Толковый агент Клюев сидел на тротуаре, зажав руками голову, и между пальцев бежала кровь.
– Виноват, упустил, – глухо простонал он. – Я ему «Стой!», а он рукояткой в лоб…
– Вставай! – Эраст Петрович рванул ушибленного за плечо, заставил подняться. – Уйдет!
Сделав над собой усилие, Клюев мазнул по лицу бордовую жижу и боком-боком заковылял к пролетке.
– Я ничего, только плывет все, – пробормотал он, залезая на козлы.
Фандорин в один прыжок оказался сзади, Клюев тряхнул вожжами, и рыжая лошадка звонко зацокала по брусчатке, постепенно разгоняясь. Но медленно, слишком медленно. Эгоистка уже оторвалась шагов на сто.
– Гони! – крикнул Эраст Петрович вялому Клюеву. – Гони!
Оба экипажа на бешеной скорости – мелькали дома, вывески магазинов, остолбеневшие прохожие – вынеслись по короткой Софийке на широкую Лубянку, и тут погоня пошла всерьез. Городовой, что дежурил напротив фотографии Мебиуса, зашелся в негодующем свистке, помахал нарушителям кулаком, но и только. Эх, вот бы телефонный аппарат в пролетку, мимоходом примечталось Фандорину, да позвонить Караченцеву, чтоб выслал от жандармского управления пару колясок наперехват. Дурацкая и несвоевременная фантазия – вся надежда сейчас была только на рыжую. А она, голубушка, старалась вовсю: отчаянно выбрасывала крепкие ноги, мотала гривой, косилась назад безумно выпученным глазом – хорошо ли, мол, не наподдать ли, мол, еще пуще. Наподдай, милая, наподдай, взмолился Эраст Петрович. Клюев, кажется, немного очухался, и, стоя, щелкал кнутом да улюлюкал так, будто по тихой вечерней улице неслась целая Мамаева орда.
Расстояние до эгоистки понемногу сокращалось. Кнабе обеспокоено оглянулся раз, другой, и, похоже, понял, что не уйти. Когда оставалось шагов тридцать, резидент обернулся, выставил назад левую руку с револьвером и выстрелил. Клюев пригнулся.
– Меткий, черт! Прямо над ухом визгнула! Это он из «рейхсревольвера» содит! Стреляйте, ваше высокоблагородие! По коню стреляйте! Упустим!
– Конь-то в чем виноват? – проворчал Фандорин, вспомнив давешнего поросенка. На самом деле он, конечно, не пожалел бы буланого ради интересов отчизны, да вот беда – не приспособлен «герсталь-агент» для прицельной стрельбы с такого расстояния. Не дай бог, подстрелишь вместо конька самого герра Кнабе, и вся операция будет провалена.
На углу Сретенского бульвара немец снова обернулся и, прицелившись чуть дольше, дунул из ствола дымом. В тот же миг Клюев рухнул навзничь, прямо на Эраста Петровича. Один глаз испуганно смотрел коллежскому асессору в лицо, вместо второго образовалась красная яма.
– Ваше высоко… – шевельнулись губы и не договорили.
Коляску повело на сторону, и Фандорин был вынужден бесцеремонно оттолкнуть упавшего. Подхватил вожжи, натянул – ив самый раз, а то пролетку разнесло бы вдребезги о чугунную решетку бульвара. Разгорячившаяся рыжая все норовила бежать дальше, но левое переднее колесо зацепилось за тумбу.
Эраст Петрович склонился над агентом и увидел, что единственный оставшийся глаз у того уже не испуганный, а сосредоточенно-остановившийся, будто Клюев рассматривал наверху нечто очень интересное, поинтересней, чем небо и облака.
Фандорин механически потянулся снять шляпу, но шляпы не было, ибо замечательный цилиндр так и остался в гардеробе «Альпийской розы».
Отличный выходил результат: агент убит, Кнабе ушел.
А куда, собственно, ушел? Кроме дома на Каретном резиденту пока податься некуда. Непременно должен туда наведаться, хоть на пять минут – запасные документы прихватить, деньги, компрометаж уничтожить.
Предаваться скорби было некогда. Эраст Петрович подхватил убитого подмышки и выволок из пролетки – посадил спиной к решетке.
– Ты посиди тут пока, Клюев, – пробормотал коллежский асессор и, не обращая внимания на замерших от ужаса и любопытства прохожих, полез на козлы.
У подъезда красивого доходного дома, где на третьем этаже квартировал представитель банкирского дома «Кербель унд Шмидт», стояла знакомая эгоистка. Буланый, весь в мыле, нервно переступал на месте и мотал мокрой башкой. Фандорин ринулся в подъезд.
– Стой, куда? – схватил его за руку мордатый швейцар, но немедленно, без лишних объяснений, получил кулаком в скулу и отлетел в сторону.
Наверху хлопнула дверь. Кажется, как раз на третьем! Эраст Петрович прыгал через две ступеньки. «Герсталь» держал наготове. Стрелять два раза – в правую руку и в левую. Ванду он резал правой, а стрелял левой. Значит, в равной степени владеет обеими.
А вот и дверь с медной табличкой «Hans-Georg Knabe». Фандорин рванул бронзовую ручку – не заперто. Дальше двигался быстро, но с предосторожностями. Руку с револьвером выставил вперед, предохранитель снял.
В длинном коридоре было сумрачно – свет падал только из открытого окна, расположенного в дальнем конце. Вот почему Эраст Петрович, ожидавший опасности спереди и сбоку, но никак не снизу, не заметил под ногами продолговатый предмет, споткнулся и чуть не грохнулся во весь рост. Проворно развернувшись, он изготовился стрелять, но это не понадобилось.
Ничком, откинув одну руку вперед, на полу лежала знакомая фигура в клетчатом пиджаке с задравшимися полами. Мистика, – вот первое, что подумал Эраст Петрович. Он перевернул лежащего на спину и сразу увидел деревянную рукоятку мясницкого ножа, торчавшую из правого бока. Выходило, что мистика не при чем. Резидент был убит, и, судя по пульсирующей из раны крови, убит только что.
Фандорин азартно прищурился и пробежал по комнатам. Там был разгром: все перевернуто вверх дном, книги раскиданы по полу, в спальне белой поземкой витал пух из распоротой перины. И ни души.
Эраст Петрович выглянул в окошко, предназначенное для освещения коридора, и увидел, что прямо под ним – крыша пристройки. Вон оно что!
Спрыгнув вниз, сыщик загрохотал по железу. Вид с крыши открывался замечательный: алый закат над колокольнями и башнями Москвы, и по алому – черная рябь воронья. Но коллежский асессор, в обычное время весьма чувствительный к красоте, на чудесную панораму даже не взглянул.
Странная штука. Убийца исчез, а между тем деться с крыши ему было решительно некуда. Не на небо же улетел?
Два часа спустя квартиру в Каретном было не узнать. По тесным комнатам сновали сыскные чины, сотрудники из шифровального отдела нумеровали и раскладывали по картонным папкам все обнаруженные бумажки, жандармский фотограф делал снимки трупа в разных ракурсах. Начальство – обер-полицеймейстер, глава секретного отделения губернаторской канцелярии и чиновник для особых поручений – расположились на кухне, ибо обыск там уже завершился.
– Какие соображения у господ сыщиков? – спросил Хуртинский, отправляя в ноздрю понюшку табака.
– Картина ясная, – пожал плечами Караченцев. – Имитация ограбления. Рассчитано на идиотов. Устроили разгром, а ценного ничего не взяли. И тайники не тронуты: оружие, шифровальная книга, технические средства – все на месте. Видно, надеялись, не докопаемся.
– Ап-чхи! – оглушительно чихнул надворный советник, однако пожеланий здоровья не дождался.
Генерал отвернулся от него и продолжил, обращаясь к Фандорину:
– Особенно «правдоподобная» деталь – орудие убийства. Нож взят вон оттуда. – Он показал на крючки, где были развешаны ножи разного размера. Один крючок был пуст. – Мол, грабитель схватил первое, что попалось под руку. Чисто немецкая, топорная хитрость. Удар в печень нанесен в высшей степени профессионально. Кто-то подстерегал нашего герра Кнабе в темном коридоре.
– Кто же-с? – спросил Петр Парменович, аккуратно заряжая вторую ноздрю.
Обер-полицеймейстер не снизошел до объяснения, и отвечать пришлось Эрасту Петровичу:
– Вероятно, свои. Б-больше вроде бы некому.
– Перетрусили колбасники, дипломатического конфликта боятся, – кивнул Евгений Осипович. – Ограбление, конечно фикция. К чему перину-то вспарывать? Нет, это они концы в воду. Нехорошо, майне херрен, не по-христиански – собственного резидента, как свинью на бойне. Но причину паники понимаю. Тут ведь при разоблачении не просто скандалом – войной пахнет. Зарвался капитан генерального штаба, перестарался. Излишнее рвение – штука опасная. Так ему и надо, карьеристу. Однако что ж, господа, наша работа исполнена. Картина смерти генерала Соболева прояснилась. Далее пускай высшее начальство решает. Что с Вандой-то делать?
