Введение феодального права отнюдь не усилило власти крупных аллоидальных владельцев; оно скорее было попыткой ограничить ее. Оно установило правильную подчиненность, связанную с целым рядом служб и обязанностей, начиная с короля и кончая мельчайшим землевладельцем. Во время несовершеннолетия землевладельца доходы вместе с управлением его землями передавались стоявшему непосредственно над ним; таким образом, доходы и управление землями крупных землевладельцев попадали в руки короля, на которого возлагались содержание и воспитание малолетнего и который в качестве опекуна имел право, как признавалось, устраивать его брак при том условии, если последний соответствовал его положению. Но хотя это учреждение необходимо вело к усилению королевской власти и к ослаблению власти крупных землевладельцев, этого все же было недостаточно для того, чтобы установить порядок и хорошее управление среди сельского населения, потому что одновременно с этим не происходили в достаточной мере изменения в отношениях собственности и в нравах, которые порождали беспорядок. Власть правительства все еще оставалась слишком слабой наверху и слишком сильной внизу; чрезмерная сила низших членов являлась причиной слабости головы. После установления феодальной иерархии король оказывался столь же неспособным обуздывать произвол и насилия крупных владетелей, как и прежде. По-прежнему они продолжали вести по своему усмотрению почти непрерывные войны друг с другом, а очень часто и против короля; и деревня по-прежнему оставалась ареной насилий, грабежей и беспорядков.
Но то, чего никогда не могли бы сделать при всей своей принудительности феодальные учреждения, было постепенно осуществлено бесшумным и незаметным действием внешней торговли и мануфактур. Они стали постепенно снабжать крупных землевладельцев чем-то таким, на что они могли выменивать весь избыточный продукт своих земель и что они могли потреблять сами, не делясь со своими держателями или приближенными. Все для самих себя и ничего для других — таково во все времена было, по-видимому, неизменное правило властителей рода человеческого. И поэтому, как только они находят способ потреблять всю стоимость своих доходов, они утрачивают всякую готовность делиться ими с кем-либо другим. За пару бриллиантовых пряжек или за что-нибудь столь же суетное и бесполезное они платили такую цену, которая соответствовала стоимости содержания тысячи человек в течение года, а вместе с тем отказывались от того влияния и власти, которые это могло давать им. Зато бриллиантовые пряжки являлись целиком их достоянием, и ни одно другое человеческое существо не пользовалось ими, тогда как при прежнем способе расходования своих средств они должны были делиться ими по меньшей мере с тысячью человек. Для тех, кто решал, какой из этих способов предпо чтительнее, указанное различие имело решающее значение. Таким-то образом, ради удовлетворения самого ребяческого, низменного и нелепого тщеславия они постепенно отдали всю свою власть и влияние.
В стране, где не существует внешней торговли или мануфактур, производящих предметы роскоши, человек, имеющий годовой доход в десять тысяч фунтов, не может затрачивать свой доход иначе как имея на своем содержании приблизительно тысячу семейств, которые все по необходимости зависят тогда от него. При современном состоянии Европы человек, получающий доход в десять тысяч фунтов в год, может полностью расходовать его — и он обычно и расходует его таким образом, не имея на своем содержании непосредственно и двадцати человек или не имея в своем распоряжении более десяти слуг. Косвенно он, возможно, обеспечивает содержание не меньшего или даже большего количества людей, чем когда-либо мог это делать при прежнем способе расходования: хотя количество дорогостоящих изделий, на которые он обменивает весь свой доход, очень незначительно, количество рабочих, занятых в собирании и изготовлении их, должно быть по необходимости очень велико. Высокая цена этих изделий обусловливается по общему правилу уплачиваемой за их труд заработной платой и прибылями всех их непосредственных предпринимателей. Уплачивая эту цену, он косвенно оплачивает всю эту заработную плату и прибыли и таким образом косвенно участвует в содержании всех этих рабочих и их предпринимателей. Впрочем, он участвует в содержании каждого из них лишь весьма незначительной долей: десятой долей, может быть, в содержании очень немногих, сотой долей — многих и тысячной, даже десятитысячной, долей — в содержании остальных. Хотя он поэтому участвует в содержании их, они все более или менее независимы от него, потому что в общем могут просуществовать и без него.
Когда крупные землевладельцы затрачивают свои доходы на содержание своих держателей и приближенных, любой из них целиком дает содержание каждому из своих держателей и каждому из своих приближенных. Когда же они затрачивают их на содержание торговцев и ремесленников, они могут, взятые все вместе, содержать такое же или, принимая во внимание расточительность, присущую деревенскому гостеприимству, даже еще большее количество людей, чем прежде. Однако каждый из них, взятый в отдельности, часто вносит лишь очень небольшую долю на содержание отдельного человека из этого большого количества. Каждый торговец или ремесленник получает свои средства к существованию не от одного, а от сотни или тысячи различных потребителей. Поэтому, хотя он в некоторой степени обязан им всем, он не находится в абсолютной зависимости от каждого из них в отдельности.
Когда, таким образом, стали постепенно возрастать личные издержки крупных землевладельцев, не могла не сокращаться столь же постепенно численность их дворни и свиты, пока они под конец совсем не распустили их. Та же самая причина постепенно заставила их отпустить излишнюю часть своих держателей. Они увеличивали размеры ферм, и количество фермеров, несмотря на жалобы на обезлюдение, было сокращено до числа, необходимого для возделывания земли соответственно низкому уровню культуры и сельского хозяйства в ту пору. Благодаря удалению ненужных ртов и получению от фермера полной стоимости фермы землевладелец получал больший избыточный продукт, или, что то же самое, цену большего избыточного продукта, причем купцы и промышленники скоро предоставили ему возможность затрачивать его на свои личные потребности, как он это делал с остальной частью продукта. И так как те же причины продолжали действовать, он стремился повысить свои доходы сверх того, что могли дать при данном их состоянии его земли. Его арендаторы могли соглашаться на это только при том условии, что им будет обеспечено обладание их участками на определенное количество лет, в течение которых они смогут вернуть с прибылью все то, что затратят на дальнейшее улучшение земли. Тщеславная расточительность землевладельца побуждала его принимать это условие; так возникла долгосрочная аренда.
Свободный арендатор, уплачивающий полную стоимость земли, уже не находится в полной зависимости от землевладельца. Материальные выгоды, которые они получают друг от друга, взаимны и одинаковы, и такой арендатор не станет рисковать своей жизнью или имуществом на службе у своего землевладельца. Если же он имеет аренду на продолжительный срок, он вообще независим, и его землевладелец не должен ожидать от него даже самой ничтожной услуги сверх того, что определенно оговорено в арендном договоре или возлагается на него в силу общепринятого обычного права страны.
После того как арендаторы сделались таким образом независимыми, а дворня была распущена, крупные землевладельцы лишились возможности мешать регулярному отправлению юстиции или нарушать общественный мир в деревне. Продав свое право первородства не за чечевичную похлебку, как Исав в момент голода и нужды, а под влиянием излишеств изобилия, ради побрякушек и безделушек, пригодных скорее быть игрушками для детей, чем интересовать взрослых людей, они утратили всякое влияние и сравнялись с любым зажиточным мещанином или городским торговцем. В деревне, как и в городе, установилось нормальное управление, ибо никто уже не обладал достаточной силой, чтобы нарушать его.
