«Как его звали, дай бог памяти? А, ну, точно – Михаил Андреевич!»

Весь стол был завален папками, какими-то бумагами, там же, в общей куче, стояли большая кружка и блюдце с бутербродом, которые следователь неловко попытался замаскировать от глаз вошедших. Он тоже узнал Марину – да и не очень-то она изменилась за это время.

– Здравствуйте, Марина Викторовна! Вот и снова встретились, жаль, правда, что при похожих обстоятельствах, – произнес он, вставая из-за стола и направляясь к Марине, но вдруг осекся и замер на месте, увидев трость. – Что с вами, Марина Викторовна?

– О, сущий пустяк, Михаил Андреевич! – очаровательно улыбнулась она, усаживаясь к столу. – Так, ерунда – пулевое ранение позвоночника, остаточная хромота.

Следователь с любопытством оглядел ее с ног до головы, отметив, что такой очевидный дефект внешности совершенно никак не отразился на поведении старой знакомой. Гражданка Коваль осталась абсолютно такой же – уверенной в себе, яркой и вызывающей. Вот она привычным жестом повесила трость на спинку стула, перебросила больную ногу на здоровую, отвела рукой упавшие на плечи длинные черные волосы, выложила на стол пачку сигарет и дорогую зажигалку. Михаил Андреевич словно устыдился своего не слишком свежего свитера и взлохмаченных волос, пригладил их руками и от этого почему-то рассердился. «Ну и что, что она женщина? – одернул он себя. – В этом кабинете не бывает деления на мужчин и женщин. Только на правых и виноватых. Тогда почему я не могу думать о том, что она может быть в чем-то виновата? Ведь я прекрасно знаю, кто она... Но дело, дело! Там такие свидетельские показания, что у меня нет никакого желания защищать честь мундира и выгораживать этих трех ублюдков в погонах. И дело даже не в том, что я прекрасно знал ее мужа, нет! Есть пределы, ниже которых опускаться нельзя». Следователь так и стоял у двери кабинета, рассматривая посетительницу и совершенно не обращая внимания на ее адвоката, нетерпеливо покашливавшего в углу.

– Вы по-прежнему занимаетесь тем же, Марина Викторовна?

– Что вы имеете в виду? Я занимаюсь игорно-ресторанным бизнесом, если вы об этом, – она вскинула на него синие глаза, и следователь чуть смешался.

– Ну, я так и понял, – сухо бросил он, возвращаясь к столу и открывая папку с бумагами. – Тогда формальности опустим и перейдем к сути?

Марине все стало понятно – наслушался мальчик Миша страшных историй про злую бабу Коваль, теперь не отмоешься. Словом, надеяться на понимание было глупо и бесполезно, и Марина отступила, замкнулась, решив только отвечать на задаваемые вопросы.

Завязался вялый диалог – кто, что, где, что говорили, что делали, кто первый ударил, куда, как... Изредка все это прерывалось репликами адвоката. Марину напрягали вопросы, отвечать на которые она была вынуждена в присутствии постороннего мужика, особенно та часть, когда начались подробности. Она непрерывно курила, высадив всю пачку, даже в горле запершило, адвокат недовольно морщился – в кабинете стало тяжело дышать. Следователь сосредоточенно писал, стараясь не упустить ни одной мелочи, Коваль начала злиться и нервничать, и он, поняв, что вот-вот она сорвется, успокоил:

– Еще пара вопросов, и отпущу, Марина Викторовна. Но должен предупредить, что предстоят еще очные ставки.

Вот это было вообще ни к чему – Марина представила, как польют ее грязью разжалованные менты... И видеть эти рожи снова тоже не хотелось. Но выхода не было.

...Когда кошмар закончился, она вылетела из здания прокуратуры, забыв даже хромать хоть для виду – так хотелось на воздух, домой, к Хохлу, куда угодно, лишь бы только подальше отсюда.

Женька курил у машин, мрачно глядя на входную дверь, за которой несколько часов назад скрылась Марина.

Он сделал шаг навстречу, но, оценив выражение ее лица, остановился, осознавая неуместность своего порыва.

– Как прошло?

– Поехали, по дороге расскажу, – захлопывая за собой дверцу «Хаммера», бросила Коваль.

Охрана попрыгала в тачки с завидным проворством – мало кому хотелось получить нагоняй от ставшей совершенно непредсказуемой хозяйки, и они поехали наконец-то, но по дороге Марина вдруг передумала и развернула машину, направившись в «Стеклянный шар».

Там ее не ждали, но очень быстро очистили татами-рум от засевших посетителей – общий зал Марина не любила, да и спокойнее было в маленьком уютном помещении. Она вошла туда вдвоем с Хохлом, остальные расположились в зале прямо у входа, сдвинув два стола и образовав живую стену.

– Сапоги сними с меня, – устало велела Коваль, и Хохол опустился на колени, стягивая узконосые замшевые сапоги.

– Нога болит?

– Нет, устала просто.

Он немного размял ей правую ногу, которая от напряжения чуть подрагивала в колене, Марина зажмурилась от прикосновения его пальцев и пробормотала:

– Еще немного, и ты меня уговоришь...

Хохол засмеялся и оставил ее ногу в покое:

– Потерпи до дома, ладно? Что есть будешь?

– Как обычно.

«Как обычно» – это порция роллов с семгой, гречишная соба и пара чашек саке. Хохол поморщился, недовольный тем, что Коваль опять начинает пить еще днем.

– Женя, расслабься, мне нужно стресс снять. Сделать это можно только двумя способами, и вот этот – сейчас самый доступный и безобидный. – Она откинулась на диванчике и посмотрела на Хохла, чуть прикусив губу. – Или ты предпочитаешь устроить здесь беспредел?

– Нет, киска, это мы с тобой дома устроим, – пообещал он, укладывая в пальцах хаси и принимаясь за свое любимое мясо. – У меня есть одна идея...

– Ты меня заинтриговал, – отправляя в рот ролл с семгой, протянула Марина, не сводя с Хохла пристального взгляда. – Интересно, что же это будет, дорогой?

– Там увидишь, киска, не порти мне удовольствие.

Коваль видела, что он влюбился, как пацан, но взаимностью ответить, к сожалению, не могла – все перегорело внутри с уходом Малыша. Хохол злился, но вида не подавал, зная, что стервозной и упрямой Коваль ничего не стоит подыскать ему замену, благо желающих всегда полно, только свистни – и очередь выстроится, как к Ильичу в Мавзолей.

– Марина Викторовна, можно к вам? – раздался из-за двери голос Данила.

– Заходи.

Охранник вошел с огромным букетом кроваво-красных роз, штук сорок, наверное, было в этом венике. Марина изумленно оглядела букет, перевела взгляд на Данила.

– Это вам какой-то делован передал, – пояснил тот.

– Дай сюда! – рявкнул Хохол, выхватывая у него из рук цветы и отходя к двери. – Ты не знаешь, что, прежде чем отдать ей что-то, ты должен все растрясти и просмотреть, нет ли там чего лишнего?

– Да я проверил, Жека, – там записка только.

– Хохол, прекрати маразм! – велела Марина. – Записку!

Он недовольно повиновался, и Коваль развернула небольшой листок из явно дорогого ежедневника – острым, мелким почерком на нем было написано:

«Красивая женщина – наказание для кошелька, но для глаз – радость. Надеюсь на продолжение знакомства». Подпись была совершенно незнакома, Марина повертела записку в руках и сморщилась:

– Фу, какая пошлость! Кто принес?

– Они в самом углу сидели, когда мы приехали – мужик в песочном костюме, с ним охрана, человек пять. Вы сюда вошли, а он сразу одного за цветами отрядил и перед уходом передал нам букет и записку, – отрапортовал Данила.

– Так, это понятно. Что за мужик – местный?

– Нет, я раньше не видел, иначе запомнил бы, очень уж лицо у него приметное – шрам над губой и на виске родинка, как пулевое отверстие.

– Интересно... а с чего ты взял, что он деловой?

– Уверенный очень, Марина Викторовна, по-хозяйски так держался. – Данька редко ошибался в такого рода вопросах, чутье его почти не подводило, так что верить было можно. Но описание, данное охранником, ни о чем Коваль не говорило.

– Понятно. Можешь идти, Данила. – И, когда он вышел из татами-рум, Марина обратилась к враждебно глядящему на дверь Хохлу: – Что ты думаешь?

– Что тут думать? Опять у кого-то свело кое-где, – скривился он. – Веник-то немалых денег стоит.