«О! — думал Флип. — Здесь можно было бы счастливо жить! Такая маленькая колония, как наша, должна была бы здесь процветать! Несколько инструментов, огонь — и я сумел бы обеспечить ей будущее!»

Флип бодро шагал, погрузившись в мечты. Он внимательно изучал окрестности, однако с утеса не спускался. Через час моряк дошел до места, где утес резко обрывался. Утес образовывал здесь мыс, который с севера прикрывал бухту. Отсюда побережье немного поворачивало на восток, превращаясь в острый выступ.

Под утесом, приблизительно в двухстах футах, почва казалась болотистой. Он решил, что там огромное, длиной и шириной в одно лье, болото с обширными заводями стоячей воды. Моряк пошел вперед, следуя причудливым изгибам береговой линии, мимо дюн, грядой вытянувшихся с севера на юг в четырех-пяти сотнях футов от моря.

Флип решил не огибать болота и не слишком углубляться внутрь. Он хотел пройти по песчаной окраине. Каменная осыпь позволила ему без труда добраться до подножия утеса.

Оно было сложено глинисто-кремнистым илом, смешанным с многочисленными растительными остатками. Всюду росли нитчатки,[98] тростник, осока, буйная трава. Многочисленные лужи блестели под солнечными лучами. Ни обильные дожди, ни выведенная внезапным паводком из берегов река не могла образовать эти водоемы. Логично было предположить, что болотца подпитывались подземными водами. Так оно и было на самом деле.

Над водяными травами, над поверхностью стоячей воды порхали бесчисленные птицы. Очутись здесь охотник, он ни разу не промахнулся бы. Дикие утки, шилохвости, утки-мандаринки, бекасы жили здесь целыми стаями. Пернатые совершенно не боялись человека и позволяли близко подходить к себе. Флип мог бы их убить камнем!

Но только зачем? Зачем напрасно губить этих симпатичных представителей водной фауны? Моряк отвернулся и поспешил по узкой тропинке к морю, шаря палкой в траве по краям воды, чтобы избежать неприятных падений на илистой почве. Он устал и теперь уже не мог идти так быстро.

Через три с половиной часа Флип достиг западной оконечности болота. Его взору открылась удобная дорога, пролегавшая между дюнами и морем. Дорога была сложена мелким песком, усыпанным раковинами, но твердым под ногами. Флип зашагал быстрее, щелкая на ходу орешки и утоляя жажду из ручьев, отдававших почве избыток болотной влаги. В этой части побережья не было скал и, следовательно, литодом и других съедобных моллюсков, которыми привык питаться Флип. Однако моряк обладал умом и желудком философа и прекрасно умел обходиться без того, чем не располагал.

Флип продолжал двигаться на север. Что надеялся он увидеть на этих пустынных берегах? Хижины местных жителей, обломки кораблей, какие-либо полезные предметы? Нет. Правда заключалась в том, что отважный моряк, приунывший вопреки собственной воле, шел машинально, не имея ни цели, ни обдуманного плана действий.

Так он преодолел несколько миль. Пейзаж нисколько не изменился. С одной стороны по-прежнему простиралось море, с другой — болотистая равнина. Ни единого признака, ни одного намека, что природа вскоре станет другой. Но что же заставляло Флипа продолжать поиски? Зачем он буквально изнурял себя бесполезными исследованиями? Неужели думал, что позже встретит то, что до сих пор не нашел?

Флип присел на песок среди зарослей тростника, удерживавшего корнями движущиеся дюны, обхватил руками голову и провел в таком положении примерно полчаса, даже не стараясь вглядываться в море, волны которого докатывались до его ног. Затем он поднялся, собираясь продолжить свой путь.

В эту самую минуту до моряка донесся странный звук, тут же привлекший его внимание. Этот звук совсем не походил на кряканье дикой утки, а скорее напоминал тявканье.

Флип взобрался на вершину дюны, внимательно осмотрелся, но так ничего толком и не увидел. Разве что из высокой травы взвилась ввысь стая птиц.

«Там прячется какое-то животное, — подумал Флип. — Наверное, рептилия. Видимо, она и вспугнула пернатых».

Флип продолжал внимательно всматриваться в даль, но высокая трава больше не шевелилась. Не повторился и крик. Казалось, на болоте, покинутом птицами, больше не осталось ни единого живого существа. Моряк подождал несколько минут, одновременно разглядывая побережье, равнину и дюны. Ведь и в самом деле, в песках могли затаиться опасные гости. Флип крепко сжал палку и приготовился отразить любую атаку, однако тростники оставались неподвижными.

— Я ошибся, — вслух сказал Флип и, спустившись с дюны, повернул на юг.

Но не прошло и пяти минут, как опять раздалось странное тявканье, причем уже на более близком расстоянии.

Флип остановился как вкопанный. На этот раз ошибки быть не могло. Это был лай, хотя и приглушенный. Да! Да! Лай собаки, изнемогавшей от усталости!

— Собака! Здесь, на берегу! — пробормотал Флип.

Он прислушался. До него донеслось несколько жалобных стонов.

— Да, собака, — сказал Флип, поворачивая назад. — Но не дикая. Дикие собаки не лают. Что это все значит?

Неясное предчувствие заставило сердце моряка забиться сильней. Как сюда попала собака? Неужели земля обитаема? Неужели здесь есть хижины туземцев? Или, может быть, лагерь потерпевших кораблекрушение? Флип решил непременно это выяснить.

Моряк быстро пошел вдоль небольшой гряды дюн. Лай слышался все более и более отчетливо. Флипом овладело странное волнение. Он стремглав бросился бежать через заросли тростника, то и дело проваливаясь в песок. Собака не могла находиться далеко, однако он ее по-прежнему не видел.

Неожиданно у кромки озерца стоячей воды трава расступилась, и прямо перед Флипом появилось животное. Это была исхудавшая, изнуренная, истощенная, перепачканная илом собака, едва волочившая лапы.

Флип подошел поближе. Казалось, собака ждала. Это было большое животное с висячими ушами, некогда пышным хвостом, шелковистая шерсть которого была вся вымазана грязью. Широкая точеная голова, умные глаза безошибочно подсказывали, что перед Флипом стоял спаниель. Но в каком же состоянии он находился! Лапы окровавлены, морда испачкана вязким илом! Но по мягкому и доброму выражению глаз, приветливому взгляду Флип понял, что ему не следовало бояться этого животного.

Собака подползла к Флипу. Флип протянул руку, и собака тут же принялась ее лизать, затем схватила моряка за штанину и попыталась повернуть его в сторону побережья.

Вдруг Флип замер на месте. Потом опустился на колени и наклонился к собаке. Он внимательно разглядывал животное, пытаясь опознать его, и не смог сдержать крика:

— Это она! Она! Нет! Это просто невозможно!

Он все смотрел и смотрел на собаку, одновременно вытирая ее голову.

— Фидо! — наконец закричал он.

Услышав свое имя, собака пришла в неописуемое волнение. Она попыталась подпрыгнуть, радостно виляя хвостом. Она поняла, что ее узнали.

— Фидо! — повторял моряк. — Ты! Здесь!

Гораздо легче понять, чем описать изумление почтенного Флипа, когда он нашел на пустынном берегу собаку Фидо, верного спутника инженера Клифтона, которую сам так часто ласкал на борту «Ванкувера»! Фидо узнал его!

— Но он не мог прийти один! — воскликнул Флип. — Что же произошло на борту «Ванкувера»?

Казалось, Фидо понял вопрос моряка и даже хотел ответить. Он залаял и потянул Флипа за собой. Еще немного, и он разорвал бы одежду моряка. Флип не мог не понять смысла этих действий.

— Он неспроста так ведет себя! — сказал Флип. — Пойдем же!

И моряк пошел вслед за мудрым животным.

Фидо повел Флипа через дюны и привел на берег. Они шли около получаса. Фидо заметно оживился, он то устремлялся вперед, то возвращался к моряку. Того охватило чрезвычайное волнение. Зародилась надежда, однако он и сам не знал, какая именно, неясные мысли вихрем проносились у него в голове. Он шел, повинуясь судьбе, забыв об усталости, о том, что уже проделан долгий путь и о том, что вскоре предстоит возвращаться назад!