– Брать будем сегодня в «Домино», – сказал Мартынов.
– А если не придет?
– Придет, сделаем так, что прибежит. Веришь?
– Верю.
Кафе «Домино»
В «Домино» было как всегда шумно. Писатели за столом обсуждали чью-то книгу. Какие-то мрачноватые типы заряжали в железку.
Бартеньев вошел в зал, огляделся.
Знакомых не было.
Он сел за столик.
Подскочил официант.
– Рюмку ликера и кофе.
– Сделаем.
Внезапно в зал вошел Леонидов.
Бартеньев вскочил.
– Олег.
Леонидов подошел.
– Простите меня, я был пьян. Вы ударили меня за дело.
– Вам, господин вольноопределяющийся, привет от полковника Егина. Он так и не дождался Вас в Тобольске.
Лицо Бартеньева стало каменным.
– Значит, ты один из них.
Леонидов, не дослушав его, повернулся и ушел.
Бартеньев заторопился.
– Официант.
Вместо официанта за стол сели Тыльнер и Мартынов.
– Я вас звал? – холодно спросил Бартеньев.
– А нас не надо звать, мы сами приходим, – Тыльнер достал удостоверение, – Уголовный розыск.
Бартеньев дернулся.
Но в спину ему воткнулись два ствола.
За его спиной стояли оперативники.
«Рабочая газета»
Леонидов вошел в кабинет редактора.
– Что за срочность, меня назначают вместо тебя?
– Пока нет. Ты едешь в Туркистан. Это задание самого Дзержинского. Погранзастава и басмачи. Дело опасное. Согласен?
– Согласен.
Дома все славно.
Бумаги на письменно столе.
Пыхтящий самовар.
Нюша спит на кровати.
Таня накинув на плечи оренбургский платок, читает Куприна.
– Танюша, – голос Леонидова сорвался, – я завтра уезжаю.
– Куда?
– В Туркестан, в командировку. Там строят новую жизнь, я будут об этом писать.
– Это опасно?
– С чего ты взяла?
– Не знаю. Я боюсь твоих отлучек.
– Собери меня. А провожать не надо. У меня это плохая примета. Нюшу береги.
Они обнялись.
Застава у пограничной реки
Ему снился странный сон. Петербург. Ресторан «Данон». Григорий Распутин, уронивший лицо в салат.
К Леонидову подходит порутчик лейбгвардии Семеновского полка, наклоняется к нему и говорит:
– Олег, будем его брать, тогда ГПУ все грехи тебе снимет. Он смотрит на порутчика и видит, что это Мартынов. Он достает наган и говорит:
– Пошли, Олежек, пошли.
Его разбудил дневальный, треся за плечо.
– Товарищ корреспондент, товарищ корреспондент…К начальнику.
Леонидов вскочил.
Он спал в казарме заставы.
– Вы, товарищ корреспондент все какого-то Федю звали, – улыбнулся боец.
– Сон, – Леонидов замотал головой.
– Это бывает, ночью «афганец» задул, если спишь, то чертей видишь.
В дежурке сидели начальник заставы, командир пришедшего вчера усиленного эскадрона и замполит.
– Поспал немножко, товарищ Леонидов?
– Немного да, гадость какая-то снилась.
– Привыкай, брат, – засмеялся комиссар – Афганец.
– Слушай сюда, – сказал начальник, – ночью из комендатуры отделенный прискокал сказал, что Амонули-Хен, за кордон уходит. Хочет заставу нашу растоптать и уйти. У него двести сабель.
– Ого, – мрачно сказал Леонидов, – а приказ какой?
– Задержать сколько можно до подхода кавдивизии.
– Легко сказать, – комэска, – совсем молодой парень скрутил огромную «козью ножку», – легко сказать…
– Но приказ исполнять надо.
– Костьми ляжем, но исполним, рявкнул начальник.
Леонидов посмотрел на карту.
– Ребята, а ведь у них один путь к заставе. Из лесков в это ущелье в горах. Так.
– Так: радостно крикнул комэска. Мы мои три ручнека наверху поставим…
– А сколько у тебя гранат, – спросил Леонидов.
– По четыре на бойца. Я тебя понял, посажу десяток ребят с гранатами.
– А как они выскочат? – спросил комиссар.
– Тогда атакуем, возьмем в шашки.
– Отходите к заставе, а там разделитесь, мы их огнем встретим, четыре «максима» все-таки.
– Ты корреспондент, где будешь? – спросил комиссар, – ты же в империалистическую говорят геройствовал, Георгия имеешь.
– Офицерского – спросил комэска.
– Нет, солдатский. Только я шашкой не особенно махать могу, вы мне второй маузер дайте.
– Дадим, – обрадовался начальник, – о твоей стрельбе на границе сказки слагают.
– Вот и хорошо, – Леонидов встал.
– Ты куда? – спросил комиссар.
– Бриться. Я воевать бритым привык.
Когда в ущелье забили пулеметы, и это невероятно усилило звук выстрелов. Потом загремели взрывы гранат, комэско скомандовал.
– Эскадрон, садись!
Из ущелья, как из адских ворот, начали вылетать окровавленные всадники.
– Эскадрон! Шашки вон! С лева по три, в атаку! Марш! Марш!
Леонидов выбрал себе цель, человека в атласной чалме и дорогом халате.
Поднял маузер.
Все ушло. Прошлое. Настоящее. А будущего не было.
МХТ
Высокий военный в шинели, перетянутой ремнем, с зелеными «разговорами» и в фуражке с пограничным околышком вошел в театральный вестибюль.
– Товарищ военный, – преградил ему дорогу капельдинер, – Вы опоздали, спектакль заканчивается.
– Наоборот, успел, – улыбнулся военный, – Вы меня не узнали, Вера Львовна.
Капельдинер присмотрелась.
– Батюшки, Олег Алексеевич. Вы что, военным стали?
– Был да весь вышел. Таня на сцене?
– Сейчас заканчивает.
– Я разденусь и чемодан оставлю. Ладно?
– Конечно.
Леонидов снял шинель. Поставил чемодан, взял с собой вещмешок и пошел к служебному входу.
У дверей стоял на полу большой портрет Ленина украшенный еловыми ветками и обвитый траурным крепом.
Когда отгремели аплодисменты, Татьяна и Михаил Романович поднимались к гримуборным.
– Я вся извелась, Михаил Романович, я читаю его корреспонденции. Басмачи, стрельба, атаки. Я так не могу.
– Если корреспонденции идут, значит, жив и здоров. Не такой человек твой Леонидов. Подожди. Понюхай. Чувствуешь?
– Нет.
– Дыней пахнет.
В тусклом свете лампочек они увидели высокого военного.
– Это он, – крикнула Татьяна и побежала к нему.
Они обнялись.
Отдуваясь, подошел Михаил Романович.
– Ну здравствуй. Господи, да у тебя орден. Посмотри, Татьяна.
На гимнастерке Олега сиял орден Красного знамени.
– А почему дыней пахнет? – повел носом Михаил Романович.
Олег засмеялся, открыл мешок, полный сушеной дыни.
– Все, разгримировывайтесь и в «Домино», – сказал Леонидов, – заскучал я по московской жизни.
Москва, 1948 год
К угловому дому по улице Горького и проезду МХАТа подъехал сияющий никелированными деталями трофейный «Хорьх».
Из него вышел полковник милиции Тыльнер, открыл дверцу, протянул руку.
Из машины вышла Народная артистка СССР Татьяна Лескова.
На правом лацкане элегантного темного костюма две медали Сталинской премии (в те годы их обязательно носили), на левом лацкане изящная серебряная роза.
Она была не молода, но очень хороша собой.
С водительского места вылез Олег Леонидов в прекрасном сером костюме. Над карманом пиджака две орденские планки (тогда их тоже носили).
Несмотря на седину, он был по-прежнему подвижен и подтянут.
– Ну пойдем, выпьем шампанского перед премьерой.
Они направились к входу в магазин «Российские вина».
– Георгий, – спросил Олег, ты помнишь?
И исчез дом, исчезла вывеска «Российские вина».
Наверху надпись «Лечебница для душевнобольных», внизу клоун в костюме Домино…
