Примерно через неделю блужданий стало ясно - из леса не выйти. Шесть дней люди слушали голоса, которые монотонно произносили неимоверно длинные фразы на непонятном языке. Ночью чаща освещалась призрачным голубым светом, и стволы деревьев превращались в угольно-черные столбы, между которыми неторопливо проходили полупрозрачные существа, двигавшиеся со страшной, нечеловеческой, грацией. Лес жил своей жизнью и не обращал внимания на чужаков. Казалось, что не обращал. Пока не сошли с ума Кит и Рыба, два самых спокойных и опытных оперативника группы. Всегда экономный в движениях, приземистый Кит неожиданно задергался, замотал головой, что-то неразборчиво рявкнул и открыл огонь по своим товарищам. Максименко и Тахашвили спас Бруно. За долю секунды до того, как начал сухо кашлять автомат, паранорм, который шел чуть позади, прыгнул, раскинув руки и повалил обоих на землю. На тропинке остались трупы Грома и Жгута. Кит менял магазин, когда Рыба и Север срезали его скупыми очередями. Отстрелявшись Рыба подошел к трупу товарища, принял позу лотоса, и впал в ступор. Он не реагировал на окрики, хлесткие пощечины, которые отвешивал Тахашвили, даже на уколы ножом. Бруно поводил руками над его головой и безнадежно покачал головой, - Его нет здесь. Я не понимаю, в чем дело, но это уже не человек.

Когда оперативника попытались поднять, оказалось, что трое здоровых мужиков не в состоянии оторвать его от земли. Повалить тело на бок тоже не получилось. Живая статуя так и осталась сидеть на небольшой поляне. Около сплетенных ног расползлось черное пятно крови. Хоронить убитых уже не было сил. Их просто отнесли под дерево и закидали ветками.

Ночью заговорил последний из оперативников, Север. Самый молодой, круглолицый, улыбчивый. Резко сел, отбросил в сторону спальник. Лицо исказилось, потом разгладилось и превратилось в неподвижную маску. Он начал говорить, на одной ноте, ноте леса. Горло напрягалось, голос срывался, выталкивая невозможные звуки. Он говорил все быстрее и быстрее, с губ летела слюна. Потом слюна окрасилась кровью, видимо Север прикусил язык. Он стал медленно раскачиваться взад-вперед. Тахашвили и Бруно пытались его удержать, но без толку.

- Да он же весь горит! - Тахашвили обернулся к Максименко, который с интересом наблюдал за происходящим, даже не пытаясь встать.

- Естественно, он не может усвоить такой объем информации, который через него транслируют.

Север начал сбиваться, захлебываться, он отчаянно выплевывал слова чужого языка, пытался освободиться от них. Неподвижное лицо наливалось кровью, оперативник раскачивался все быстрее, потом словно переломился пополам, ткнулся лицом в листья и замолчал. Умер.

Бруно, Максименко и Тахашвили бесцельно брели среди серых стволов. Они уже не обращали внимания на голоса, свечение и неясные силуэты, которые можно было углядеть только периферийным зрением. Не замечали, как петляет тропинка, автоматически переставляли ноги, когда окончательно выбивались из сил садились, механически жевали концентраты из сухпайка, выкуривали сигарету на троих и проваливались в тяжелое забытье, даже не думая выставлять охранение.

Утром закидывали на плечи отощавшие вещмешки и двигались дальше. Спроси их, зачем и куда они идут - не ответят. Посмотрели бы погасшим взглядом, и двинулись дальше. Не надеясь вернуться, не рассчитывая найти ответы, за которыми пришли. Просто для того, чтобы идти, поскольку это была единственная функция, которую они еще могли хорошо выполнять. Они не разговаривали друг с другом, не вспоминали жизнь, которая была до Леса. Три фигуры в изодранных, перепачканных комбинезонах. Заросшие неопрятной седой щетиной, пахнущие смертельно больным зверем.

Максименко споткнулся о некстати подвернувшийся корень, неловко упал, даже не попытавшись выставить руки. Так и остался лежать, спина его мелко вздрагивала, он тихонько выл. Перевернулся на спину, запрокинул голову. Вой перешел в истерический хохот.

- Ох... Не могу. Господа, хотите, обрадую? Нас поимели! Понимаете вы, по-и-ме-ли!

Изрядно похудевший подполковник встал на колени, начал сосредоточенно оттирать ладони.

- Слово такое знаете, эксперимент? А? Слышали, надеюсь? Так, вот, - Максименко повел рукой вокруг - что видите? Лес? Деревца? Да ни хрена! Не лес это! Лабиринт для подопытных крыс! И крысы - мы! И следят за нами лаборанты-недоумки! А может и не следят даже, а давно по домам ушли, просто оборудование выключить забыли!

Отсмеялся, спокойно встал и двинулся дальше.

Вечером они вышли к городу. Сначала неимоверно высокими стали деревья. Гладкие серые стволы уходили в сумрак и терялись в нем. Расстояние между стволами становилось все больше. Исчез подлесок. И без того едва заметная тропинка пропала. А потом ноги ощутили, что ступают уже не по лесной почве, а чему-то пружинящему и гладкому. Тахашвили опустился на одно колено, пальцами провел по почве. Снизу вверх посмотрел на Максименко и Бруно. Очень тихо сказал:

- Как ты там говорил, Костя, Четвертая ветвь?

И пошел дальше, снова настороженный, хищный.

Из полумрака начали проступать силуэты зданий. Немыслимых, гибких, как стволы молодых деревьев, покачивающихся в лесном безветрии, словно водоросли, колеблемые незаметным течением. Огромных, теряющихся в серо-зеленой вышине леса.

Узкие прорези, затянутые полупрозрачными мембранами - двери?

Город встречал людей безмолвием, на улицах не было видно ни души.

- Господи, почему мы этого не видели?- прошептал Тахашвили.

- Георг, мы, судя по всему, в самом центре горячей зоны. На снимках мы видим только лес. Только огромное зеленое пятно. Максименко говорил сквозь зубы, с каким-то ожесточением и горечью.

Бруно откашлялся, - Я не чувствую ничего. Совсем ничего, хотя бы отдаленно похожего на эмоциональный фон живых существ. Понимаете? Этого города просто нет! Есть только пустота. Огромная пустота, в которой переливаются цветные пятна. Но я не могу даже назвать эти цвета.

Подполковник скинул рюкзак и уселся, скрестив ноги. Задумчиво смотрел на город, подобрав какую-то ветку, бесцельно ворошил опавшие листья.

- А самое забавное во всей этой ситуации то, что мы с вами, самые натуральные подопытные кролики. Или крысы. Поманили нас - мы и рванули за сладким кусочком. Вели нас с самого начала. Небось, еще и показания какие-нибудь снимали, - сорвался на визг подполковник. - И когда ребята твои, Георг, с ума сходили, тоже наверняка снимали!

Максименко тяжело дышал, заталкивая в легкие непослушный воздух. Резко встал, и пошел вперед, к серо-зеленым зданиям, не обращая внимания на забытый вещмешок, автомат, на Тахашвили и Бруно.

Оперативник и паранорм переглянулись. Георг зачем-то передернул затвор бесполезного автомата, Бруно подхватил вещмешок, оставленный Максименко.

Вскоре три силуэта исчезли в серо-зеленой дымке.

Майор Сергей Лурдис внезапно оглянулся. Лето, жара, пыльная улица на окраине Новомосковска. Ставшая уже привычной фигура Слушающего, который несколько дней неподвижно сидел на тротуаре.

Озадаченно остановился, пытаясь сообразить, что же могло привлечь его внимание. Улица безлюдна. Звуковой фон самый обычный.

Ветер сорвал капюшон с головы Слушающего.

Сергей присмотрелся, помотал головой, словно отгоняя какое-то видение, и пошел дальше.

На долю секунды Слушающий показался ему похожим на Константина Борисовича Максименко.