— Мэтр Флип! — позвал он однажды моряка, протягивая устричную раковину.

— Устрица! — удивился Флип.

— Да, Флип, и, если верно, что каждая из них производит в год пятьдесят — шестьдесят тысяч потомков, мы будем иметь неисчерпаемый запас деликатесов.

— Действительно, мсье Марк, вы совершили очень полезное открытие. Завтра же посетим эту устричную банку. Устрицы особенны ценны для нас, они не требуют варки, но я не знаю, насколько питательна эта еда.

— Не очень, — ответил Марк, — этот моллюск содержит очень немного азотистых веществ, и если бы человек питался одними лишь устрицами, ему пришлось бы съедать не меньше пятнадцати — шестнадцати дюжин в день.

— И прекрасно! — воскликнул Флип. — Если банка набита устрицами, будем съедать дюжины дюжин! Именно моллюски, такие как устрицы, легко усваиваются, и, я полагаю, нам не грозит несварение желудка от переедания.

— Отлично, — сказал Марк. — Сообщим эту хорошую новость маме.

— Погодите ее обнадеживать, мсье Марк, — посоветовал моряк, — сначала обследуем устричную банку и убедимся, что все там так, как нам кажется.

На следующий день, 26 апреля, Марк и Флип двинулись на запад, а затем спустились к южному берегу через дюны. В трех милях от лагеря берег был каменистым. Огромные каменные глыбы, разбросанные там и сям, выглядели весьма живописно. Скалы, которые часто можно встретить на армориканских[92] берегах, зияли темными и глубокими «каминами»,[93] в которых с шумным грохотом гасили свою энергию приливные волны. В открытом море просматривалось несколько рядов прибрежных рифов, делавших эту часть берега неприступной даже для маленькой шлюпки. Вокруг верхушек подводных скал пенился прибой, и так линия рифов тянулась вплоть до оконечности высокого юго-западного мыса.

Почти напротив мыса, за нагромождением скал на берегу, простиралась просторная равнина — настоящие ланды,[94] заросшие утесником и вереском. Вид пустынного, дикого берега сильно отличался от тех прибрежных мест, где царила вечная зелень. Здесь древесные заросли отошли на несколько миль от берега, к отрогам горы, являвшейся центральной частью рельефа. А место было весьма унылым.

Флип и Марк спускались все ниже к югу, идя друг подле друга, но почти не разговаривая. Моряк все пытался что-нибудь выдумать, но никаких ценных идей не рождалось. В то время его преследовала лишь одна мысль, одна забота. Под ногами путников хрустели пустые раковины, счет которых мог вестись на миллионы. Масса съедобных улиток пряталась под плоскими камнями, которые время от времени накрывал прилив. Моллюски эти были превосходны, но требовали длительной варки. Иначе их использовать нельзя.

Встретилась и одна рептилия — великолепный образец отряда черепаховых, морская черепаха вида Mydax, панцирь которой притягивает взгляд великолепной игрой зеленоватых отблесков.

Флип первым заметил черепаху, которая проскальзывала между камнями, направляясь в море.

— Ко мне, мсье Марк, на помощь! — громко позвал он.

— Ах, какая красавица! — воскликнул юноша. — Но как ее захватить?

— Нет ничего проще, — отвечал Флип. — Перевернем ее на спину. Берите вашу палку и делайте как я.

Рептилия, чувствуя опасность, укрылась за щитом и кожаным нагрудником, втянув внутрь и голову и лапы, которых теперь не было видно. Она сделалась неподвижной подобно неодушевленному куску скалы.

Тогда Флип и Марк подсунули палки под грудную кость животного и, объединив усилия, перевернули черепаху. Длиной она была в метр и весила, должно быть, не меньше двух сотен килограммов.

У рептилии лишь с трудом можно было разглядеть маленькую, уплощенную голову, расширявшуюся в месте больших височных впадин под костными дугами.

— А теперь, Флип, что мы будем делать? — поинтересовался Марк.

— Что с ней делать, мой юный друг, я совершенно не знаю! О, если бы был огонь для готовки, в какую вкусную, питательную еду превратилась бы эта черепаха! Она кормится чудесной морской травой, которую называют зостерой, и потому ее мясо нежно и ароматно. Именно из него готовится замечательный черепаховый бульон…

При других обстоятельствах тон разочарованного гурмана, с каким все это произнес моряк, рассмешил бы кого угодно. Какими глазами бедняга смотрел на черепаху, глотая слюнки! Достойный Флип, да будет прощен тебе этот приступ гурманства!

Марк слушал своего компаньона, все понимая. Он снова переживал сцену урагана и опять обвинял себя.

— Идем, — сказал Флип, вскочив на ноги, — больше здесь делать нечего. Уходим.

— А черепаха? — спросил Марк.

— Мы не можем ее съесть, вот в чем беда, — возобновил свою речь Флип, — и было бы бессмысленной жестокостью оставить ее в таком виде умирать. Где там наши палки?

Палка еще раз превратились в рычаги, и рептилия переместилась в свое нормальное положение. Флип и Марк отдалились от нее на несколько шагов. Черепаха сначала оставалась неподвижной, затем, не слыша больше никакого шума, высунула голову, ее крупные глаза глянули по сторонам, сплющенные конечности вышли из-под панциря, и наконец она медленно, однако со скоростью, которая, могла считаться «черепашьим галопом», направилась к морю и исчезла в волнах.

— Счастливого пути! — воскликнул Флип с интонацией одновременно и трогательной и комической. — Можешь хвалиться, что ты одна из удачливых черепах!

Марк и моряк возобновили свой путь, прерванный встречей с рептилией. Вскорости они добрались до места, замеченного мальчиком. Это был ряд плоских камней, сильно растрескавшихся и покрытых устрицами. Флип увидел, что моллюсков тут тысячи и собирать их можно без особого труда. Некрупные, но превосходные на вкус, о чем Флип и Марк узнали, попробовав те из них, у которых оказались приоткрыты створки. Они так напоминали канкальских[95] устриц, что их легко можно было принять за одну из лучших разновидностей моллюсков.

— На шлюпке, — сказал Флип, — когда море будет спокойное, а ветер подует с берега, я попытаюсь обогнуть рифы и стать на якоре в одном кабельтове[96] от этой банки. Мы загрузим шлюпку чудесными моллюсками и доставим их к подножию обрыва. Там они будут в нашем полном распоряжении.

В тот же день Марк и Флип собрали несколько дюжин устриц для доставки в лагерь. Урожай сняли быстро, и через три четверти часа оба путешественника уже направлялись к пещере.

Там колонисты решили, что моллюски станут их главным блюдом на ближайшее время.

Вот только открывать устрицы нужно было с особой осторожностью, чтобы не повредить единственный нож, которым Флип особенно дорожил. Если бы в очаге осталось хоть несколько горячих углей, устрицы, помещенные в жар, раскрылись бы сами по себе, но… Каждое мгновение все от мала до велика ощущали нехватку огня.

Флип взял на себя открывание устриц ножом; дети расположились кружком вокруг и смотрели, как он действует, с хорошо понятным интересом.

На восьмой устрице нож Флипа, неудачно вставленный между створками, с сухим звуком треснул.

Лезвие, переломленное посередине, упало на стол.

— Проклятие! — не сдержавшись, воскликнул Флип и взмахнул руками.

Огня нет! Нож сломан! Что теперь делать? Что станет с дорогими ему людьми, которым он предан и душой и телом?