Отобрав у солдат взятые ими книги, я немедленно донес о своей находке в штаб главнокомандующего. По распоряжению штаба, книги были отправлены в Таганрог, и дальнейшая судьба их мне неизвестна. До сих пор не могу постичь, каким образом это сокровище оказалось в Бахмуте!

С подходом наших войск к Славянску необходимо было форсировать реку Донец. Это обстоятельство сильно озабочивало генерала Витковсхого и меня. Дивизия не имела понтонных средств, а в намеченном для переправы месте Донец имел около 40 метров ширины. По заявлению специалистов, постройка моста потребует не менее двух недель. Следовательно, наше наступление должно было приостановиться на такой срок. Однако, как я уже говорил, удача нам сопутствовала, и все наши начинания осуществлялись успешно. Генерал Витковский решил поручить постройку моста командиру Дроздовской инженерной роты штабс-капитану Б. В своей жизни штабс-капитан мостов никогда не строил, но, получив приказание и не мудрствуя лукаво, в три дня навел мост, по которому благополучно переправилась не только пехота, но артиллерия и обозы. Это обстоятельство делало нас хозяевами обоих берегов и значительно ухудшило положение красных.

Наступление развивалось успешно. Из тыла постоянно подходили новые части и усиливали фронт. Все раненые и больные, которые могли двигаться, все командированные и просто болтавшиеся в тылу, все они, узнав о наступлении на Харьков, стремились присоединиться к своим частям. Еще недавно слабые числом полки быстро пополнялись и крепли. Мобилизованные на пути наступления офицеры и солдаты, а также пленные красноармейцы, вливаясь в наши ряды, заражались общим энтузиазмом и становились хорошими бойцами.

У Змиева наше наступление было задержано. Наступавший в центре недавно сформировавшийся и еще не окрепший N-ный полк был внезапной атакой сбит и потеснен. Командир полка объяснил свою неудачу превосходством сил красных, однако, уже после занятия Харькова, когда я не был начальником штаба, командир признался, что тогда у Змиева «просто проспали». При мало-мальски сносно поставленных службах разведки и охранения подобный эпизод не мог бы иметь места.

По обычаям того времени, забвение тактических основ восполнили мужеством и лихостью, и неприятный прорыв был быстро ликвидирован. Обеспокоенные нашим безостановочным наступлением, большевики объявили Харьков — красной крепостью⁵. Это был, конечно, грубый, невежественный маскарад, явное самоодурачивание. От такого переименования оборона города нисколько не усилилась. Наоборот, узнав об этом, мы поняли, что положение красных — паническое. К Харькову были посланы наши аэропланы и разбросали по городу отпечатанные листки о скором приходе Добровольческой армии.

Хотя дух красных войск и был сильно поколеблен, однако командование было убеждено, что на подступах к Харькову большевики окажут упорное сопротивление. И 3-я пехотная дивизия, на которую был возложен главный удар, со всею серьезностью готовилась к решительной атаке.

К 10 июня была закончена необходимая перегруппировка войск и подтянуты все имевшиеся в нашем распоряжении резервы. Правее 3-й дивизии в общем направлении на Купянск — Белгород наступали конные кубанские части и 1-я пехотная дивизия. Восточнее успешно продвигалась Донская армия. Левый фланг 3-й дивизии был, в сущности, открыт. Там находились лишь слабые конные части. Полтава, Кременчуг и Екатеринослав находились еще в руках красных. Энергично нанесенный удар даже небольшими сравнительно силами в наш левый фланг мог сорвать задуманную операцию. Таким образом, стратегическое положение армии накануне взятия Харькова было достаточно серьезно…

Днем 10 июня нервный подъем войск достиг крайнего напряжения. Чувствовалось, что воодушевленные части двинутся на город с всесокрушающим порывом.

С утра 11 июня началось наступление. Главный удар на фронте был направлен на участке паровозостроительного завода. Одновременно с этим дроздовцы под начальством доблестного капитана Туркула овладели станцией Харьков-Центральный. Большевики не оказали того сопротивления, какое мы ожидали, и борьба за Харьков свелась, в сущности, к отдельным, разрозненным эпизодам. Одним из первых ворвался в центр города конвой штаба дивизии. У Харьковского моста на эту команду случайно наткнулся красный броневик. Увидя неожиданно для себя белых, команда броневика ошалела, заметалась, и через несколько минут борьбы броневик стал трофеем победителей.

Штаб дивизии находился на окраине города, на станции Основа. Из-за отдаленных домов и многочисленных построек весь день нас обстреливали ружейным огнем. По-видимому, это были какие-то «вольные стрелки», прекрасно знакомые с местностью, а потому и неуловимые. Пули летели высоко и только изредка щелкали по стенкам вагонов. Пришлось опустить все окна, дабы стрельба не попортила наших стекол.

Имея сведения об удачно развивающемся наступлении дивизии, генерал Витковский выехал на участок дроздовцев и вместе с ними находился на станции Харьков. Туда прибыл и генерал Кутепов. К вечеру город был занят.

Предвидя, что генерал Май-Маевский немедленно прибудет в Харьков, генерал Витковский обратился с просьбой к генералу Кутепову убедить командующего армией повременить с приездом. Момент взятия каждого крупного центра является моментом крайней слабости победителя: город, особенно незнакомый, поглощает войска, теряется связь, и крайне затрудняется управление. У генерала Витковского и его штаба было много забот по закреплению города за собой. Присутствие генерала Май-Маевского, принимая во внимание его слабости, невольно стесняло бы работу. Генерал Кутепов обещал свое содействие и, убедившись, что город действительно занят, вернулся в тот же вечер к своему штабу и предоставил, таким образом, полную свободу действий генералу Витковскому.

В эту ночь ни начальник дивизии, ни я не сомкнули глаз. Нам надо было заготовить много распоряжений на следующий день, подсчитать хотя приблизительно громадные трофеи, написать реляции и т. д.

Около 3 часов утра, когда только что начинало светать, я подошел к открытому окну. Была полнейшая тишина, и предутренний ветерок приятно освежал уставшую голову. Случайно я смотрел вправо. В этот момент по соседнему с нашим поездом пути, но слева, то есть со стороны Харькова, пронесся с невероятной быстротой паровоз. Скорость его была такова, что силою воздуха меня отбросило от окна. Путь, по которому мчался паровоз, случайно оказался соединенным с поворотным кругом. Паровоз вскочил на круг и завертелся там как волчок. Задымил, зашипел. Одно мгновение казалось, что сейчас произойдет оглушительный взрыв. Из дверей станции, находившихся против штабного поезда, выскочили какие-то испуганные, недоумевающие служащие. Через 10 минут все разъяснилось: это местные большевики-железнодорожники выпустили пустой паровоз против вагонов штаба дивизии, дав паровозу наивысшую скорость. На наше счастье, находившаяся впереди нас стрелка была переведена на соседний путь, и паровоз промчался мимо. Не случись у большевиков этой оплошности, наш поезд был бы разбит.

Решительно нам везло!

Вслед за паровозом начался докучливый обстрел. По-видимому, какие-то внимательные глаза все время следили за нами. Эпизод был скоро изжит, и работа продолжалась. Около 8 часов утра ко мне обратился поручик Б. и еще один офицер с просьбой разрешить им взять паровоз Я Ж>-ехать на разведку в сторону Харькова. Оба эти офицера к составу штаба не принадлежали и находились в штабном поезде случайно. Они были харьковцами, и им не терпелось пробраться в только что занятый город. Поручик Б. до войны был небезызвестный харьковский земец. Энергичный, мужественный, он покинул Харьков в декабре 1918 года и теперь всей душой рвался в родные места.

Повсюду началась жизнь, везде были видны люди, и подобная поездка не представляла особого риска. Все же я воспретил поручику Б. отъезжать дальше 1–1,5 версты, считая, что в случае нападения на него мы услышим на таком расстоянии выстрелы и быстро окажем помощь.