– А я никому и не принадлежу – только тебе.

Они поехали в ресторан, но не в японский, а в европейский, и Егор предупредил, что общаться придется на английском, так как до встречи с Мариной он часто здесь бывал и все знают, что он англичанин. Чужой язык немного осложнял общение, но ничего не поделаешь – придется привыкать. Она почти не прикасалась к еде, смотрела на мужа, словно хотела запомнить все, что он делает, говорит, как выглядит. Сердце болело от предчувствия скорой неизбежной разлуки, Коваль даже представить не могла, что он опять исчезнет, растворится. Но теперь она хотя бы знала, что он жив, он есть…

– Господи, почему все так? Почему я не могу жить нормально, как все люди, почему у меня вечно какие-то трудности? Даже с мужем я вынуждена жить в разных концах мира! – пробормотала она по-русски, сжав его руку, лежащую на столе.

– Детка, не драматизируй, ладно? – попросил Егор, высвобождая свои пальцы и поглаживая жену по щеке. – Ты будешь приезжать ко мне, мы будем вместе, мы и так всегда вместе, ведь мы уже давно одно целое, девочка моя родная. – Он наклонился к ней и нежно поцеловал в губы. – Ты все такая же сладкая, как была, такая, как я помню…

– Поедем на побережье, побродим? – предложила Марина и встала, не дожидаясь ответа, уверенная, что он последует за ней, куда бы она ни повела его.

Это была странная прогулка – разувшись, они бродили по щиколотку в воде туда-сюда вдоль пляжа и молчали, словно говорить было не о чем. Марина не могла представить, что завтра вечером его унесет самолет и жизнь разделится надвое – до и после… И она опять останется одна. Если бы можно было остановить сегодняшний день, сделать так, чтобы завтра не наступило никогда…

– О чем ты думаешь? – спросил Егор, притягивая ее к себе и набрасывая на плечи свой свитер. – Замерзла?

– Спасибо. Я думаю, как мне жить завтра. – Марина закуталась плотнее в свитер, вдыхая исходящий от него аромат туалетной воды.

– Ничего не изменится – я буду звонить, только тебе нужно будет в Москве купить телефон и SIM-карту, и чтобы никто не знал его, только я. Так будет безопасно, никто не сможет подслушать нас. И мы сможем разговаривать каждый день.

– Это все равно не то, – вздохнула она, беря его за руку. – Телефонные звонки никогда не заменят живого общения, этих прикосновений, поцелуев, возможности просто сидеть рядом у камина, как мы любили с тобой, помнишь?

– Ты все такая же штучка, Коваль, ничего не делается с тобой… второй такой нет.

– Наверное, есть моложе и лучше.

– Моложе – есть, наверное, но лучше… мне не попадались.

– Все впереди, – спокойно ответила она, – чем старше будешь ты, тем моложе твои любовницы, а у меня вот уже никого не будет – только Хохол, да и то если он вдруг не захочет чего-то посвежее.

– Опять глупости городишь? Ты так любишь комплименты, что готова говорить любую чушь, лишь бы я опроверг ее и сказал тебе что-нибудь приятное! – легонько хлопнув ее по заду, засмеялся Егор. – Ведь ты прекрасно знаешь, что никто не нужен мне и неинтересен, кроме тебя. Ты – единственная моя женщина, моя жена, моя девочка.

– Егор, хватит! – взмолилась она, умом понимая, что пора остановиться – чем дольше они пробудут вместе, тем тяжелее ей будет расставаться с ним, тем острее будет боль.

– Детка, что-то не так? – спросил муж.

– Все не так, я не могу представить, как останусь теперь одна, как вернусь домой – одна, зная, что ты далеко, – ткнувшись лбом в его грудь, чтобы не заплакать снова, проговорила Марина. – Как я могу не думать об этом?

– Не раскисай, Коваль! – жестко оборвал ее стоны Егор. – Что ты заладила – «как я, что я, как мне жить»? Можно подумать, мне все это просто дается – знать, что ты там одна, без меня, что в любой момент подставишь свою голову, влипнешь куда-нибудь! Тебе, как бы ты ни относилась к этому, было легче – ты считала меня мертвым, и не было у тебя поводов для беспокойства, а я, зная твои склонности к авантюрам, места себе порой не находил – и даже просто позвонить и услышать голос не имел возможности!

Почему всегда мужчины думают, что им тяжелее? Что может быть тяжелее того, что пережила она, когда узнала, что он разбился, когда хоронила закрытый гроб, когда ездила на кладбище и лежала на его могиле? Он переживал! Но ругаться не хотелось – кто знает, когда выпадет случай увидеться снова? Марина примирительно посмотрела на Егора и попросила:

– Давай не будем об этом больше, хорошо? Осталось меньше суток – зачем тратить время на словоблудие? Скажи лучше – я смогу приехать к тебе?

– О чем ты спрашиваешь? Ты можешь даже переехать ко мне – и это был бы самый лучший вариант!

– Это невозможно, ты и сам знаешь, – вздохнула она, присаживаясь в шезлонг под большим зонтом. – Дай сигарету, пожалуйста.

Егор прикурил ей сигарету, Марина молча высадила ее за три затяжки, так же молча встала и пошла в сторону отеля – у нее испортилось настроение, наступила такая апатия, что впору лечь и ждать смерти. Егор проследовал за ней, однако на расстоянии, чтобы не нарушить так необходимого ей сейчас одиночества.

В номере, налив полный стакан текилы, она выпила, не поморщившись, и уставилась в темное окно, за которым слышался чей-то веселый и беззаботный смех, звучала музыка – народ веселился.

«Почему у меня всегда все не так, как у всех? Восемь лет жизни в окружении уголовников и отморозков, стрелок и разборок, периодически прерывавшихся на отлеживание в больницах с ранениями разной степени тяжести и опасности – вот, в сущности, и все, что у меня есть. Да, денег полно, могу позволить себе все, что захочу, и даже больше, но толку-то от этого, когда единственный человек, значащий для меня в этой жизни что-то, живет далеко от меня и даже выглядит теперь по-другому?»

Руки, легшие на плечи, вернули Коваль обратно, оторвав от тягостных мыслей:

– Ты обиделась?

Она прижалась лицом к руке мужа и прошептала:

– Я не могу обижаться, Егор, – у меня нет никого, кроме тебя. И тебя теперь тоже нет…

Он поднял ее на руки и унес в спальню, и Марина поняла, что он не уйдет сегодня к себе, останется и будет с ней всю ночь, и она сможет прикасаться к нему и проснуться тоже сможет в его руках, как бывало раньше, и Егор поцелует ее утром, еще сонную…

После завтрака они поднялись в номер Малыша. Он принялся собирать вещи, а Марина села в большое кресло, поджав по привычке ноги. Где-то внутри возник вопрос, где же сейчас Хохол, но Коваль отмахнулась – не до него. Она протянула руку и взяла белый свитер, хранящий запах «Хьюго», прижала к лицу, вдохнула глубоко:

– Отдай мне его на память, а? Знаешь, я сошла с ума – я поливаю этой водой твою подушку и так сплю, – призналась она, оторвавшись от свитера.

– Детка, не заигрывайся – это очень опасно! – предупредил Егор, прервав процесс укладывания вещей и обнимая жену. – Я иногда чувствую себя виноватым за то, что ты так сильно привязана ко мне, возможно, в другой ситуации тебе было бы легче.

– Вряд ли. А раньше ты укорял меня за то, что я совершенно к тебе равнодушна, блондинок заводил всяких, чтобы я бесилась или хоть как-то реагировала!

– Дурак был! – сознался муж. – Сейчас ни за что не стал бы.

Марина наблюдала за тем, как он укладывает в чемодан вещи, и замечала появившуюся в его движениях и жестах незнакомую доселе педантичность, хотя и всегда Малыш был лощеный мажор, как называл это Розан. Но все же было что-то чужое в его манерах, что-то незнакомое, не ее. Наверное, ему хорошо там, раз он воспринял многое из своей новой жизни. Коваль сидела в большом мягком кресле и мечтала, чтобы не наступил вечер, когда ей придется расставаться с мужем. Ничего не попишешь – так надо, и так будет, не изменить, не исправить.

– Детка, ты опять задумалась о чем-то. Где ты? – Она и не заметила, что Егор уже закончил сборы и теперь стоит и смотрит на ее задумчивое лицо.

– А… нет, я здесь, с тобой, родной мой, все в порядке…

«Да ни хрена не в порядке! – хотелось ей заорать так, чтобы весь отель слышал. – Ни хрена – потому что ты улетаешь сегодня и я не знаю, когда увижу тебя, когда мы сможем вновь встретиться!» Но промолчала, конечно.