– Еще нет, – буркнула Саша. – Но это не за горами…
Никита, словно и не заметив, что Саша где-то рядом, весь вечер ухлестывал за Аней. То ли она приманила его сиськами в позолоте, то ли им овладело помрачение рассудка, но скоро это уже было не смешно – они сидели рядом, хихикали, занятые только друг другом.
– Я пойду, – сказала Саша.
– Я с тобой! – воскликнула я, хоть мне не хотелось уходить.
Мы с Настей посадили Сашу в такси.
У всех не возникло никаких сомнений в том, что у Никиты с этой Аней что-то было. Он ведь повез ее домой.
– Ты охренел? – орала я ему на следующее утро.
Никита молчал, но я будто слышала эту его присказку: принимайте меня таким, какой я есть.
Скоро он заскучал без Саши и пришел извиняться.
Черная от горя Саша твердила ему:
– Ты сделал мне больно.
Никита ей врал. Говорил, что ничего не было.
– Ну почему ты так со мной поступаешь?! – Саша не умела орать, поэтому выглядела жалко.
Никита в ответ бубнил, что ему хочется свободы, флирта, что их отношения сковывают его, он не такой, то есть с Сашей ему хорошо, но не надо накидывать ему удавку на шею…
И она его простила. Не потому, что действительно простила, а потому, что не могла без него.
– И что ты в нем нашла? – лениво интересовалась Настя, которой, по большому счету, не было до них никакого дела.
Вначале ее увлекла их история – но лишь потому, что Никита ее отверг.
– Как я могу это объяснить? – разводила руками Саша.
– Саш, ты все можешь объяснить, – уверяла ее я.
– Он – мой, – говорила она.
Вскоре в нашей компании появилась новая девушка Соня с грузинской по маме фамилией Мегрелишвили.
Она была очень эффектной, но сумасшедшей.
Поначалу Соня Мегрелишвили – Семенихина по папе – вела себя тихо, женственно. Кротко смотрела на мужчин и, затаив дыхание, слушала других женщин. Но ровно через час срабатывал какой-то внутренний будильник, Соня хваталась за водку и напивалась до полнейшего безобразия. Она хохотала. Заламывала руки. Рыдала в туалете. Подходила к мужчинам и требовала:
– Увези меня отсюда!
Мы не успевали ее ловить.
Никите она не могла не понравиться. Ему было все равно – ядовитая ли девушка, есть ли у нее шипы, грызет ли она мебель. Он был естествоиспытателем и коллекционером, которому главное – открыть новый вид.
Некоторое время он ничем себя не выдавал, потом исчез на неделю.
Мне донесли, что его видели с Соней – и я мучилась: говорить или нет Саше?
Так или иначе – лучше не будет, рассудила я и промолчала.
Проболталась Настя.
– Это конец, – сухо произнесла Саша и попросила нас забрать у Никиты ее вещи.
Вещей было немного – косметика, фен для волос, домашние штаны.
Нам было неловко. Никите, кажется, тоже.
– Зачем ты это делаешь? – спросила я, хоть и клялась себе не лезть в их отношения.
– Я такой.
– Достойный ответ, – буркнула я.
– А я что-то обещал? – раздухарился Никита. – Мы просто иногда встречаемся! Она не моя девушка!
Прошло несколько дней, и Никита ощутил пустоту. Он заблуждался, думая, что это он нужен Саше. Никита привязался к ней уже потому, что никто не делал для него так много.
Но Саша не хотела его видеть – она была слишком несчастной и оттого слишком уязвимой.
Несчастная Саша тогда мне малость поднадоела – я все еще не считала ее своей подругой и устала с ней возиться.
А вот Никита нравился мне все больше. Невольно, через Сашу, я узнавала его и даже симпатизировала его самоуверенности, его наивному желанию жить так, как хочется. Я стремилась узнать, возможно ли это. В моей жизни были смешные недельные влюбленности, измены, ссоры, лучшие подруги на час, и все это разнообразие так меня вдохновляло, что я стремилась к единомышленникам. Правда, в отличие от Никиты я так и не научилась легко и без угрызений совести причинять людям боль.
Мне казалось, что Саша зря старается приручить его – он был всеобщий мужчина, он не мог принадлежать кому-то одному. Каждая могла надеяться на роман с ним.
Мне нравилось встречаться с ним и его очередной девушкой. Иногда девицы были приятные, иногда – красивые и самодовольные, иногда – жуткие, от одной страшно несло потом, и я все издевалась над ним: спрашивала – замачивал ли он ее в порошке или в хлорке? Никита злился и отвечал, что у них ничего не было.
Однажды он позвал меня стать третьей – он, его девушка и я, но был мною отвергнут с возмущением.
Мы провели странные и восхитительные две недели: он, я, его девушки, клуб «Секстон», его приятели байкеры, оказавшиеся преувеличенно галантными, словно какие-нибудь мушкетеры Александра Дюма.
А потом Саша к нему вернулась.
Не знаю, зачем ему это понадобилось – может, он вкусил прелесть близости, таинственное ощущение счастья от того, что тебя кто-то ждет.
Он изменял ей постоянно. Но научился это скрывать.
Изменял даже тогда, когда любил, когда скучал.
Я заметила, что не общаюсь с ними вместе: только отдельно с Сашей, отдельно с Никитой. Вдвоем они либо наводили тоску, либо сюсюкались.
– Он открывает для меня новые грани отношений. Я была у подруги, позвонила ему в три часа ночи. Ведь мы договорились, что я позвоню, когда буду уезжать. Попросила забрать меня. А он сказал, что устал и не хочет никуда ехать. Как же так? – Саша растерянно смотрела на меня. – Я приехала на такси, позвонила снизу, а он говорит, что уже спит. Неужели так трудно спуститься и меня встретить? Я же не виновата, что у него в подъезде спят бомжи.
Я думала, что на месте Саши развернулась бы и поехала домой. Наверное. А Саша мужественно поднималась на шестой этаж, мыла посуду – она на дух не выносит грязную посуду – и ложилась рядом с Никитой.
– Я не понимаю… – трясла головой Саша. – У меня температура тридцать восемь, я лежу, помираю, голова кружится. Один раз он принес чай, сходил в аптеку. Вернулся хмурый. Ты же понимаешь, на следующий день мне лучше не стало, ангина все-таки. И знаешь, что он отчубучил?! «Ну что ты расклеилась? Встала бы, сходила в магазин, подышала воздухом!» Он не в себе?
– Наш роман начался с блевотины… – грустно заметила она. – О чем тут можно говорить?
– Так странно получается… – грустила Саша. – Я иду со своими друзьями, он – со своими. Мы встречаемся только в квартире. Это нормально?
– А тебе не кажется, что это только по-твоему у вас роман? – сказала я. – По-моему, Никита не считает себя связанным обязательствами.
Я не понимала, зачем Саше это надо. И спросила ее.
– Я не могу сейчас с ним расстаться. Это будет слишком больно, – ответила Саша и взглянула на меня измученными глазами.
И тогда я поняла, что надо держаться этой девушки. Она была в миллион раз умнее всех нас.
Мы рвали душу в клочья, тратили себя на красивые, но бесполезные чувства. А Саша обходила стороной все эти вульгарные представления – она была не клоуном, она была настоящим трагиком.
Мы страдали, если нас отвергали – но неудачи лишь ранили самолюбие, не задевая жизненно важных органов, а Саша по-настоящему мучилась от неразделенной любви.
Я поговорила с Никитой.
– Ну что ты ее мучаешь? – упрекнула я его.
– Никого я не мучаю! – ответил Никита, поглядывая тем временем на высокую худенькую блондинку.
Я не могла его раскусить. Может, в этом и есть не выразимая словами разница между мужчиной и женщиной: женщина чувствует ответственность за каждое свое слово, за любой поступок, а мужчина просто делает то, что хочет, и это не вопрос воспитания, это происходит на уровне клеток, это органика. Хотя лично я не верю в органику. Но другого объяснения нет.
Саше хотелось, чтобы ее любили. Хотелось романтики, доказательств, преклонения – еще одна очень женская потребность. Она огорчалась, что Никита черствый, резкий, она догадывалась о его изменах, но никак не могла смириться с тем, что даже если бы он был ей верен, то не мог бы дать того, о чем она мечтала. Он просто был не такой.