Филипп по-прежнему настаивал на браке Елизаветы и Эммануэля Филиберта Савойского. Он заключил мир с Францией, и его сын дон Карлос должен был жениться на старшей дочери французского короля – но Кале все так же находился в руках французов.

Ее мучила ревность. Ее сестре Елизавете теперь уделялось очень большое внимание, и многие из тех, кого она считала своими друзьями, потихоньку перебрались в Хэтфилд, где дружно просились к ней на службу. Кардинал Поул, самый верный сторонник королевы, страдал от болезней еще больше, чем она. А Филипп все не возвращался.

Он прислал к ней свою кузину Кристину Датскую, и та в свою очередь пыталась ее убедить в необходимости брака Елизаветы и Эммануэля Филиберта. Ах, как она ненавидела эту гостью и ее визит!

Красота и обаяние Кристины были известны во всей Европе – недаром прошелся слушок о том, что даже Филипп от нее без ума и желал бы жениться на ней.

Ревность не позволяла Марии принимать Кристину с почестями, достойными ее положения. В конце концов та покинула Англию – разочарованная, не выполнившая цели своего визита.

В день ее отъезда Мария стояла перед одним из последних портретов Филиппа, где тот был изображен в боевых доспехах – красивым и сильным воином, хотя и без шлема. Она вспомнила письмо, которое он прислал вместе с этим холстом: «… я бы не хотел нарушать этикет, стоя в головном уборе перед королевой…»

Тогда она обрадовалась и портрету, и посланию. А теперь с горечью подумала о том, каким преданным супругом он умел казаться, находясь за тридевять земель от нее.

Не переставая смотреть на портрет, она воскликнула:

– Вы холодны и бесчувственны! Вы никогда не вернетесь ко мне. Изменщик!.. Вы не приезжаете, потому что ненавидите меня! Если бы вы захотели, никакие государственные дела не задержали бы вас на континенте. Вы просто ненавидите меня!.. Ненавидите!..

Она схватила нож и в клочья исполосовала холст.

Затем зарыдала и повалилась на пол.

В таком положении ее и застала Джейн Дормер, пришедшая справиться о здоровье королевы. Она тотчас позвала госпожу Кларенсию и с ее помощью перенесла Марию на постель.

Император знал, что дни его сочтены. За окном кельи желтела листва, заканчивался сентябрь. Карл ни о чем не жалел. У изголовья его постели сидел исповедник, Хуан де Регле.

Император молился за Филиппа, наделенного столькими хорошими качествами, даже добродетелями, – молился и боялся за него. Что-то теперь будет с обширными доминионами Испании? – размышлял Карл. Филиппа окружают враги. А он показал себя человеком, не способным в нужную минуту принять правильное решение. Правда, утешали некоторые явные достоинства Филиппа – упорство, терпение… и ревностное отношение ко всему, что связано с религией.

– Господь не оставит его, – прошептал Карл. – Он не бросит в беде своего верного слугу…

Но вот Карл улыбнулся: вспомнил маленького Хуана. При мысли о нем у умирающего императора потеплело на сердце.

Филипп присмотрит за юным Хуаном. Слава Богу и всем святым, тут на Филиппа можно положиться. У Филиппа есть чувство долга. А что еще человек может требовать от своего сына?

Да, ему повезло с сыновьями.

Внезапно императору показалось, что в келье стало смеркаться. Священник встал и взял его за руку. Совершался обряд последнего помазания. Значит, уже все. Вот и прощены все грехи, совершенные за время его долгой жизни…

– Господи… распятый… помоги мне.

Его глаза тускнели, а губы еще шевелились.

– Господи распятый…

Но обрывки последних мыслей были устремлены в будущее – которое принадлежало Филиппу и юному Хуану.

Смерть не любит одиночества. Сообщение о кончине императора поступило вместе с известием о болезни Марии.

Филиппу не хотелось верить в близость ее последнего часа.

– Могу ли я сейчас бросить все и отплыть в Англию? – спрашивал он. – Умер мой отец. У меня неотложные дела. А королева и раньше болела.

У нее была ложная беременность, припоминал он. Может быть, на сей раз тревога – тоже ложная?

Он решил послать в Англию графа Ферийского, вручив ему письмо и кольцо.

– Если королева и в самом деле при смерти, – сказал он, – то мы должны любой ценой сохранить корону для Елизаветы. Она предрасположена к ереси, и это весьма прискорбно, однако хуже всего – подпустить к трону Марию Шотландскую. Нужно предотвратить такой исход событий. Если на престоле утвердятся французы, мы окончательно проиграем – потеряем Англию и будем вынуждены противостоять новому англо-французскому союзу.

– Существует договоренность о браке дона Карлоса и Елизаветы Валуа, – заметил граф Ферийский.

– Ох уж мне эти договоренности, на них никогда нельзя положиться! Нет, нам необходимо обезопасить себя более надежным способом. Английский закон говорит, что правящий монарх должен огласить имя своего преемника… Вот пусть Мария и назовет его… Точнее, ее – Елизавету.

– Я доведу до ее сведения желание Вашего Величества.

– Да, и заверьте ее в моей любви к ней. Объясните, что я не могу приехать. Скажите о политической обстановке… о смерти моего отца… Думаю, этих причин будет вполне достаточно – да она и сама должна понимать необходимость моего пребывания на континенте.

– Я сделаю все возможное, чтобы заставить ее проявить благоразумие, Ваше Величество.

Отпустив графа, Филипп остался в кресле. Перед его глазами возникла спальня, навсегда запечатлевшаяся в его памяти. Неужели английская королева и впрямь умрет? Если так, то Испания утратит влияние на Англию – увы, скорее всего это и произойдет… Но зато какую свободу обретет испанский король!

Мария лежала в постели. За ней ухаживали только пять или шесть служанок – и она знала, почему. Остальные покинули ее, переехали в Хэтфилд.

Там их принимала ее сестра, коварная заговорщица, уже не вспоминавшая о своей прежней робости и на людях державшаяся с подчеркнутым достоинством. Елизавета… Вот она, новая королева Англии!

Молодая, властная… Уж теперь-то она сама себе выберет подходящего супруга. Возможно – Филиппа… Но нет, хватит!

Лучше об этом не думать. Нужно постараться взять себя в руки, успокоиться.

Ее снова мучила лихорадка. Говорили, что во всем виноваты сырые комнаты Ричмондского дворца, – недаром ее единственный верный друг Реджинальд Поул страдал той же болезнью. Казалось, он сможет пережить ее.

Приедет ли Филипп? – думала она. Или решит пренебречь просьбой умирающей супруги?

На этот раз она бы не потребовала от него слишком многого. Лишь бы он прикоснулся к ее руке, лишь бы в последний раз притворился, что любит ее. Вот и все, ее желания были не так велики, как прежде.

А в каком радужном свете рисовалось ей будущее пять лет назад, когда она приехала в Лондон на собственную коронацию! Королева Англии! Все англичане были тогда с ней, все кричали: «Смерть самозванке Джейн Грей!»

Но сейчас все было бы по-другому. Сегодня они всем скопом кричали бы под стенами Тауэра: «Смерть Марии! Да здравствует Елизавета!»

В комнату постучались. Служанка сказала, что граф Ферийский прибыл во дворец и просит ее аудиенции.

Граф Ферийский! А где же Филипп?

Впрочем, все ясно. Зачем Филиппу приезжать? Ему уже ничего не требуется от нее.

Графа Мария встретила меланхоличной улыбкой. Она знала одну женщину, которая обрадовалась бы ему больше, чем Филиппу. Но окажется ли он для Джейн Дормер лучшим мужем, чем супруг, доставшийся королеве?

Она постаралась отогнать дурные мысли о Филиппе. Нет, он хороший, добрый. Разве он виноват в том, что не может любить ее?

Граф опустился на колени возле ее постели. Поцеловал ее руку. Передал любовное послание и кольцо. Затем изложил истинную причину своего приезда.

– Его Величество изволит, чтобы своей преемницей вы назвали леди Елизавету.

Мария грустно усмехнулась. Ах да, конечно. Она должна гарантировать добрые отношения Англии и Испании. Нельзя забывать о французах, врагах испанского короля. Она с безразличным видом кивнула.