– Женька, мы долго еще будем торчать в этом колхозе? – спросила она, чтобы сменить неприятную тему, неизменно ведущую к ссорам.

– А тебе не нравится?

– Все хорошо в меру, знаешь ли. – Коваль продемонстрировала ему отросшие ногти, которые давно пора было корректировать. – Видишь? Я в жизни не ходила с таким маникюром.

– Да тут-то тебя кто видит? – удивился Женька.

– Ты – и это уже много, – совершенно серьезно отозвалась она.

– Ой, я не могу! Да я еще не в таком виде тебя наблюдал, уж маникюр-то переживу как-нибудь! Нет, серьезно, киска, потерпи немного еще, пусть Бес без нас свои дела делает, зачем тебе проблемы с ментами? – понизив голос и наклоняясь к ней совсем близко, проговорил он. – Я позвоню ему завтра, узнаю, как дела. Понимаешь, если твой мент не согласится, Бес пойдет на все, начнет тебя прессовать, подлянку какую-нибудь организует – ты ж его знаешь.

– Я только не пойму, чем Ромашин может ему помочь? Я бы на месте Беса сразу меня начала прижимать – брат-то у меня в высоких ментовских кругах, и вот с ним реально в такие игры поиграть, а что такое начальник ГУВД нашего Мухосранска? Так, фигня плюшевая.

– Я в это не лез, мне было важно тебя вытащить, – пробурчал Хохол.

– Совесть гложет? – поинтересовалась Коваль, закрыв глаза и подставив лицо теплому июньскому солнцу.

– Нет такого органа в человеческом теле.

– Это точно.

– Знаешь, я еще потому отсюда уезжать не хочу, что тут ты только моя, только со мной, – признался вдруг Хохол, обнимая Марину. – Странно, мы с тобой даже не гасимся совсем, а мне все равно хорошо. Вот ты сидишь сейчас со мной, просто разговариваешь, и никто бы не подумал, что круче тебя в этом городе только Бес…

– Так тебя только это привлекает? – толкнув его в бок локтем, засмеялась она. – Только то, что в этом городе один ты можешь в любой момент меня на колени поставить и сделать все, что в голову взбредет? Все вы одинаковые – Малыш тоже это любил…

– Не в том дело, – не принял шутки Женька. – Мне, в отличие от твоего Малыша, по фигу, кто ты. Я люблю тебя не за это.

– Не обижайся, я ведь пошутила. Я прекрасно знаю, что тебе без разницы, кто я и что, – обняв его за шею, Марина развернулась к нему лицом и поцеловала. – Да ведь и мне неважно, кто ты, мне с тобой хорошо и спокойно, да и в постели мы находим, чем заняться, правда?

– Киска, не заводи меня, – тихо попросил он, отвечая на поцелуи.

– А может, я сама хочу? Целый месяц, Женька, – для меня это подвиг!

– Хочешь, я баню затоплю? – вдруг предложил он. – Швы-то сняли, теперь можно, а то из тазика поливать надоело.

– Давай, – кивнула Коваль. – Я уже сто лет в обычной бане не была.

– Ну, держись тогда – я парень деревенский, веником здорово работаю.

– Ты-то деревенский? Хоть бы не врал, если не умеешь!

– Серьезно. Я до двенадцати лет с мамкой в деревне жил, это потом она замуж выскочила и в город к хахалю поперлась. Я тогда все просил, чтобы она меня с бабкой оставила, да она уперлась – ни в какую, вроде тебя была. Ну, а в городе пошло-поехало – во дворе компания подобралась лихая, стали потихоньку подворовывать, гулять-то надо было на что-то. – Хохол сплюнул, достал сигареты: – Будешь? – Марина отрицательно кивнула, и он, закурив, продолжил: – Ну, а в четырнадцать я погорел впервые – в магазине сторожа завалили с друганом, случайно – думали, что он спит, а он шум поднял, ну, пришлось по башке его… И прямо на ментов выкатились с ящиком портвейна. Прикинь, какая лажа? Ну, на малолетку загремел, потом на взрослую зону ушел, отчалился от звонка до звонка, сама ведь понимаешь – примерным-то мальчиком я никогда не был, все в ШИЗО ошивался. Но школу все-таки закончил в колонии, учиться нравилось. Вышел – мать с отчимом квартиру продали и уехали, даже бабке адрес не оставили. Куда мне было деваться? Прибился к Строгачу, тот пригрел, к себе приблизил. А вскоре снова сел, тогда уже на полную, как рецидивист.

– А ты помнишь, как мента финкой пырнул? – спросила Коваль, вспомнив, как об этом рассказал ей Ромашин.

– Так за то и намотали, – криво усмехнулся Женька. – А потом ты под этого мента легла, киска моя.

Марина чуть не упала с его колен от неожиданности, ей и в голову не приходило, что он помнит, как выглядел тот мент, ведь столько лет прошло.

– Что, киска, удивил я тебя? – прижимая ее к себе, засмеялся Хохол. – А ты думала, что я его морду забыл? Нет, дорогая, не забываются глаза, которые тебе в душу смотрят, когда лезвие в тело входит… Жаль, не наглухо, он верткий оказался.

– Женя, пожалуйста, не надо, – попросила Коваль, уткнувшись лицом ему в шею. – Мне неприятно это слушать.

– А что, киска, влюбилась?

– Чушь не пори – влюбилась! – фыркнула она, слегка укусив его, и Хохол вздрогнул. – Иди давай, топи свою баню, а то уж ночь скоро.

Марина встала с его колен и пошла в дом, а Женька направился к сараю за дровами. Ее почему-то абсолютно не интересовало, чей это дом, живет ли здесь кто-то – она привыкла не грузить себя ненужными подробностями. И дом-то толком ни разу не осмотрела – зачем? Ей было достаточно того, что Женька чувствует себя здесь хозяином, и самой тоже вполне комфортно. Но почему-то именно сегодня Марина захотела все-таки узнать, кому же на самом деле принадлежит домик. И об этом заговорила уже в бане, лежа на полке и вдыхая странный аромат, исходивший от веников, заваренных в тазу.

– Жень, а чей это дом?

– Мой, – спокойно отозвался возившийся с печкой Хохол.

– Ага? – не поверила Коваль, переворачиваясь на бок и глядя на него. – Врешь, поди?

– Зачем? Это мой дом, тут бабка моя живет.

– Что-то я ее не заметила…

– Так ее и нет сейчас, – засмеялся он, подбрасывая в печку еще полено. – У тетки моей гостит, тут километров сорок до соседней деревни. Я, когда началось все, сразу подумал, что сюда тебя привезу, ну, и бабку отправил, чтоб никто не мешал нам с тобой. Ей уж восемьдесят пять, но она еще пятерых молодых заболтает. Не хотел я, чтоб она к тебе с расспросами приставала – кто, да что, да как… «Женечка, внучек, жениться тебе надо, деток рожать!» – передразнил он, и Марина засмеялась. – Что хохочешь? Так и есть – все достает меня, останешься, говорит, один-одинешенек, как я помру, даже родного человека не будет.

– А тетка?

– А чего тетка? У нее своя семья, и потом, ты ж понимаешь – кому нужен такой родственничек, как я?

– Мне. – Она потянулась всем телом и пожаловалась: – Жарко, ужас просто! Зачем натопил так сильно?

– А париться как? – возразил Женька, берясь за веник. – Ну, держись – это тебе не сауна твоя модная, это настоящая русская баня.

Выйти из этого ада на своих ногах Марина не смогла – Хохол так уделал ее веником, что она не чувствовала собственного тела, оно стало ватным, невесомым. Он принес ее в дом, уложил на кровать и пошел париться сам, а Марина мгновенно уснула, едва голова коснулась подушки. Ей приснился Хохол, каким он мог быть, наверное, в детстве – темноволосый, с упрямым выражением лица, со сведенными к переносице бровями. Марине почему-то было смешно от этого видения, и она проснулась от собственного смеха, вздрогнув при виде сидящего напротив на стуле Женьки.

– Фу, черт, напугал!

– Ты так смеялась, киска, как будто клоуна увидела.

– Представляешь, мне ты приснился, маленький… – Марина улыбнулась и посмотрела на него, чуть прищурив глаза.

– Ну, понятно тогда – что может быть смешнее Жеки Хохла?

– Бестолковый ты. Иди ко мне. – Она откинула одеяло, под которым лежала, и похлопала рукой по постели. – Я соскучилась…

Хохол сбросил полотенце и лег к ней, пахнущий березовым веником, свежий и почему-то вдруг такой желанный, что Марина непроизвольно застонала, закусив губу.

– Ты что, киска?

– Я тебя хочу, Женька… так хочу, что сейчас с ума сойду, – призналась она, ложась на него сверху. – Поцелуй меня.

Уговаривать его никогда не приходилось, и потом – здоровый мужик целый месяц был вынужден только смотреть и облизываться, и сейчас дорвался до желаемого…