Однажды Кэтрин спросила обо всем этом Бланш О'Брайен, но Бланш посоветовала не вникать в подробности той старой истории.

– Никто никого не мучил, все были счастливы, все трое любили друг друга, а ты вообще являлась счастьем их жизни. Они тебя обожали, и Амелия была тебе словно вторая мать.

Иногда Кэтрин спрашивала себя о прошлом Мередит. Она многое знала, хотя мать старалась не говорить о детстве в Австралии. Кэтрин всегда казалось, что жизнь Мередит началась с того момента, когда она приехала в Коннектикут.

Кое-что мать все-таки рассказывала, и Кэтрин знала: детство Мередит было кошмарным – без родительской любви, без теплоты и участия. Ребенком она не слыхала ни одного ласкового слова!

Мередит же любила своих детей страстно, безоглядно, слепой материнской любовью, забывая обо всем на свете.

Кэтрин была уверена, что мать всю жизнь старалась дать им с братом все, чего сама была лишена в детстве, и многое сверх того.

Беззаветная любовь к детям, возможно, негативно повлияла на ее отношения с Дэвидом Лоутоном, отцом Джона. Джон и Кэтрин всегда, при любых обстоятельствах занимали в жизни Мередит главное место. Очевидно, Дэвиду надоело вечно быть на вторых ролях.

Через четыре года брак распался, и вскоре Дэвид, скромный провинциальный юрист, перебрался на Западное побережье. К их невероятному удивлению, он вдруг превратился в модного адвоката по делам шоу-бизнеса, его клиентами стали многие голливудские кинозвезды. Дети с тех пор его больше не видели, только изредка говорили по телефону, а через год или около того он и вовсе перестал звонить. Но и Кэтрин, и ее брату было на это наплевать. Джон всегда обожал мать, да к тому же Дэвида Лоутона трудно было назвать хорошим отцом и уж тем более хорошим отчимом.

Кэт всегда считала мать своей лучшей подругой. Мередит не просто дарила дочери любовь и нежность, она поддерживала Кэт во всех ее устремлениях, помогала осуществить ее мечты, выполняла все ее желания. Самая настоящая фея из сказки! И с Джоном было то же самое. Мать давала ему советы, если он просил об этом, ободряла, помогала добиваться желаемого. Мередит была своим детям и матерью, и отцом.

Кэтрин и Джону очень понравился Люк де Монбуше. Они мгновенно прониклись к нему симпатией и радовались за мать.

Джон вообще считал, что Люк и Мередит идеально подходят друг другу и им следует пожениться. Кэтрин всей душой надеялась, что брат прав. Она радовалась, что Мередит наконец встретила достойного спутника жизни. Особенно приятно было знать это именно сейчас, когда Кэтрин была на пороге создания собственной семьи. Девушке была нестерпима мысль о том, что мать останется одна. Пора уж ей найти свое счастье.

Люк частенько приезжал в Нью-Йорк, Мередит то и дело наведывалась в Париж, и это давало основания надеяться на еще более серьезные отношения в будущем. К тому же Мередит задумала продавать гостиницу в Вермонте и на днях призналась дочери, что не рассчитывает получить прибыль.

– Я только хочу не понести ущерба, – сказала Мередит. – К счастью, у меня есть несколько потенциальных покупателей.

Когда Кэтрин передала этот разговор Джону, он ухмыльнулся и заявил:

– Вот видишь, я же говорил! Мама собирается выйти замуж за Люка и переехать во Францию. Или по крайней мере проводить там большую часть времени. Помяни мое слово, Кэт.

Сегодня вечером Мередит улетала в Европу. Сначала в Лондон, у нее были какие-то дела с Патси, а потом – в Париж.

Кэтрин накрыла тарелку с бутербродиками влажной льняной салфеткой, как учила Бланш, и поставила на стол. Потом перебрала и помыла клубнику.

Девушка продолжала думать о матери. Мередит вот уже несколько недель посещала психоаналитика, стараясь отыскать причину своих странных приступов. На днях Мередит сказала по телефону, что доктору Бенсон удалось раскрыть подавляемые прежде воспоминания детства и что, кажется, они нащупали путь, по которому следует двигаться дальше.

Кэтрин очень на это надеялась. Ей так хотелось, чтобы мать наконец разобралась в своем прошлом, обрела покой и счастье. В конце концов, в следующем месяце ей исполнится уже сорок пять.

– Как у тебя красиво, дорогая! – воскликнула Мередит, входя в квартиру дочери и оглядываясь по сторонам. – С тех пор как я была здесь последний раз, у тебя появилось кое-что новенькое. Вон та картина, лампа, статуэтка в углу. – Мередит одобрительно кивнула. – У тебя отличный вкус, все очень стильно.

– Спасибо, мамочка. Яблочко от яблони недалеко падает. Я ведь у тебя всему этому научилась. Я настоящий специалист по обустраиванию гнездышка, также, впрочем, как и ты.

– А я специалист? – Притворяясь удивленной, Мередит бросила на дочь хитрый взгляд. – Я и не знала.

Кэтрин рассмеялась.

– Ах, мама, ты еще спрашиваешь! Любая самая жуткая комната на свете после того, как ты побудешь в ней часа два, превратится в очаровательный уголок. Ты поставишь туда вазу с цветами или фруктами, бросишь несколько подушек на диван, развесишь фотографии, разложишь книги и журналы. Еще что-нибудь соорудишь. У тебя же настоящий талант к этому делу.

Мередит слушала с удовольствием. Она села на диван и сказала:

– Я так рада, что побуду с тобой некоторое время до отлета в Лондон. Мы в последнее время не часто виделись. А ведь надо обсудить твою свадьбу, оговорить подробности.

– Мы с Кейтом послушались твоего совета и решили, что свадьба будет осенью.

Лицо Мередит просияло.

– Чудесно, Кэт, это самое красивое время года! Где-нибудь в начале октября, когда листья станут золотыми? Кэтрин кивнула.

– Вторая суббота октября, четырнадцатое. Мы сначала наметили на первую субботу, седьмое, но это, наверное, немножко рано, да?

– Лучше четырнадцатого. К этому времени все вокруг уже будет желто-красным, а в осенних красках Серебряное озеро просто великолепно. Ты не передумала отмечать свадьбу именно там?

– Нет-нет. Мелькнула у нас с Кейтом идея насчет небольшой церкви в Корнуэлле, но мы быстро пришли к заключению, что она слишком маленькая. – Кэтрин состроила гримаску. – Сама понимаешь, эти Пирсоны…

Мередит улыбнулась.

– Делаю вывод, что свадьба будет весьма многолюдной.

– Тебе это не нравится?

– Ну что ты, дорогая, конечно, нравится! Я всегда мечтала закатить тебе грандиозную свадьбу. Но на твоем месте я бы заранее позвонила священнику в Корнуэлл и договорилась о совершении обряда. Вдруг он в этот день будет занят.

– Да, завтра позвоню. – Кэтрин поднялась. – Мам, я хочу показать тебе эскизы моего свадебного платья. Они в студии, сейчас принесу.

Через минуту она уселась на диван рядом с Мередит, и они стали разглядывать прекрасные рисунки Кэт, на которых платье было изображено в разных ракурсах.

– Что скажешь, мама? – спросила Кэт, с беспокойством глядя на Мередит. – Почему ты молчишь? Тебе не нравится?

– Платье очаровательное. Я бы сказала, средневековый стиль.

– Пожалуй, ты права. Но скорее эпоха Тюдоров, может, елизаветинская. Я потратила массу времени на детали.

– Да, я вижу, платье очень сложное. – Мередит, наклонив голову, разглядывала набросок, где был изображен перед платья. – Пожалуй, действительно, что-то елизаветинское… Квадратный вырез, длинные рукава с пуфами, узкий лиф, пышная юбка. Очень стильно, Кэт, умница. Теперь нужна только белая фата.

– Неужели ты считаешь, я не обдумала этот вопрос? – рассмеялась Кэтрин. – Обдумала со всех сторон, но решила, что фата – это уже чересчур. Я сделаю прическу эпохи Тюдоров, а на волосах закреплю тонкую вуаль, которая будет ниспадать шлейфом. Как ты думаешь, будет хорошо?

– Конечно, Кэт. Ты будешь выглядеть просто великолепно. А кто сошьет тебе это платье?

– Наверное, Эдетта. Она ведь сшила нам с тобой несколько потрясающих вечерних платьев.

– Да, у нее получится. И она сможет подобрать подходящий белый шелк. Так, пошли дальше. В какое время дня вы намереваетесь устроить церемонию?