Бедное селение. По узкой, совсем серой улочке снуют грязные, в пестрых лохмотьях дети. Цепляясь за стены дома, тащит громадную связку хвороста маленький ослик. Его ведет древний старик с белой бородой. У него Якуб и узнал об Ибрагиме. Дом ткача был совсем рядом.

Якуб спешился у покривившейся калитки, вошел во двор. Все серо вокруг, слилось с темнотой. Лишь в распахнутых дверях кухни яркое пламя очага, и на пороге, склонившись над блюдом с чечевицей, стройная молодая девушка. У котла возилась пожилая женщина. Увидев Якуба, женщины торопливо вскочили и растерянно стали приглашать его в дом. Якуб вошел в глиняную хижину, единственным украшением которой были красивые глиняные сосуды с пестрой поливой и причудливым узором, который трудно было рассмотреть при скудном огоньке светильника.

– Гюльсора, принеси еще светильник, – предложила пожилая женщина, жена Ибрагима, Рудоба.

– Не уходи, Гюльсора! – воскликнул Якуб. Он взял за руки Рудобу и Гюльсору. – Что же вы не узнаете меня! Может быть, в полутьме не видно, что перед вами Якуб, сын Мухаммада? Да и я не сразу рассмотрел вас во тьме.

– Прошло много лет, – промолвила в смущении Гюльсора. – Все мы очень изменились. Позволь, я принесу светильник, и тогда мы лучше увидим друг друга.

Пока Гюльсора ходила за светильником, Рудоба подала угощение. Ей вспомнился богатый дом в Ведаре и тот день, когда по вине стяжателей – охранников самаркандского хана – Якуб чуть не попал в заточенье.

– Ты очень изменился, Якуб, – говорила Рудоба. – Тебя трудно узнать… Если бы Ибрагим и Джафар знали о твоем приезде, они бы не уехали в Самарканд. Они завтра вернутся. Ты подождешь их? А мы с Гюльсорой окажем тебе гостеприимство. Не взыщи, Якуб: сейчас мы стали беднее. У нас беда была большая. Пришлось бежать из Ведара. Ибрагим имел слабость – он помогал людям в белых халатах – карматам.[62] А когда правитель Самарканда приказал изловить всех карматов, на нас кто-то донес. Спасибо доброму человеку – он предупредил Ибрагима, и мы бежали сюда. После того как многих истребили и завладели их имуществом, в Ведаре все пошло по-старому, но из страха люди не говорят об этом. Ни один ведаринец не скажет незнакомцу о том бедствии, которое постигло селение ткачей. Здесь хоть и бедно, зато безопасно. Абдулла еще не был здесь. Он не знает о том, что нам пришлось покинуть свой дом. А прежде, когда он приезжал в Ведар, дети очень любили его и всегда встречали, как родного. Аллах милостив, послав сиротам таких добрых людей. Что бы они делали, если бы ты, Якуб, не выкупил их из рабства? Мы полюбили детей. И наши дети были с ними дружны. Теперь мои дочки замужем и покинули родной кров. Сын женился. Он живет в Самарканде.

– Я причинил вам много хлопот, прислав сюда Джафара и Гюльсору. Вы уж простите меня.

– Помилуй бог! – прервала Якуба Рудоба. – Мы благодарны тебе за этих детей! Они остались у нас единственной отрадой – Джафар и Гюльсора. Мы любим их, как родных… А вот и Гюльсора.

В дверях показалась девушка. В одной руке она держала горящий светильник, в другой – поднос с виноградом и лепешками. Они долго сидели, коротая вечер в задушевной беседе. Гюльсора и Рудоба рассказали о Ведаре, о том, как они устраивались здесь на новом месте и как они теперь уже привыкли, словно живут здесь давно. Якуб спал на мягких одеялах, постланных на циновке, и, проснувшись рано, вместе с горлинками, увидел, как суетятся у очага женщины, стараясь приготовить ему угощение. До него донеслись запахи свежеиспеченных лепешек и жареного мяса. На сердце у него было празднично. В этом доме он почувствовал себя так, словно прожил здесь много лет и сейчас вернулся после долгой разлуки.

Якуб видел, с какой любовью и заботой женщины оказывали ему гостеприимство. Он был искренне тронут. Угощая гостя, Гюльсора сообщила ему, что Ибрагим и Джафар скоро вернутся, и тогда Якуб предложил девушке пойти к ним навстречу, чтобы скорее увидеть их.

Узкая тропинка вилась в гору вдоль бегущей с высоты веселой горной реки. Вокруг все было в цветущем весеннем наряде. И на Гюльсоре было праздничное платье из желтой ведарийской ткани, а на руках серебряные браслеты. Якуб сказал девушке, что ему очень нравятся ее браслеты, и Гюльсора в смущении сообщила ему, что это подарок Ибрагима ко дню ее шестнадцатилетия.

«Невеста», – подумал Якуб. Он остановился и, улыбаясь, посмотрел на веселую зардевшуюся Гюльсору. Они стояли под цветущей яблоней, и девушка показалась Якубу такой же прекрасной, какой прекрасной была весна в этом горном селении.

– Расскажи, как ты живешь, Гюльсора? Ты так выросла и похорошела! Ты помнишь Багдад?

– Все помню, – прошептала Гюльсора. – Разве можно это забыть? Да благословит тебя аллах! – Легким движением руки Гюльсора незаметно смахнула слезинку. – Мы живем хорошо, мы у добрых людей, они заменили нам отца и мать. Когда мы жили в Ведаре, старый писец учил нас грамоте. Я знаю стихи Рудаки…

– Прочти что-нибудь, Гюльсора!

Девушка в смущении спрятала глаза под тяжелыми черными ресницами. Ей еще никогда не приходилось читать на память любимые стихи. Их слышали только речка да вот эта яблоня. Даже Джафару она не решалась читать вслух. Но Якуб ждал, ему нельзя отказать.

– Прочту про весну, – прошептала Гюльсора, глядя куда-то далеко, мимо Якуба, на ясное синее небо, простершееся над изумрудными склонами гор.

Гюльсора рассмеялась.

– Я вижу, тебе полюбились эти стихи, – сказала она. – Но вот что удивительно: учитель говорил, будто поэт был от рождения слепым. Возможно ли это? Как же он мог так тонко почувствовать красоту окружающего мира? Когда я думаю об этом, мне становится грустно за него. Ведь он не видел всего этого!

– О нем рассказывают удивительные вещи, – сказал Якуб. – Он родился слепым, но был так смышлен и одарен такой необыкновенной памятью, что к восьми годам уже знал наизусть весь коран. Потом он стал складывать стихи, а так как бог одарил его чудесным голосом, он сделался певцом и, читая свои стихи, одновременно играл на лютне. Слух о нем дошел до Насра, сына Ахмада Саманида, который был эмиром Хорасана, и тот приблизил его к себе. Поэт стал богатым человеком. О нем сохранилось предание, будто у него было двести рабов и четыреста верблюдов, которые повсюду следовали за ним, груженные поклажей. Предание говорит, будто его стихи составляют сто тетрадей и ожерелья его касид наполнены бесподобными наставлениями…

– Вот и хорошо! – воскликнула Гюльсора. – Теперь я знаю о моем любимом поэте все, что мне хотелось бы знать.

– А ты читала его стихи о любимой? – спросил Якуб.

– Читала, только не запомнила.

– А я помню; когда-нибудь я прочту их тебе, Гюльсора…

Якуб видел смущение девушки и подумал, что сейчас не время читать эти стихи.