– Привыкай, у нас все так: статус, положение, понятия… – усмехнулась Марина. – Ты приезжай ко мне хоть иногда, Ветка, а то поговорить, кроме Егора, не с кем, а он, сама понимаешь, слушатель только…
– Я же сказала – наладится все, – поцеловав ее в щеку, пообещала ведьма и умчалась к своему Сереге, а Коваль побрела обратно в бокс, где неподвижно и безмолвно лежал любимый муж.
Она опять села у его постели, неотрывно глядя на родное лицо с закрытыми сейчас глазами в густых ресницах.
– Просыпайся, родной мой, посмотри на меня, – попросила шепотом. – Это ведь я, твоя девочка, я так соскучилась по тебе, любимый…
Ответа не было, да и не ждала она его. Ей было важно, чтобы Егор чувствовал, что жена рядом, чтобы слышал ее голос. Шли дни – и ничего не менялось, врачи начали заговаривать о том, что вряд ли уже Егор будет прежним, что, скорее всего, так и не выйдет он из комы, продолжая жить, пока будет биться его совершенно здоровое сердце. Марина прекрасно знала, как называется такое состояние больного – овощ… Но это не о ее Малыше, она никому не позволяла даже думать так, а за подобное предположение, высказанное при ней вслух, один резвый ординатор получил коленом в пах, и телохранители едва успели перехватить хозяйку и закрыть в боксе, чтобы та его вообще не искалечила. После этого Марину вызвал к себе главный врач, пообещав вызвать ОМОН и выкинуть из больницы вместе с ее быками. Коваль в ответ только зловеще улыбнулась:
– Попробуйте!
– Ты, Коваль, всегда была странная какая-то, шальная, – вздохнул главный. – Я ж тебя лет с шестнадцати помню, когда ты еще полы здесь драила, нельзя было тебя не заметить – все мужики, как коты на валерьянку, облизывались. Что-то было в тебе запретное, запредельное. Что ж ты сделала со своей жизнью? – спросил он вдруг совсем по-отечески. – Зачем тебе это уголовное дерьмо? Детей бы рожала, а ты…
– Какие, к черту, дети! – невесело усмехнулась она, взяв сигарету. – Еще одно уязвимое место. А про жизнь… Это от меня не зависело, так сошлось, и все – вход – рубль, а выход – два, не соскочишь уже. И «маски-шоу» ваши не пугают меня давно, я прекрасно знаю, что такое КПЗ и СИЗО. Обещаю, что, как только Егору станет хоть немного лучше, я заберу его и сама отвалю отсюда, не волнуйтесь. Но врачам скажите, чтоб не смел никто при мне говорить что-то подобное о моем муже – убью! – и, ткнув окурок в пепельницу перед носом обескураженного главного, вылетела из кабинета.
В палате ждал сюрприз – в кресле возле Егора восседал Строгач, а рядом с ним – улыбающаяся Ветка. По углам замерла охрана, возглавляемая Хохлом, опустившим глаза в пол при Маринином появлении.
– Здравствуй, Серега, – негромко сказала Марина, когда он шагнул к ней и обнял.
– Здравствуй. Приехал посмотреть, как ты тут, как Малыш.
– Сам видишь – как, – кивнула она на неподвижного Егора.
– Да-а! – протянул Серега. – Ты плохо выглядишь, Коваль. Устала?
– Не знаю…
– Так, Вета, – скомандовал он. – Остаешься здесь на пару часов, побудешь. Ей проветриться надо.
– А успеете – за пару-то часов? – сощурилась Ветка, глядя на Строгача.
– Рот закрой! – велел он негромко, но так, что даже у Марины мурашки побежали.
Ветка мгновенно умолкла и села в кресло, а Строгач, подав Коваль с вешалки шубу, повел к выходу. Телохранители вопросительно смотрели на это все, но она успокоила их, сказав, что едет домой и скоро будет. Уже в машине устало спросила у сидящего рядом Сереги:
– Что ты хочешь от меня?
– Ты знаешь.
– Я не могу, Серега, пойми, пока он – там, такой… Не могу…
– Можешь. И хватит об этом, – он сжал ее руку так, что побелели пальцы. Коваль тяжело вздохнула:
– Ты можешь взять меня силой, я не в состоянии сейчас сопротивляться, можешь позвать своего Хохла, чтобы помог, но это ничего не изменит.
– Я никогда не беру баб силой, они сами ноги раздвигают, – усмехнулся Строгач.
– Это не мой случай.
– Ты не исключение, Наковальня. Сама попросишь и предложишь сама.
– Зря ты так обо мне. Я не шлюха, и не была ею никогда.
– Да иди ты к черту, Коваль! – заорал вдруг он, отпихивая ее от себя. – На хрен мне этот головняк?! Я на колени должен встать, чтобы ты позволила себя трахнуть? Иди ты к такой-то матери, королева! Вали, бери шмотки свои, я тебя отвезу к твоему обожаемому Малышу, который и не понимает, кажется, какое сокровище имеет каждую ночь, чистоплюй хренов! Но запомни этот день!
– Не грози мне, Серега, не надо…
Дома она побросала в сумку какие-то тряпки, сменила шубу на кожаную куртку, взяла из сейфа пачку денег. В больницу ехали молча, Строгач игнорировал непокорную бригадиршу, демонстративно глядя в окно. Он не поднялся с ней в отделение, бросив только:
– Ветке скажи, что жду. Удачи тебе.
Коваль промолчала.
Едва открыв дверь бокса, она наткнулась на вопросительный взгляд подруги и, отрицательно качнув головой, сказала:
– Ничего не было, Ветка, – увидев, как радостно и благодарно заблестели у той глаза. – Иди, он ждет тебя в машине.
Она поцеловала Марину и убежала, а Коваль, прислонившись головой к плечу Егора, заплакала.
– Родной мой, мне так тяжело и невыносимо без тебя… Вернись, я прошу тебя…
И вдруг она услышала, как он произнес хриплым, срывающимся голосом:
– Не плачь… моя девочка…
Марина подняла голову – на нее смотрели широко распахнутые синие глаза… От шока ее тело стало ватным, чужим каким-то, и речь пропала куда-то, Коваль сидела и безмолвно смотрела на мужа, а он, словно пробуя слова на вкус, шептал:
– Девочка… девочка моя… родная…
Приехавший в это время Розан онемел от изумления, замер в дверях, а Марина не шевелилась, боясь спугнуть чудо, случившееся вопреки всем прогнозам.
– Не плачь… – опять повторил Егор, и она, очнувшись наконец, послушно стала вытирать глаза.
– Я уже не плачу, родной, все, все…
Розан было двинулся к ней, но Марина отмахнулась от него, как от назойливой мухи:
– Уйди пока, не до тебя мне!
За дверью он возбужденно сообщил охране:
– Ништяк, пацаны, сдвинулось – Малыш в себя пришел!
Коваль все еще не верила, что это так и есть, гладила его по лицу, по волосам и смотрела, смотрела…
– Поцелуй меня, – попросил он шепотом, и Марина прижалась к его губам, ощущая, как он отвечает, прижимая ее голову здоровой рукой.
– Ты симулянт, Егор, – тихо сказала она, оторвавшись от мужа. – Я так люблю тебя.
Егор закрыл глаза, утомленный неожиданными эмоциями, он был еще слишком слаб.
– Отдохни немного, – прошептала Коваль, поцеловав его в лоб и выходя из бокса.
Утащив Розана в курилку, она уселась на подоконник, болтая ногами.
– Светишься прямо! – улыбнулся он, поднося зажигалку. – Рад за тебя.
– Спасибо. У тебя что-то срочное?
– Короче, подруга, в Москве пацаны завалили жену Самсона, – тихо сказал Розан, вмиг став серьезным.
– Как – завалили? – Рука с сигаретой остановилась, не дойдя до губ, Марина смотрела на заместителя и не понимала, о чем он говорит.
– Наглухо. Хотели прихватить, а она вырвалась, орать стала, ну и…
– Зачем?! Я же просила тебя – без крови!
– Да выхода не было, пойми! – рявкнул он. – Между прочим, паспорт у нее нашли на другую фамилию и вид на жительство в Израиле. Усекаешь?
– А в Москву она за кефиром прилетала, Самсон израильского не пьет? – удивилась Марина, искренне недоумевая по поводу столь странных обстоятельств.
– Да черт ее знает! Зато теперь понятно, где он окопался.
– И что – мне должно полегчать от этого? Как я его оттуда достану? – с досадой сказала Коваль, понимая, что это будет совсем непросто.
– Фигня – зарядим туда пацанов, они прихватят.
– Да, прихватили они уже жену, хорош! И не до этого мне сейчас, надо Егора поднимать, раз уж все так сложилось.
Это удалось ей не сразу и с большим трудом, пришлось основательно потратиться и вложить много собственных сил и нервов. Сколько раз муж орал на нее, когда она заставляла его вставать, ходить, двигаться, когда заставляла соблюдать все врачебные назначения и диету, весьма жесткую и противную из-за ранения желудка. Но Марина не обращала внимания, упрямо настаивая на своем.
