Я быстро осмотрел каюту, пытаясь найти хоть какую-нибудь одежду. Безрезультатно - в ней ничего не было. "Разве что сделать плащ из этих голубых занавесок", - я пощупал материю.

Скорость достигла уже предельной отметки - более сотни километров в час, и я победоносно оглянулся на иллюминатор.

Улыбка медленно сползла с моего лица, тревожно стукнуло сердце, пораженный, я замер.

Они бежали даже чуть впереди катера! Точнее уже не бежали, нет - они скакали! Скакали галопом, как какие-нибудь кони, отталкиваясь  ногами и опускаясь на  руки! Каждый прыжок был огромен! Они неслись с чудовищной скоростью - почти в два раза быстрее скаковой лошади!

- Вот сволочи! - прошептал я самому себе. - Врёте, гады! Не возьмете!

"Но так долго продолжаться не может! - подумал я. - У меня больше нет времени - ИИ наверняка уже выслал подмогу на самолетах, да и реку вот-вот перекроют! Надо отсюда делать ноги! Быстро!".

Я схватил тепломёт и направил его на задний борт, в точку над прямоугольным уступом, под которым, скорее всего, располагался двигатель и топливный отсек. Хотя тип топлива мне и не был известен, уверен, попади я чуть ниже - взрыва не избежать!

Недолго сомневаясь, дал залп. Почти неслышный хлопок,  и  чуть выше поверхности воды, в борту образовалась огромная круглая дыра. Края её сразу обуглились и местами загорелись, выделяя едкий дым.

За пробоиной бурлили, вздыбливаясь огромными пенистыми горбами, выбрасываемые судном  буйные струи воды. "Через минут у другую, огонь доберется до топливно-моторного отсека, - мелькнула обнадеживающая мысль, - катер взорвётся и, если мне удастся выскользнуть незамеченным, скорее всего меня  заочно  похоронят, а значит, и искать прекратят!"

Бросив тепломёт, я схватил свою "шапку-невидимку", давно примеченный керамический нож и миниатюрный бинокль, выполненный в виде очков - других средств для разведения огня обнаружить не удалось. С сожалением, последний раз посмотрел на "сапоги скороходы", затем решительно сорвал занавеску и, держа её края в вытянутых руках так, чтобы материя прикрывала тело со стороны спины, не выпуская ножа, бинокля и "шапки", с короткого разбега, словно тигр в цирке, нырнул в охваченное пламенем кольцо!

На этот раз вынужденное купанье не показалось мне милым развлечением - влетев на такой скорости в воду, я получил приличный удар в самое интимное, оголённое место и какое-то время беззвучно, морщась от боли, корчился на глубине речной пучины.

Дальнейшие события пошли без осложнений: под водой, передвигаясь в сторону берега, я периодически очень осторожно и медленно всплывал, с прикрытым материей лицом, делал вытянутыми губами несколько глубоких вдохов и так же аккуратно, без волн и брызг, уходил в глубину; добравшись до вожделённой прибрежной полосы, поросшей осокой и камышом, незаметно нарвал этой растительности, чтобы прикрыть от всевидящих спутников свой затылок и плечи; замаскировавшись, поторопился достичь спасительного леса.

Когда я, наконец оказался в относительной безопасности, глухо ухнул взрыв. "Есть!" - еле сдерживая эмоции, я показал кому-то, скрытому в чаще, кулак.

Особо радоваться пока было рано. Почти голый, только обернутый вокруг пояса занавеской, туземец  имеет мало шансов добраться невредимым до места назначения. Ведь надо ещё пройти сквозь оцепление и кордоны! Впрочем, я был подготовленным туземцем.

Не теряя времени, я быстро направился подальше от берега реки, предположительно напрямую в сторону Вашингтона, через глухой лес.

Сучки, коряги, хвойные иголки кололи босые ступни. Долго так идти было нельзя - я мог пораниться и заразиться какой-нибудь дрянью, поэтому минут через пятнадцать, отойдя на безопасное расстояние, сделал короткий привал и соорудил из коры подобие сандалий. "На "чудо-сапоги" они конечно не тянут, - я устало улыбнулся. - Но, как говорят "на безрыбье и рак - рыба!"".

Предстоящее необычное многодневное путешествие по первозданному лесу в полуголом виде не вызвало у меня ни капли страха или сомнений. Практика совсем недавних тренировок давала уверенность в собственных силах. Я примерно знал своё местоположение, знал, куда идти. Умел ориентироваться, определять направление по солнцу, Полярной звезде, коре деревьев, мху и другим приметам. А самое главное - своевременно позаботился о ноже и средстве для зажигания огня.  Наличие последних приспособлений превращало мой марш-бросок в почти приятную комфортную прогулку и позволяло надеяться на получение удовольствия от созерцания местных красот природы.

Уточнив направление, я двинулся быстрым шагом;  чтобы избежать движения по кругу, старался засекать отдаленные ориентиры по ходу движения. Примерно каждые два часа останавливался для отдыха и заново сверял по сторонам света направление своего пути.

Первые признаки подступающей осени едва уловимо проглядывали в пока ещё кипящей буйством жизни природе.

Когда я шёл вдоль границ опушек и полян, порывистый ветерок колыхал уже отцветающие травы, нет-нет да и вздымал по краю рощи маленькие покоробленные листья.

Мне стало грустно. Свежая улыбка леса  скоро сменится увядающей печалью. Холодная осенняя слякоть захватит его без остатка. В мою душу прокралось уныние, страх перед недалёким будущим. Я должен сделать свой выбор. Боюсь только, в любом случае окажусь в проигрыше - Тейла и мои друзья находятся по разные стороны баррикад...

Ближе к вечеру,  прежде чем стало смеркаться, на очередном привале возле мелкой лесной речушки я развёл огонь в яме с отдушинами. Такой костёр очень экономичен и почти не даёт дыма. Из коры берёзы вырезал и сложил прямоугольную бесшовную коробку, затем обмазал её снаружи тонким слоем глинистой грязи - посуда для кипячения воды была готова! Смастерил ещё одну узкую глубокую коробку для хранения запаса кипяченой воды. Кольями и ветками забаррикадировал ручей, после чего, поставив кипятиться самодельный котелок с водой, отправился вдоль берега вверх по течению. Отойдя метров на двести, я вошёл в холодный поток - в самом глубоком месте вода едва доставала до колен -  и, медленно возвращаясь, стал шарить руками в подводных норах вдоль берегов, ища раков и гоня рыбу в сторону запруды.

Добыча оказалось богатой - десяток раков и несколько относительно крупных рыбёшек. Пока варился ужин, я, используя длинные жерди и ветки с листвой, соорудил на нижних ветвях соседнего дуба шикарную, мягкую кровать.

Насытившись,  развалился на самодельном ложе, с любопытством прислушиваясь к вечерним звукам пробуждающихся ночных животных. Уже почти стемнело, когда от нечего делать я приложил оставшуюся половинку бинокля к глазу (вторую половинку я разобрал раньше - линза была необходима для разведения костра). Увиденный сквозь окуляр мир меня обрадовал - хоть он и стал чёрно-белым, но было светло, как днем! Этот бинокль по совместительству оказался и прибором ночного видения! Резкость и приближение осуществлялись автоматически, по той точке, на которую был нацелен зрачок глаза. Я мог посмотреть на соседнее дерево и сквозь мешающие листья изучать походку спешащего по своим делам муравья; а стоило переместить взгляд на эти листья, и уже на них настраивался умный аппарат; мог повернуть голову к небу, и мгновенно  к самым глазам приближался край летящего облака! Это было просто здорово! Я быстро сообразил, какую бесценную вещичку удалось подцепить: когда лесные дебри кончатся, передвигаться мне придется только в тёмное время суток, но теперь с этим проблем не будет!

...Первая ночь в лесу была бы просто чудесной, если б так не досаждали комары. Когда быстро двигаешься или сидишь у костра, их практически не замечаешь, но стоит только лечь спать...

Утром я решил ускорить своё продвижение - если Сопротивление покинет Вашингтон, у меня возникнут осложнения. Чтобы сбить со следа  вероятную погоню, прежде чем продолжить бросок на северо-восток, соблюдая маскировку, я прошёл метров пятьсот вниз по течению, передвигаясь прямо по холодному ручью.

...Последующие дни я продвигался очень быстро, только изредка делая короткие привалы. Пил запасённую воду, ел оставшуюся часть прокопчённой ещё в первый вечер рыбы; употреблял некоторые растения; не брезговал поджаренными на костре улитками и грибами. Времени на изготовление капканов и ловушек для зверей совершенно не было, тем более не могло быть и речи о терпеливом ожидании лесной дичи.