Другие империи, заранее чувствуя опасность, пытались хотя бы частично превратить служебное я-могу распорядителя в я-могу личное. В Китае и Испании широко практиковалась продажа чинов, рангов и должностей. В Турции «уже при Османе было запрещено без причины отнимать тимары… и установлено, что тимар после смерти его владельца должен Перейти к сыну, но с условием, что сын будет выполнять те же военные обязанности» (56, с. 34). Также и в России: поместье сначала передается сыну, затем постепенно превращается в полную собственность дворянина, а в XVIII веке указ о вольности дворянской освобождает владельца даже от обязательной службы, полностью превращает в распорядителя-собственника.

Что же касается примеров, социалистических стран, то, спору нет, весьма удобно иметь распорядителей настолько послушных, что они по команде начинают сеять кукурузу по всей необъятной стране или строить крохотные домашние домны в каждом дворе. Но ведь скот не накормишь лозунгами, промышленности нужен высококачественный металл, а не любовь к председателю Мао, – приходится обращаться туда, где распорядительная функция выполняется собственниками.

Таковы политические и экономические «выгоды». Остается еще военный аспект.

Действительно, класс распорядителей особенно важен для осуществления любого Мы тем, что из него формируется боеспособное ядро армии или по крайней мере офицерский состав. Это и понятно – только человек, обладающий значительным я-могу, будет сражаться не щадя себя ради сохранности Мы, которое это я-могу обеспечивает. Почти во всех странах, о которых идет сейчас речь, торжество принципа повиновения позволяло быстро собрать под знамена монарха огромное войско. Но гораздо труднее было заставить это войско сражаться.

Так, туркам для победы, как правило, требовалось многократное численное превосходство над противником. Двукратного, превосходства над монголами в 1243 году у Кеседага им, как известно, не хватило. При штурме Константинополя в 1453 году Мухаммед Второй, имевший стотысячную армию, построил весь расчет на том, что защитники города (пять тысяч итальянских наемников и пять тысяч греков) просто устанут рубить тысячи башибузуков, посылавшихся на стены волна за волной. В 1683 году 175-тысячное турецкое войско потерпело сокрушительное поражение от 13 тысяч защитников Вены и 25 тысяч подоспевших поляков.

В египтянах воинственный дух обнаруживается только в период империи (походы Тутмоса Третьего и Рамзеса Второго в Азию), то есть именно в период появления класса распорядителей-собственников. После этого периода войско формируется в основном из наемников, военачальники которых в конечном итоге свергают фараонов и учреждают собственные династии – ливийскую, эфиопскую.

Московское дворянское ополчение – это именно то войско, с которым Иван Грозный утратил все западные завоевания своего деда, которое пустило при нем же крымских татар в Москву (что стоило России до 800 тысяч убитых и угнанных в полон), которое топталось в 1612 году у стен Кремля, пока казаки не взяли приступом Китай-город и не прогнали у Волоколамска короля Сигизмунда. «Открытый бой с поляками в чистом поле, – говорит Гваньини, – очень редко удается московскому войску… Первый натиск старались произвести как можно стремительнее и сильнее, но не выдерживали долгой схватки, как будто говоря врагам: "…бегите, не то мы побежим"» (37, с. 106). Постоянная же экспансия России на юг и восток осуществлялась силами все того же казачества, то есть распорядителя-собственника.

Так что и с военной точки зрения распорядитель-служащий оставляет желать много лучшего.

– Что же вы предлагаете? Неужели опять священное право собственности, частная инициатива, свобода рыночных отношений, игра цен, спрос и предложение, гоняющиеся друг за другом, господство предпринимателя, денежный капитал как полное и единственное выражение социального я-могу?

– Да, да, и еще раз да! – воскликнет противник служилого распорядительства. – До тех пор пока экономическое и военное могущество будут считаться важными факторами бытия Мы, распорядитель-собственник останется оптимальным решением проблемы.

Взглянем на дело чисто теоретически.

Кто будет больше радеть о доходности имения владелец, надеющийся передать его детям, или управляющий, которого сегодня назначили сюда, завтра – туда, а послезавтра вообще сняли? Для кого качество и количество изделий станет кровным делом – для хозяина мастерской или для назначенного властями заведующего? Кто станет активнее искать возможностей применения капитала – банкир или государственный служащий на окладе? – Можно брать наугад любую распорядительную профессию и продолжать эту цепь риторических вопросов до бесконечности.

Ясно, что распорядитель-собственник, которому закон гарантирует обширное и неприкосновенное я-могу, будет не только энергичным деятелем, но и рьяным защитником закона, то есть самого Мы, и будет оборонять его с оружием в руках от внешних и внутренних покушений. Ясно, что в нем будет- развиваться чувство гордой независимости, уважение к свободе. Ясно, что он будет по необходимости честен в деловом отношении, ибо украсть он сможет только у себя. Ясно, что недостаток способностей и энергии в условиях конкурентной борьбы немедленно обнаружится и заставит его уступить место более способному. Даже такой пассивный вариант распорядителя, как рантье или держатель акций, сам ничего не делая, выполняет весьма важную функцию – следит, чтобы капитал в стране не тратился нерентабельно, перетекал посредством перепродажи акций от предприятий слабых, недоходных, к предприятиям более перспективным.

То, что так самоочевидно в теории, подтверждается всей мировой историей. Где бы ни столкнулись мы с феноменом стремительного расцвета и подъема какого-нибудь государства, всюду ему будет, предшествовать возникновение широкого слоя распорядителей-собственников. Вавилон и Тир, Карфаген и Тарент, Афины и Рим, Венеция и Генуя, Новгород и Псков, Соединенные провинции Голландии и Соединенные Штаты Америки – богатство и мощь этих республик неизменно связаны с торжеством принципа неприкосновенности социального я-могу каждого гражданина, то есть частнособственнического принципа.

Не устаешь поражаться тому; насколько силы этих стран непропорционально велики по отношению к исходным людским ресурсам.

Маленький город Тир долгое время держит в своих руках всю торговлю в бассейне Средиземного моря; в начале VI века, до P. X. Навохудоносор II покорил огромные страны, но Тир взять не мог, несмотря на упорную осаду.

Афины, где число свободных граждан не превышало 50 тысяч человек, через полвека после падения тирании и реформ Клисфена (509 год до P. X.) становятся столицей цивилизованного мира.

Рим к моменту принятия «законов Секстия и Лициния (367 год до P. X.) – едва заметное пятнышко на берегу Тибра; через сто лет он повелевает всей Италией.

Тарент богат настолько, что может нанять для борьбы с Римом ни много ни мало армию самого Пирра.

Генуя так уверена в своих силах, что, когда византийский император «Иоанн Кантакузин сделал попытку частично восстановить свой флот и таможенные ограничения, генуэзцы, не колеблясь, атаковали Константинополь (1349) и сожгли строящиеся корабли» (25, с. 128).

Венеция, имевшая (по данным 1423 года) 190 тысяч жителей, стояла по военной мощи в ряду мировых держав, а по богатству превосходила многие.

«С тех пор как в соседстве с Псковской землей объединилась Литва и основался Ливонский орден, Псков, стоя на рубеже Русской земли в продолжение трех веков ведет с ними упорную двустороннюю борьбу располагая средствами своей небольшой области… при двусмысленном и нередко прямо враждебном отношении Новгорода» (36, т. 2, с. 92).

В огромной империи Карла V Фландрия давала половину всех доходов; Северные же провинции, вырвавшись из-под власти Испании, стали той самой Голландией, чей флаг развевался на всех морях, той Голландией, которая в конце XVII века в одиночку выстояла в войне против Англии Карла II и Франции Людовика XIV.