Мне показалось, что полковник пытается уговорить самого себя.

– Никаких признаков провала пока не обнаружено, но нужно торопиться. Кто проворнее, тот и выиграет. Это задание будет твоей реабилитацией. По закону тебя положено к стенке поставить, раз ты провел несанкционированную операцию с врагом. Счастье твое, что я своих людей берегу. Но если на этот раз что-нибудь отчебучишь – берегись! А привезешь живого – получишь звездочку, может, и «Героя» для тебя выбьем. То , что происходит вокруг – перестройки там всякие, гласность, пусть тебя не пугает. Перестройка перестройкой, а такие, как мы, любому строю необходимы. Пока существует государство, спецслужба всегда нужна, ведь должен же кто-то делать черную работу. Так что не расслабляйся. Даже если нам поменяют имя, будем продолжать.

Я задумался. Задание крайне опасное. Многое в стране меняется, нужна ли эта операция вообще? Ну сбежал агент, мало ли таких. По многим косвенным признакам Алекс Панов – один из лучших агентов КГБ. За его спиной – годы службы, десятки проведенных операций. Заниматься им в данной ситуации мне очень не хотелось. Уж больно опасным это казалось.

– Товарищ полковник, логично ли на такого аса посылать новичка?

– Ты уже не новичок, не прибедняйся!

– Не слишком ли рискованно… – продолжал я, не отреагировав на невольный комплимент шефа.

Не пытаясь скрыть неудовольствия, Веретенин резко перебил меня, продолжая говорить по-прежнему властно:

– Возвращайся в Тель-Авив и свяжись с Рафи. В качестве одолжения попросишь технического содействия в выполнении задания по захвату дезертира. Так и связь сохранишь. На фоне недавних заслуг они тебе не откажут. По моим соображениям, им такой, как ты, нужен: это лучшая форма связи с нашей организацией, а мы им тоже нужны. Про Алекса ни слова! Какими бы вопросами тебя ни бомбардировали, ни в коем случае не говори, о ком идет речь. Смотри, чтобы ни одного лишнего слово из тебя не вытащили. И имей в виду: если что сболтнешь – рано или поздно дойдет до меня… Изложи просьбу в самой общей, неконкретной форме. Очень возможно, что отклик будет положительный. А дальше решим, как действовать. И чтобы докладывал обо всем и в деталях. Никакой самодеятельности. Понял?

Снова отпив воды и немного остыв, он продолжил:

– Связей не получишь, будешь один. У нас есть серьезные подозрения… что ты сделал с помощником, которого мы тебе дали в прошлый раз? Он не выходит на связь уже больше года. И это сразу после вашей встречи! Ну ладно… он ведь плановый был и предназначен для самых пустяковых дел, так что потеря небольшая. Пока спрашивать не буду, хотя разговор на эту тему нам еще предстоит.

Веретенин, видимо, заметил облегчение на моем лице и ехидно улыбнулся:

– Возникнет необходимость в коридоре, позвонишь второму помощнику торгового атташе в Вашингтоне. Он организует транспорт, паспорта и все, что по ходу дела понадобится. Вот так-то… А теперь в путь. Времени на болтовню нет.

Тель-Авив. Явочная квартира Моссада

10 мая 1991 года, 11:00

Через несколько дней я возвращался в Израиль. На сей раз дорога показалась недолгой и вполне будничной, к тому же Рафи без проволочек пригласил меня к себе.

Он знал, что полковник Панов не умер во время пыток, но при нашей первой встрече ничего мне об этом не сказал. Американцы выловили Алекса сразу по приезде в Западный Берлин и налегли на беднягу изо всех сил. Пребывание на территории потенциального врага московское руководство не санкционировало, поэтому в создавшейся ситуации ему выбирать не приходилось. Да и вариантов маловато: стать невозвращенцем или вернуться, чтобы получить «вышку» за измену Родине. Кстати, Панов не впервые заключал сделки с террористами, благодаря своему положению координатора связей с организациями, которые Москва считает борцами за освобождение Палестины.

После обмена приветствиями Рафи сразу же повел речь об Алексе:

– Мы узнали о нем года три тому назад от нашего человека, который «членствует» в одной из этих организаций. Информацию передали американским коллегам, и они сразу положили на него глаз. К тому же сомнительные гешефты Панова сделали его потенциальным перебежчиком, а его поимка – фактически наша совместная операция с ЦРУ.

Американцам крайне необходимо расколоть этот орешек, но он не очень-то поддается. Требует массу льгот, крупную сумму денег, гражданство, пенсию и черт еще знает чего… В ЦРУ от него уже стали уставать. С другой стороны, ему нет цены: подробности о выпускниках Центральной школы КГБ за последние семь лет, включая эпизоды личных биографий, – это более чем много! Если он раскроет рот и все выдаст, то эффект получится колоссальным. Целое поколение агентов КГБ засветит. Мы, как и наши американские друзья, понимаем, что в СССР огромные изменения. Но, как правило, смена режима не меняет расстановки сил в спецслужбах. Мы уверены, что даже при развале Союза КГБ останется. Так что информация о советских нелегалах будет иметь ценность еще много лет. А сведения о палестинских организациях для нас просто бесценны.

Кроме того, Панов лично знаком с руководящей верхушкой КГБ, у него масса влиятельных друзей, но еще больше – врагов. К таковым, в частности, относится твой московский босс. Однажды они вместе участвовали в операции, Веретенин схватил пулю, а Алекс, решив, что напарник не выживет, оставил его одного. То т выкарабкался, хотя и не сразу, и поклялся отомстить. И вот вам, пожалуйста: хоть и с задержкой на много лет, но возможность все-таки представилась. Не думаю, что человек такого уровня, как Веретенин, в серьезном деле позволит себе руководствоваться личными обидами, но полностью отвергать существование определенного мотива я тоже не стал бы.

Всего этого ты не слышал, – добавил Рафи монотонным, чуть ли не сонным голосом и, резко вскинув голову, в упор посмотрел мне в лицо совсем даже не сонными глазами: – Нет никаких сомнений в том, что в ходе выполнения задания Веретенин проверяет твою благонадежность и мои отношения с американской разведкой. Не исключено, что некоторые из наших с ними каналов связи находятся под его контролем. Как ты понимаешь, оповестить американских друзей о начавшейся охоте русских за своим сотрудником-перебежчиком я не могу, так как сообщение может быть перехвачено людьми полковника, и он без труда догадается, что утечка идет через тебя. Ситуация обязывает нас поддерживать видимость рабочих контактов на основе минимума обмена данными и строгого соблюдения дистанции. – Рафи задумался ненадолго, а затем продолжил: – Так что давай будем делать вид, что между нами абсолютно официальные отношения. Докладывай Веретенину о каждом слове, которое услышишь от меня. Мне понятно его желание подталкивать тебя к постоянной связи и сотрудничеству с нами, но в чем соль интриги, задуманной на сей раз, я пока не улавливаю.

…После недолгих сборов я вылетел в Сан-Франциско. Без проблем нашел связного, чьи координаты дал мне Рафи, и уже через день в моем кармане лежало удостоверение израильского журналиста и разрешение на посещение базы ЦРУ для сбора материала к статье об этой могущественной организации в одной из русскоязычных газет, выходящих в Земле обетованной.

*

Я снова посмотрел на Марину. Мой монолог длился так долго, что, казалось, она засыпает. Может, я и вправду говорил сам с собой? Но стоило мне замолчать, как она тут же села в кровати и спросила, не устал ли я. Утомления я не ощущал, а жгучее желание рассказывать и рассказывать своей любимой обо всем не уходило. Похоже, я перестал обращать внимание на опасность, с которой за эти двенадцать лет сроднился настолько, что уже и не мог представить себе иную жизнь. И только сейчас, рядом с самым дорогим для меня человеком, я с удивлением заметил, что привычка к постоянной обороне (или нападению – какая разница!) теряет свою незыблемость. Надо же…. А ведь я уже начал себя считать чуть не железным Феликсом! Зря, значит…

Глава 7

Сан-Франциско. Учебная база ЦРУ

10 июня 1991 года, 19:00