— Даже обидно: одни стоят, другие шагают — и никак им не…

— Не повстречаться?

— Вот‑вот. Жалко, правда?

— Рано или поздно встречи не миновать.

— Ну нет, мне уже никого не встретить. Я старая, страшная, гадкая и этот голос слышу многие ночи подряд: он зовет, я выхожу, а там — никого, хоть умри.

— О прекрасная дева, — негромко произнес он. — Не умирай. Всадники уже мчатся на подмогу. Тебя спасут.

В его словах было столько уверенности, что она невольно подняла глаза, хотя до этого смотрела на свои руки, в которых держала душу.

— Ты точно знаешь? — спросила она.

— А как же!

— Честно? Не обманываешь?

— Богом клянусь, клянусь всем сущим.

— Тогда рассказывай дальше.

— Рассказывать‑то особенно нечего.

— Нет, рассказывай!

— Все у тебя будет хорошо. Очень скоро, в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь, кое‑кто тебя позовет, ты выйдешь — а он тут как тут. На этом игра и закончится.

— Игра в прятки? Уж очень она затянулась.

— Она, почитай, закончилась, Мари.

— Тебе известно мое имя?!

Смутившись, он замолчал. В его планы не входило себя выдавать.

— Как ты узнал и, вообще, кто ты такой? — не отступала она.

— Сегодня ночью заснешь — и узнаешь. Если слишком многое будет сказано словами, то ты исчезнешь, а может, я исчезну. Теперь я и сам не знаю, кто из нас двоих — призрак.

— Только не я! Уж конечно не я. Вот, до меня можно дотронуться. Я стою на земле. Да что там говорить — взгляни! — И она протянула ему на ладони последние слезы, которые смахнула с ресниц.

— И впрямь настоящие. Что ж, милая девушка, остается признать, что ночной гость — это я сам. Явился тебе сообщить, что все будет хорошо. Ты веришь, что бывают особенные призраки, необыкновенные?

— А что в тебе особенного?

— Кто‑то из нас двоих необыкновенный. А может, мы оба. Призрак влюбленности, призрак рождения.

— Я или ты?

— Парадоксы трудно объяснить.

— Все зависит от того, как посмотреть: одного из нас вообще не может быть — либо тебя, либо меня.

— Если тебе так проще, считай, что меня здесь нет. Скажи, ты веришь в призраков?

— Кажется, верю.

— Так вот, сдается мне, они бывают особенными. Не призраки мертвецов. А призраки желаний и надежд, можно даже сказать, призраки влечений.

— Не понимаю.

— Ну, случается у тебя, скажем, такое: ты в поздний час, вечером или ночью, лежишь в постели без сна, а тебя одолевают грезы, до того настойчивые, что от них душа рвется из тела, словно кто‑то дергает длинное белое полотнище, вывешенное из окна? Когда чего‑то хочется так сильно, что душа расстается с телом и летит вдогонку за желанием, да еще с невообразимой скоростью?

— Вообще‑то… да. Случается!

— Мальчишкам это знакомо, да и взрослым тоже. Я, например, в двенадцать лет зачитывался романами Берроуза про Марс.[1] В них Джон Картер вставал под звездами, воздев руки к Марсу, и просил о перелете. Тогда Марс забирал у него душу, выдергивал его, как больной зуб, из обычной жизни, перебрасывал через космос и опускал среди мертвых марсианских морей. Мальчишки, мужчины — они такие.

— А девчонки и женщины?

— Они просто грезят. И тогда призраки вырываются на свободу. Ожившие призраки. Ожившие надежды. Ожившие влечения.

— Это они зимними ночами приходят на лужайку?

— Можно и так сказать.

— Выходит, я призрак?

— Да, призрак‑желание — такое сильное, что оно тебя убивает, но никак не убьет, сотрясает и разве что не сокрушает.

— А кто же ты?

— Наверно, призрак‑ответ.

— Призрак‑ответ. Ну и ну!

— Сама посуди. Не успела ты задать вопрос — у меня уже готов ответ.

— Вот и отвечай!

— Хорошо, слушай, девочка‑женщина. Время ожидания почти прошло. Время отчаяния вот‑вот закончится. Скоро, теперь уже совсем скоро, тебя позовет какой‑то голос, и когда ты явишься — в двух лицах: призрак‑желание и покинутое им тело — перед тобой будет стоять парень, которому придется впору тот голос.

— Умоляю, не говори о том, чему не бывать! — воскликнула она дрогнувшим голосом. У нее на глазах опять блеснули слезы. Она полузакрыла лицо руками, словно защищаясь.

— Я тебя дразнить не собираюсь. Мое дело — ответить, вот и все.

Городские куранты в очередной раз пробили в ночи.

— Поздно уже, — сказала она.

— Очень поздно. Тебе пора.

— Больше ничего не скажешь?

— А тебе больше ничего и не нужно.

Замерло последнее эхо огромных башенных часов.

— Как удивительно, — прошептала она. — Призрак‑вопрос, призрак‑ответ.

— Славные призраки, лучше не бывает, верно?

— Мне не встречались. Мы с тобой — близнецы.

— Куда ближе, чем ты думаешь.

Сделав шаг, она посмотрела вниз и радостно ахнула:

— Ты видишь? Видишь? Я могу двигаться!

— Вижу.

— Как ты там сказал: мальчишки совершают ночные вылазки, могут отмахать не одну милю.

— Да, так и есть.

— Если я сейчас вернусь к себе, то все равно не усну. Меня тоже тянет совершить вылазку.

— Тогда не медли, — сказал он тихо.

— А куда идти?

— Ну… — протянул он и внезапно нашел ответ. Теперь он твердо знал, куда ее направить, и вдруг разозлился на себя самого за такое всезнайство, а в придачу и на нее — за этот вопрос. Горло сжала ревность. Ему захотелось припустить по улице, добежать до дома, где в другие времена жил некий человек, разбить окно, поджечь крышу. Что же будет, что будет, если и вправду так поступить?

— В какую сторону? — спросила она, не дождавшись ответа.

Теперь, подумал он, придется сказать. Делать нечего.

Если не сказать, то ты, мстительный идиот, никогда не появишься на свет.

У него вырвался неистовый смех, что вобрал в себя целую ночь, и вечность, и безумные мысли.

— Стало быть, хочешь узнать дорогу? — переспросил он, поразмыслив.

— Непременно!

Он кивнул.

— До угла, направо четыре квартала, потом налево.

Она быстро повторила.

— Какой там адрес?

— Грин‑Парк, дом одиннадцать.

— Вот спасибо! — Она поднялась на пару ступенек и вдруг пришла в замешательство, беспомощно обхватив ладонями шею. Губы задрожали. — Странно как‑то получается. Не хочу уходить.

— Почему?

— Да потому… Вдруг я тебя больше не увижу?

— Увидишь. Через три года.

— Это точно?

— Я буду не таким, как сейчас. Но это буду я. И ты уже никогда меня ни с кем не перепутаешь.

— Ну, тогда мне легче. Между прочим, твое лицо мне знакомо. Откуда‑то я тебя знаю, и очень хорошо.

Оглядываясь на него, она стала медленно подниматься по лестнице, а он все так же стоял у крыльца.

— Спасибо, — повторила она. — Ты спас мне жизнь.

— И себе — тоже.

Тени деревьев упали на ее лицо, пробежали по щекам, мелькнули в глазах.

— Бывает же такое! Ночами, когда не спится, девчонки придумывают имена для своих будущих детей. Ужасная глупость. Джо. Джон. Кристофер. Сэмюель. Стивен. Теперь вот пришло в голову — Уилл. — Она дотронулась до мягкого, чуть округлого живота, а потом протянула руку в темноту. — Тебя ведь зовут Уилл?

— Да.

У нее хлынули слезы.

Он зарыдал вместе с ней.

— Все хорошо, все прекрасно, — выговорила она, помолчав. — Теперь можно уходить. Больше не появлюсь на этой лужайке. Слава Богу, и спасибо тебе за все. Доброй ночи.

Ступая по траве, она ушла в темноту и двинулась по тротуару вдоль проезжей части. На дальнем углу обернулась, помахала ему и исчезла.

— Доброй ночи, — негромко отозвался он.

Что ж это такое, подумалось ему: то ли я еще не появился на свет, то ли ее уже давно нет в живых? Одно или другое?

Луна уплыла за тучу.

Это движение побудило его сделать шаг, приблизиться к крыльцу, подняться по ступеням, войти в дом и затворить дверь.

Деревья вздрогнули от налетевшего ветра.

Тут снова показалась луна, чтобы оглядеть лужайку, где тянулись по росистой траве две цепочки следов: одна в одну сторону, другая — в другую, и обе медленно, медленно уходили вместе с ночью.