– А мама заставляла идти опять, – вздохнул он. – А я ничего. Мне понравилось. Люблю танцы.

– Да? – не могла не обрадоваться я.

Он понизил голос до шепота:

– Знаете что я решил? Я брошу институт. И пойду в группу. Вы как?

– Я не пойду, – твердо заявила я. Я не знала, в какую группу меня зовут, террористическую или группу захвата, но меня не устраивало ни то ни другое.

– Куда? – опешил Кубиков.

– В группу, – пояснила я.

– Да вас и не возьмут, – немного подумав, честно признался мой ученик. – По возрасту. И по полу. Женскому.

Я несколько опешила. Хотя все правильно! Зачем им дамы, да еще не слишком юные.

– Группа называется «Кайф для ног». Классное название, правда?

– Так это танцевальная группа? – уточнила я. – Замечательно!

– Ну, такая… там и поют по разному иностранному, но в основном танцуют. На дискотеки их приглашают, всех чтобы заводить. Можно бабки зашибать. Меня давно звали, говорили, внешность у меня такая, хипповая… и ноги как надо приделаны… и нравится мне это… а мама заладила – учись да учись. А я эту учебу ненавижу! Особенно математику! Как вижу формулу – умереть хочу!

Я взглянула на Кубикова новыми глазами. Действительно, красивый парень, спортивный, и не дурак, наверное. Ну не его область – математика. Его – кайф для ног. Все девчонки на дискотеке по-влюбляются. А он, бедный, вместо этого за мной гоняется…

– А как же мама? – сочувственно поинтересовалась я. – Не разрешит ведь.

– Да ладно! Я все равно ничего сдать не смогу, а вторую академку ей не пробить. Выгонят меня, и все.

– А армия? Ведь в армию возьмут?

Кубиков посмотрел на меня снисходительно:

– А предки на что? От армии, что ли, не отмажут? В армии только те, у кого родители нищие.

Прозвенел третий звонок. Мой ученик махнул рукой и танцующей походкой двинулся в зрительный зал. Все-таки неформальное общение с молодым поколением поразительно расширяет кругозор! Подруги подталкивают меня в спину, чтобы я не стояла столбом, а шла на место. Гаснет свет… подождем открытия занавеса… ну, ну… он! Какой счастливый сегодня день!

– Ты что, приняла зачету Кубикова? – поинтересовалась в антракте Маша.

– Наоборот! – гордо сообщила я. – Он поведал, что хочет бросить институт и заниматься танцем. Это явно благотворное влияние Мариинки.

– Вообще-то, – заметила Настя, – я всегда полагала, что цель преподавателя прямо противоположная. Заинтересовать своим предметом, а не отвращать от него.

– Ты считаешь, Кубикова требовалась отвращать? – пожала плечами я. – Ему при виде формул хочется умереть. Так что с него подозрения сняты.

– Какие подозрения? – живо вмешался беседовавший до того с Ники по-английски Леша.

Настя сделала страшное лицо.

– Что он ходит в Мариинку, чтобы получить у меня зачет, – неохотно соврала я и тут же поправилась: – То есть он и впрямь ходил ради этого, но не по своей инициативе, а по маминой.

– А что же он к тебе не подходил? – подозрительно прищурился Леша.

– Уверяет, что до смерти меня боится, – призналась я.

Это сообщение почему-то успокоило моего неприставучего кавалера, и он довольно кивнул.

Впрочем, мне было не до сложностей его психологии. Я с замиранием сердца ждала знаменитой диагонали второго акта. Мирта, повелительница виллис, манит к себе Альберта, и тот, повинуясь волшебной силе, через всю сцену движется к ней, хоть и знает, что это принесет ему смерть. Рузиматову каким-то загадочным образом удается передать борьбу героя. Я ведь прекрасно понимаю, что танцовщик делает все по собственной воле. Тем не менее Альберт Рузиматов приближается к Мирте, прямо-таки физически преодолевая собственное сопротивление. Он тянется назад, а его влечет вперед… Это одна из моих любимых сцен.

И вот вожделенный миг настал. Не успела я ахнуть, как Альберт вдруг поднялся в воздух и за одно мгновение… даже не знаю, как назвать… скажем – оказался на другом конце сцены. Он считал свою вину перед Жизелью столь огромной, что даже не боролся. Я не возражаю, это тоже замечательно. Но оно произошло с такой колдовской скоростью, что я не успела насладиться.

И тут я доказала, что и сама не лыком шита. Диагональ повторяется дважды. Я сосредоточилась и замедлила собственное внутреннее время. Ненадолго, однако сумела – уж очень мощным был стимул. И во время второй диагонали я с упоением и болью смотрела на медленный, волшебный полет.

После спектакля Ники отозвал меня в сторону.

– В Германии я встретил одного вашего знакомого, – таинственным шепотом сообщил он.

– Кого?

– Его зовут Кнут.

– Кнут? – обрадовалась я. – И как у него дела?

Ники странно ухмыльнулся:

– В целом хорошо. Но его мучает совесть. Узнав, что мы с вами друзья, он обратился ко мне. Я обещал с вами поговорить.

И Ники ухмыльнулся еще шире. Я была заинтригована:

– О чем поговорить?

Ники произнес спич настолько сложный, что я поняла – без Насти не обойтись. С Настей подошли и Маша с Лешей.

– Кнут уверяет, что Россия – страна безумцев, и безумие это заразительно. Теперь он излечился и сам в ужасе оттого, что совершил, – перевела Настя.

В мою душу закралось подозрение:

– Это он похитил мой сизис? У него же есть собственные результаты!

– Похитил сизис? – изумился Ники. – Что вы, наоборот. Он подарил вам туфли. Правильно сделал, они очень вам идут.

– П…подарил туфли? – пролепетала я. – Кнут? Погодите… но почему? Почему было не сделать этого прямо? И зачем похищать кроссовки? Ничего не понимаю.

– Кнут и сам теперь не понимает. Ему хотелось сделать вам подарок, но он боялся, вы его не примете. Он вообще вас очень боялся. А если вам больше не в чем будет идти, то придется надеть. Вот он и выкинул ваши кроссовки.

Я сосредоточилась. Да, физически Кнут вполне мог это осуществить, а психологически… много я знаю о психологии человека, у которого не разобрать ни единого слова?

– Но ведь он вскоре уехал, – попыталась уяснить я, – так? Туфли – это все?

– Не совсем, – заметил Ники, перестав улыбаться. – Мне очень жаль милую даму из Математического института. Она сейчас здорова?

– Вполне. Но не Кнут же спихнул ее со стремянки!

– Перед отъездом Кнут попросил своего знакомого, который здесь учится, поговорить с вами по-русски. Все-таки английский вам обоим неродной, и Кнут надеялся – может, с вашей стороны тут какое-то недопонимание. Я знаю этого парня, его зовут Ральф. Такой застенчивый, с бородой. Немного заикается, особенно когда говорит по-русски. Он долго не решался к вам подойти, а потом решил, что на конференции удобнее всего. Только он перепутал вас и ту даму… почему-то он думал, вместо нее обязательно должны быть вы. Заговорил с нею, но на него напало заикание. В этом случае положено делать специальные голосовые упражнения.

– Фонационный тренинг! – вскричала я.

– В общем, она испугалась и упала, а он в панике убежал. Правда, тут же вернулся ей помочь, но увидел, что ей уже помогает Игорь. Теперь Ральф тоже в Германии и за компанию с Кнутом удивляется, как он мог так глупо себя вести. Немцы, они слишком нормальны. Их даже Россия толком не берет. Не то что мы, японцы. Мы очень любим русский балет! У меня сколько времени до самолета?

Времени оставалось в обрез. Ники сел в такси, а мы, ошарашенные, побрели на метро. Особенно ошарашен был Леша, поскольку вообще ничего не понял. Я страшно хотела обсудить ситуацию, но Настя указала мне на него глазами и не дала раскрыть рта. Пришлось думать молча.

Итак, собака Баскервилей оказалась мифом, эльфы тоже. Кнут, заразившись от меня помешательством, выкинул мои кроссовки, дабы я приняла от него в подарок туфли. Возможно, даже говорил мне что-нибудь об этом, да я не сумела разобрать. В какой-то момент до Кнута дошло, что его английского я не понимаю. Он попросил поговорить со мной застенчивого бородача. Бородач долго не решался, а потом выбрал день начала конференции, зная, что я должна с утра вешать шторы. Вопрос штор обсуждался крайне широко. Дабы избавиться от заикания, принялся выть – мне ли не знать, сколь сильное это производит впечатление на неподготовленного слушателя. Бедная Ирина Сергеевна, которая и без того волновалась, заработала себе на этом сердечный приступ…