Кто-то коснулся ее руки. Она осторожно открыла глаза, и в них отразился маленький стеклянный шприц, наполненный чем-то бесцветным. На конце иглы висела капля, которая почему-то загородила собой всю комнату. И внутри нее Рита увидела себя, сидящую на полу и сжимающую руками уши. Капля дрогнула и упала. И разлетелась мелкими частичками по полу комнаты. И в каждой из них была Рита, сидящая на полу и сжимающая ладонями уши.

... Секунды боли в одной руке, бегущие, и зудящие, и обещающие что-то секундам тишины и спокойствия после…

Упал на пол пустой цилиндрик, и Рите стало хорошо и пустынно. Не было ничего вокруг. И не могло быть раньше. И не будет больше. Она почувствовала, что умеет летать, и удивилась оттого, что никто не знает, как это легко и просто. Рита сделала шаг, другой и поднялась над полом, покрытым шелухой, окурками и частичками капли. Повисела немножко и нырнула в сизое кольцо дыма одной из сигарет, торчавшей между пальцев чьей-то руки. Повалялась на перинке дыма, поболтала немного с тлеющим огоньком. Рука поднялась ко рту, и Рита, как спугнутая птица, метнулась наверх. Покачалась на обрывке шнура кем-то забытой петли и, увидев внизу свечку, ринулась к ней. Она отплясывала на фитиле свечи и хохотала оттого, как здорово всех обманула, притворившись маленьким дрожащим язычком пламени. Ей захотелось умыться, и она зачерпнула полные ладони расплавленного воска. Но передумала. И стала катать его в шарики. Рванула на себе браслет и каждому шарику сделала два глаза и два уха. А потом стала бросать всех сделанных котов (она почему-то была уверена, что это именно коты) куда попало, во все стороны комнаты, ставшей огромной и пустой. Что-то потекло по ее щекам. Она подставила руки и, поймав две маленькие капли, поняла, что плачет и плавится она сама. Ей не хотелось раствориться в воске свечи, и Рита легко спрыгнула на пол, не забыв вернуть на место маленький огонек, который жил в ее кармане. Она поносилась под потолком, поиграла в прятки с невесть откуда взявшимся ветерком и вдруг поняла, что ее уносит куда-то туда, где будет плохо и больно. К тому, чего не было и не должно быть никогда. Но солнце на шторах раздвинулось на две зловещие половинки, и полоса между ними открывала зияющую пасть распахнутой форточки, за которой среди ровной синевы неба прочно стояли бетонные и стальные стены Города.

Рита закричала так, что сама оглохла от своего крика и, словно в кино без звука, увидела руку, которая двигалась к ее лицу. И, уже откинувшись назад и почувствовав на лопнувших губах вкус крови, поняла, что ее бьют по щекам, как нашкодившую школьницу.

БОЛЬ

Легкий, но настойчивый толчок заставил Боль открыть глаза. Она лежала в своей пещерке, и, увидев вокруг себя эти всегда ненавистные ей стены, Боль почему-то обрадовалась. За окном равнодушно гудел Город. Она услышала звон колокольчиков и поняла, что кончился послеобеденный отдых. Есть не хотелось. Еще меньше хотелось вставать и куда-то идти. За окном послышались голоса. На стекле памяти возникло лицо. ‘‘Это мой новый друг”, – вспомнила Боль и бросила взгляд на руку: точки от шприца. Значит, все это было?

Кто-то настойчиво позвонил в дверь. Боль прошла по неуюту соседнего квадрата, вынула из замочной скважины ключ, предусмотрительно вставленный туда ее Попечителем, швырнула его подальше и открыла дверь.

— Привет, я же сказал, что снова приду! – просто произнес ее Новый Друг и улыбнулся. Боль перевела взгляд с его лица вниз и увидела ступеньки, уходящие в стену.

— Ступеньки, ведущие в стену! Кайф! – сказала она. – Проходи.

И он вошел.

Они сидели, потягивали из бутылок пиво, курили и болтали ни о чем. Впервые за весь этот сумасшедший день Боль поняла, как хорошо просто болтать, не думая ни о чем, ничего не помня и не зная.

На пороге пещерки появился Попечитель. Боль помрачнела. Меньше всего ей сейчас хотелось скандалить и ругаться. Но Попечитель не уходил. Он словно не видел, что здесь, сейчас его присутствие неуместно и нелепо. Что он не нужен и противен. Боль встала:

— Давай уйдем!

Попечитель каменно возвышался над ее словами и мыслями.

Снаружи, со стороны длинного и холодного, как смерть, коридора, в нахальном вызове замочной скважины торчал ключ. Боль поняла, что ей не вырваться теперь из пещерки. Новый Друг ободряюще и как-то растерянно улыбнулся ей.

— Мне нельзя оставаться здесь. Меня ждут… – он не договорил, но Боль поняла: “В комнате Закрытых Штор… ”

— Мы еще увидимся, привет, – махнул он рукой и шагнул в стену пещерки. На мгновение Боли показалось, что она увидела, как исчезают с той стороны стены ступени, в нее ведущие…

На столике сиротливо стояли пустые бутылки и пепельница, полная окурков. Предстоял долгий и бесполезный разговор с Попечителем, по окончании которого, как уже много раз, каждый оставался при своем. Боль знала это, но почему-то каждый раз все-таки пыталась объяснить хоть что-то и каждый раз разбивалась в кровь о несокрушимые доводы трезвого разума и абсолютной нормы. После таких разговоров она долго приходила в себя, собирала свои осколки, разбросанные по стенам пещерки, читала на мрачно-белом потолке остатки своих разноцветных мыслей, уносилась куда-то далеко-далеко… и каждый раз возвращалась в ненавистную ей пещерку, нисколько не изменив сама себе.

Боль осторожно взяла со стола бутылку и, изо всех сил размахнувшись, швырнула ее в стену кривляющегося квадрата пещерки. И смотрела, как зачарованная, на разлетающиеся осколки и бисер брызг, не слыша первых слов нового разговора…

РИТА

Смятая и опустошенная Рита сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Ее мутило, и она с трудом понимала то, что кричал ей Ветер, бешено мечась из угла в угол комнаты, которая сузилась до таких размеров, что Рита вяло удивилась про себя, как же их всех до сих пор не раздавило этими стенами. И тут же удивилась своей способности удивляться. И улыбнулась. И заплакала.

А Ветер говорил, что никуда больше не пустит ее одну, что он не собирается следить за ней и что находить таким способом успокоение – самоубийство. Рита смотрела на него полными слез глазами, иногда кивала. Просто так, в такт речи. Понимала и не понимала. Ветер немного успокоился и, подлетев, окутал ее легким дуновением объятья. И, властно глядя ей в глаза, влил в ее душу поток холодного воздуха, пропитанного свежестью и свободой. Душа очистилась. Но Рите было страшно смотреть на нее. Наверно, никогда раньше за небольшую свою жизнь она не видела свою душу чистой. Чистой, как белый, неисписанный бумажный лист. Когда ей случалось заглядывать в себя раньше, Рита видела пятна и каракули, словно нарисованную детской рукой, а потому все же художественную мазню. А теперь…

Но Ветер ласковым движением коснулся ее губ, и она прочла в этом дуновении родное и близкое: “Я люблю тебя… “, улыбнулась краешком глаз и, ухватившись покрепче за бесплотное тело Ветра, очертя голову ринулась в манящий и зовущий омут чистой души.

БОЛЬ

“Когда кончится этот бесконечный день? – подумала Боль. – Солнце все не уходит…”

Она плотно задернула шторы своей пещерки и, оглядевшись, поняла, что ни один человек не смог бы жить в ней. Мысли метались по замкнутому кругу и пытались найти хоть какую-нибудь лазейку в неразрывной цепи логики и абсолютного разума. Одна из них в суетливом метанье уронила со стула сумку. На истоптанный пол пещерки выкатилась небольшая черная свечка. И Боль вспомнила: “Мрак… Это было так давно… ”

Таинства первой Ночи ясно отпечатались в ее глазах, и, чтобы не забыть, не упустить все снова, Боль, схватив со стола спички, зажгла свечу и крепко зажмурилась. На дрожащий огонек пламени легла ее рука.

Боль сжимала зубы, и слезы крупными каплями катились по ее щекам. Но губы улыбались. Она улыбалась какой-то блаженной улыбкой, словно та боль, которую причинял ей этот огонь, и была ее именем, была ей самой. Сколько длилась эта мука блаженства, ей было неведомо…

Свеча погасла. Боль ожившими глазами обвела пещерку. Все здесь было не так, как обычно. На каждой вещи чувствовался отпечаток ласковых рук Мрака. И красный кровавый браслет вдоль запястья хранил в себе тепло прикосновения его пальцев. Боль собрала с пола все до одной оброненные ею слезинки и окропила ими рану. Потом надела сверху браслет белоснежного бинта. Ей стало спокойно и уютно. Тут, в пещерке, она это знала точно, был Мрак. Его неуловимый запах успокаивал и усыплял. Боль почувствовала себя маленькой девочкой, свернувшейся в комочек на ладонях Мрака. Нежное его дыхание заставляло ее дышать ровнее и тише. Баюкая, как ребенка, руку с браслетом бинта, Боль незаметно уснула.