− Не ругайте меня, Маргарет. Это все из-за вас. Если бы она не показала вам все новшества с таким явным ликованием, не указала, какие улучшения будут тут или там, я мог бы вести себя хорошо. Но если вам хочется продолжить читать мне наставления, оставьте их на послеобеденное время, когда они навеют на меня сон и поспособствуют моему пищеварению.

Они оба устали, а Маргарет устала настолько, что не захотела выходить, как прежде собиралась, чтобы совершить еще одну пешую прогулку среди лесов и полей, расположенных рядом с домом ее детства. И почему-то этот визит в Хелстон оказался не совсем… совсем не таким, как она ожидала. Везде были перемены — незначительные, но все было пронизано ими. Семьи изменились — кто-то уехал, умер или женился — а дни, месяцы и годы произвели те естественные перемены, которые незаметно переносят нас от детства к юности, а оттуда через зрелость к тому возрасту, откуда мы падаем, как спелые фрукты, в тихую матушку-землю. Места изменились — срубленное дерево или спиленная ветка пропускали длинные солнечные лучи там, куда раньше свет не проникал. Дорогу подстригли и сузили, а тропинку, бегущую в густой траве рядом с дорогой, отгородили и привели в порядок. И это называлось улучшениями. Но Маргарет тосковала по прежней живописности, прежнему полумраку и травяной обочине прежних дней. Она сидела у окна на маленькой скамеечке, печально вглядываясь в сгущающиеся тени ночи, которые так гармонировали с ее грустными мыслями. Мистер Белл крепко спал после непривычной для его возраста дневной прогулки. Наконец его разбудила румяная деревенская девушка, которая принесла поднос с чаем. Помогая в этот день на сенокосе, она внесла некоторое разнообразие в обычную жизнь прислуги.

− Эй! Кто здесь! Где мы? Кто это… Маргарет? О, теперь я все вспомнил. Я не мог понять, что это за женщина сидит в такой скорбной позе, сложив руки на коленях, и так пристально смотрит перед собой. На что вы смотрели? — спросил мистер Белл, подходя к окну и становясь позади Маргарет.

− Ни на что, — ответила она, быстро поднявшись и стараясь говорить по возможности радостно.

− В самом деле, не на что! Унылые деревья на заднем фоне, какое-то белое полотно, висящее на розовой изгороди, и огромные клубы влажного воздуха. Закройте окно, подойдите и приготовьте чай.

Какое-то время Маргарет молчала. Она играла чайной ложечкой, почти не слыша того, о чем говорил мистер Белл. Он возразил ей, и она ответила ему той же улыбкой, как если бы он согласился с ней. Потом она вздохнула и, отложив ложечку, начала ни с того ни с сего говорить взволнованно, что явно указывало на то, что некоторое время она размышляла о том, о чем ей хотелось бы поговорить:

− Мистер Белл, вы помните, что мы говорили о Фредерике прошлым вечером, не так ли?

− Прошлым вечером. О чем это я? О, я вспомнил. Кажется, это произошло неделю назад. Да, конечно, я вспомнил, мы говорили о нем, бедняге.

− Да… а вы не помните, что мистер Леннокс сказал о его пребывании в Англии, когда умерла наша дорогая мама? — спросила Маргарет тише обычного.

− Я помню. Я не слышал об этом прежде.

− А я думала… я всегда думала, что папа рассказал вам об этом.

− Нет! Он никогда не рассказывал. Но к чему это, Маргарет?

− Я хочу вам кое-что рассказать, как я неправильно поступила в то время, — сказала Маргарет, вдруг подняв на него ясные, честные глаза. — Я солгала, — она густо покраснела.

− По правде говоря, я признаю, что сам поступал дурно — чего я только не говорил за долгие годы своей жизни, не все так открыто, как вы, я полагаю, но поступал бесчестно, скрытно, убеждая людей не верить правде и поверить в ложь. Вы знаете, кто отец лжи, Маргарет? Вот! Очень много людей, считающих себя очень хорошими, странным образом связаны с ложью, неравными браками и троюродными племянниками. Зараженная ложью кровь бежит во всех нас. Мне следовало догадаться, что вы так же далеки от этого, как большинство людей. Что! Вы плачете, дитя? Нет, мы не будем говорить об этом, если такой разговор доводит вас до слез. Осмелюсь сказать, вы сожалели об этом и больше так не поступите, и это было давно. Короче говоря, я хочу, чтобы этим вечером вы были веселой, а не печальной.

Маргарет вытерла глаза и попыталась говорить о другом, но неожиданно снова расплакалась.

− Пожалуйста, мистер Белл, позвольте мне поговорить с вами об этом… вы могли бы мне немного помочь. Нет, не помочь мне, но если бы вы знали правду, возможно, вы могли бы поправить меня… что это не то, — сказала она, от отчаяния не в состоянии выразиться более точно, как ей хотелось.

Мистер Белл стал серьезным:

− Расскажите мне об этом, дитя, — сказал он.

− Это длинная история. Когда Фред приехал, мама была очень больна, а я была вне себя от беспокойства и боялась, что, возможно, подвергла его опасности. Мы были встревожены после ее смерти… Диксон встретила кое-кого в Милтоне — человека по имени Леонардс, который знал Фреда и который, кажется, имел на него зуб, или, во всяком случае, его привлекала награда, обещанная за поимку Фредерика. И из-за этой новой опасности я подумала, что Фреду лучше поспешить в Лондон, где, как вы поняли из вчерашнего разговора, он должен был посоветоваться с мистером Ленноксом о том, насколько велики его шансы оправдаться, если он предстанет перед судом. Поэтому мы, то есть я и он, пошли на железнодорожную станцию. Был вечер, уже стало темнеть, но было еще достаточно светло. Мы пришли слишком рано и пошли прогуляться в поле рядом со станцией. Я была напугана из-за этого Леонардса, который, я знала, был где-то поблизости. А потом, когда мы были в поле, красное заходящее солнце светило мне в лицо, и кто-то на лошади проехал по дороге недалеко от перелаза, возле которого мы стояли. Я увидела, что всадник смотрит на меня, но сначала я не узнала его — солнце светило мне в глаза — но через мгновение ослепление прошло, и я увидела, что это был мистер Торнтон, и мы поклонились…

− И он, конечно, видел Фредерика, — сказал мистер Белл, помогая ей, как он считал, закончить рассказ.

− Да, а потом на станции к нам подошел человек — он выпил и не твердо стоял на ногах. Он попытался схватить Фреда за ворот и, когда Фред вырвался, тот человек потерял равновесие и упал с края платформы. Не далеко и не глубоко — не более трех футов. Но, мистер Белл! Так или иначе, это падение убило его!

− Как неловко. Это был тот самый Леонардс, я полагаю. И как Фред спасся?

− О, он уехал сразу же после падения, которое, мы думали, не причинит этому несчастному никакого вреда, кроме легких ушибов.

− Но он не сразу умер?

− Нет! Через два-три дня. А потом… о, мистер Белл! Теперь самое худшее, — сказала она, нервно сплетя пальцы вместе. — Пришел полицейский инспектор и обвинил меня в том, что меня видели в компании молодого человека, который, ударив или толкнув Леонардса, послужил причиной его смерти. Это было ложное обвинение, вы знаете, но мы не знали, что Фред уже уплыл, он мог все еще оставаться в Лондоне, и его могли арестовать по этому ложному обвинению, а то, что Фред и есть лейтенант Хейл, которого обвиняли в участии в том мятеже, тотчас бы обнаружили, и его могли казнить. Все эти мысли пронеслись у меня в голове, и я ответила, что это была не я. Я не была на железнодорожной станции той ночью. Я ничего не знаю об этом. Я не думала ни о чем другом, кроме того, как спасти Фредерика.

− Я скажу, что это было правильно. Я бы поступил так же. Вы забыли о себе, думая о другом. Я надеюсь, что поступил бы так же.

− Нет, вы бы так не сделали. Это было неправильно, неверно. В то самое время Фред был уже в безопасности за пределами Англии, а я в своем безрассудстве забыла, что есть другой свидетель, который может подтвердить, что я была там.

− Кто?

− Мистер Торнтон. Вы знаете, он видел меня рядом со станцией. Мы кивнули друг другу.

− Что ж! Ему ничего не было известно о той стычке и смерти того пьяного парня. Я полагаю, расследование ни к чему бы не привело.