо всякой жалости — представление о том, будто с сестрами явно что-то не в порядке (вспомните безумную старуху, с которой каждый день едете в лифте: когда вы наконец решитесь заговорить с ней, она окажется вполне разумна и рассудительна). На парней нашло нечто вроде мгновенного просветления. «Они не так уж отличались от моей собственной сестры», — сделал открытие Кевин Хед. Люкс захотела сесть вперед и пожаловалась, что еще никогда не ехала рядом с водителем. Она скользнула на переднее сидение, чтобы устроиться между Трипом Фонтейном и Парки Дентоном. Мэри, Бонни и Тереза скучились сзади, причем Бонни достался центральный выступ сидения. Джо Хилл Конли и Кевин Хед уселись по обе стороны от них, вплотную к дверцам.

Даже вблизи девушки не казались подавленными. Они поерзали, устраиваясь поудобнее, и вроде бы вовсе не огорчились тесноте. Мэри отчасти сидела на коленях у Кевина Хеда. Рассевшись, сестры сразу же принялись щебетать. Мимо проплывали дома, и у девушек обязательно находилась пара слов по адресу каждой из живших там семей, что могло значить лишь одно: они наблюдали за нами с тем же напряженным вниманием, с каким мы наблюдали за ними. Позапрошлым летом они видели, как мистер Таббс, управляющий среднего звена в UAW,[23] вышвырнул из дома женщину, которая зашла к его жене после того, как их машины слегка столкнулись. Они подозревали, что Хессены то ли сами были фашистами, то ли симпатизируют наци. Они возненавидели Кригеров за алюминиевые листы, которыми те обшили свой дом. «Мистер Бельведер наносит новый удар», — заметила Тереза, имея в виду президента компании, выпускавшей новейшие стройматериалы (рекламу с его участием крутили по телевизору поздно вечером). Подобно нам самим, сестры Лисбон хранили свои воспоминания, связанные с разными деревьями, кустами и даже крышами гаражей. Они помнили о расовых беспорядках, когда в конце нашего квартала появились танки, а бойцы Национальной гвардии приземлялись в наших дворах вместе с парашютами. В конце концов, эти девушки жили по соседству с нами.

Сперва парни молчали, не на шутку потрясенные многословием сестер Лисбон. Кто бы мог подумать, что они способны столько говорить, имеют собственные мнения о стольких предметах, тычут в чудеса этого мира сразу несколькими указательными пальцами? После тех редких случаев, когда они попадались нам на глаза, девушки продолжали жить своей жизнью, изменяясь так, что мы просто не могли себе вообразить, запоем проглатывая все книги, попадавшие под тщательным контролем на общую семейную полку. Каким-то образом они тоже оказались не чужды этикету официальных свиданий, набравшись сведений то ли с экрана телевизора, то ли наблюдая за другими парами в школе, — поэтому они знали, как поддерживать плавное течение беседы и как заполнить нелепые паузы в разговоре. Их собственная неопытность выказывала себя лишь в высоких, заколотых шпильками прическах, которые сильно напоминали вылезшую наружу набивку матраса или раскуроченную проводку. Миссис Лисбон никогда не посвящала дочерей в секреты красоты, и более того, запретила приносить в дом женские журналы (статья в «Cosmo» под названием «Испытываете ли вы множественные оргазмы?» стала последней каплей). Девушки просто сделали все, что было в их силах.

Люкс всю дорогу крутила ручку приемника, выискивая любимую песню. «Это меня с ума сводит, — оправдывалась она. — Точно знаю, что где-то ее сейчас крутят, но ведь еще надо найти где!» Парки Дентон вел машину по Джефферсон-авеню, мимо дома Уэйнрайта с зеленой табличкой, подтверждающей историческую ценность здания, к особнякам, сбившимся в стайку на берегу озера. Вдоль идеально ровных газонов уже зажглись фонари «под старину». Почти на каждом углу стояла чернокожая служанка, ожидающая автобус. Они поспешили дальше, мимо поблескивающего озера, и вскоре въехали под лохматое сплетение вязов, несших свою вахту на подступах к школе.

— Погодите минутку, — попросила Люкс. — Я затянусь пару раз, прежде чем мы пойдем туда.

— Папа сразу учует дым, — предупредила Бонни с заднего сидения.

— Не-а, у меня с собой мятные леденцы. — Люкс погремела коробочкой.

— Тогда наши платья пропахнут, и он все равно почует.

— Скажете, в туалете было накурено.

На то время, пока Люкс курила, Парки Дентон опустил стекло со своей стороны. Она делала это не спеша, выпуская дымок через нос. После особенно глубокой затяжки повернулась к Трипу Фонтейну, сложила губы и, вылитая шимпанзе в профиль, выдула три идеально ровных колечка.

— Не дадим им умереть девственницами, — провозгласил Джо Хилл Конли. Потянувшись вперед, он ловко проткнул одно из колечек пальцем.

— Это грубо, — заметила Тереза.

— И впрямь, Конли, — сказал Трип Фонтейн. — Пора тебе повзрослеть.

По дороге на танцы пары разделились. Один из каблучков Бонни застрял в гравии, и она оперлась о плечо Джо Хилла Конли, высвобождая туфлю. Трип Фонтейн и Люкс шли рука об руку, уже став единым целым. Кевин Хед шел с Терезой, а Парки Дентон предложил локоть Мэри.

Дождик ненадолго утих, и уже загорелись сбившиеся в кучки звезды. Едва туфля Бонни оказалась на свободе, она подняла взгляд и призвала всех посмотреть на вечернее небо.

— Опять этот вездесущий Большой ковш, — сказала она. — На картах каких только звезд нет, а запрокинь голову, и уткнешься в Большой ковш.

— Это из-за огней, — пояснил Джо Хилл Конли, — город светится.

— Угу, — согласилась Бонни.

Входя в спортивный зал мимо выстроенных в ряд светящихся тыкв и огородных пугал в школьной форме, девушки улыбались. Организаторы вечера остановили выбор на урожайной тематике. Баскетбольную площадку выстилали охапки соломы, а на заставленный стаканчиками с сидром стол из импровизированных рогов изобилия извергались тучные тыквы. Мистер Лисбон был уже здесь и расхаживал по залу в галстуке апельсинового цвета, припасенном для подобных праздничных мероприятий. Сейчас он разговаривал с мистером Тоновером, учителем химии. Прибытие дочерей не произвело на него никакого видимого впечатления; впрочем, он мог и не заметить их. Прожектора над спортзалом были приглушены доставленными из школьного театра оранжевыми фильтрами, так что трибуны окутались тенями. По стенам медленно кружили отблески света, посылаемые взятым напрокат зеркальным дискотечным шаром, висящим под спортивным табло.

К этому времени мы и сами прибыли на бал со своими спутницами и теперь танцевали словно бы с манекенами: наши взгляды, устремленные поверх их присборенных рукавов, неизменно утыкались в сестер Лисбон. Мы видели, как они вошли, нетвердо держась на высоких каблуках. Широко распахнутыми глазами они обвели спортзал и затем, посовещавшись меж собой, оставили кавалеров в сторонке, чтобы предпринять первый из семи походов в уборную. Когда сестры появились в дверях, Хопи Риггс как раз ополаскивала руки. «Сразу было видно, что они стесняются своих нарядов, — рассказывала она. — Вслух ничего не сказали, но я-то не слепая. В тот вечер на мне было платье с бархатным лифом и юбкой из тафты. Я и сейчас еще могу в него влезть». Только Мэри и Бонни собирались воспользоваться кабинками; Люкс и Тереза просто составили им компанию. Люкс на мгновение задержалась у зеркала, убеждаясь в собственной красоте, а Тереза вообще старалась не смотреть в эту сторону.

— Тут нет бумаги, — донесся из кабинки голос Мэри. — Подкиньте немного.

Люкс оторвала с десяток листков в автомате с туалетной бумагой и перебросила через дверцу.