– Дикарь, – буркнул Гай. – Все вы в своем Хайленде варвары и неисправимые язычники. Послушай, может, для начала стоить расспросить этого мальчишку-итальянца – кто все-таки на них напал? Ведь некоторые из торговцев пали от самых обычнейших стрел, без всякого колдовства.

– Первая здравая мысль за сегодняшнюю безумную ночку, – вздохнул Дугал. – Кстати, я тут нашел прелюбопытную вещь. Хочешь глянуть?

Он поднял догорающую ветку повыше, вытащил из-за пояса какой-то предмет длиной в полторы ладони и протянул Гаю. Находка имела некоторое сходство с обычной рукоятью меча – такой же формы, так же обернута кожаными полосками, так же расходятся в стороны отшлифованные полосы кованой гарды и пара дополнительных креплений в виде то ли ветвей, то ли змеиных тел, усиливающих целостность лезвия. Отшлифованное яблоко-навершие украшено россыпью маленьких, тускло поблескивающих черных камней. Непонятный предмет вдобавок напоминал огромный причудливый ключ, что Гай, повертев вещицу в руках и удивившись ее тяжести, высказал вслух.

– Похоже, – согласился Мак-Лауд, отбирая свое приобретение и поднося ближе к колеблющемуся свету. – Вообще-то она от меча покойного слуа. Лезвие уже успело истлеть, а эта штуковина осталась, и огонь ей не вредит. Ключ, говоришь? Какую же дверь открывают этим ключом?

Ветка вспыхнула в последний раз и погасла, изойдя сизоватым вонючим дымом. Валявшийся на земле удивительный шлем стал горсткой праха. Среди темного массива стволов мелькало пламя разгоревшегося костра – живое и манящее к себе. Дугал подбросил свою находку в руке и решительно сунул в болтавшийся на поясе кожаный кошель, заявив:

– Все-таки трофей. Вдруг попадется скважина, для которой этот ключик будет впору?

– Не уверен, что за такими дверями тебя ждет что-нибудь хорошее, – проворчал себе под нос Гай. Ему опять вспомнилось предостережение незнакомца из таверны в Туре, но теперь он совершенно не мог представить, как к нему относиться и что думать. Их появление здесь спасло жизни Франческо и девушки, но не помогло незнакомцу, пытавшемуся противостоять слуа. Обоз все равно разгромлен и, даже если кто-то уцелел, вряд ли они продолжат путь дальше. Скорее всего, вернутся в Тур и обратятся за помощью к своим тамошним сородичам и компаньонам. Чего добивался господин в малиновом берете – чтобы двое английских рыцарей никогда не узнали об этом нападении или чтобы не помешали слуа завершить свое дело? Кто должен был погибнуть, но остался жив? Или все обстоит совсем не так?

Гай признался, что окончательно запутался в рассуждениях и что логические построения – не его стихия. Он, как утверждали его более образованные друзья из окружения принца Джона, весьма успешно справляется с возложенными на него поручениями, но решительно неспособен построить цепочку последовательностей от одного явления или события до другого. Поэтому все, что ему остается в этом внезапно вставшем на дыбы мире – помнить о своем долге и стараться не наделать ошибок больше, чем необходимо.

«Кстати, надо будет завтра с утра разыскать тело человека, которого убила эта тварь, и отвезти в деревню. Еще нужно заглянуть в низину – вдруг кто-нибудь из выживших торговцев вернулся? Да, и что нам теперь делать с этим парнем и его подружкой? Наверное, они решат добраться до Тура, где безопасно и у них наверняка отыщутся знакомые, способные оказать покровительство и позаботиться об этой парочке. Не забыть обязательно поподробнее расспросить Дугала об этих самых слуа – пускай языческое верование, но я хочу знать, с чем мы столкнулись и насколько оно опасно. И непременно уговорю его выкинуть дрянь, что он подобрал – не нравится она мне…»

Франческо по-прежнему сидел, нахохлившись, возле весело пляшущего костра, иногда подбрасывая в гудящее пламя новую порцию хвороста и поленьев. Вода в обоих котелках собиралась закипать, на черной поверхности лопались всплывающие со дна белые пузыри. Услышав приближающиеся шаги и сопровождающий их хруст веток под ногами, молодой итальянец поднял голову, и Гай с некоторым удовлетворением заметил, что спасенный ими мальчишка уже не выглядит перепуганным и замученным. Он даже попытался выдавить из себя улыбку – несколько жалкую, но искреннюю. В следующий миг блестящие глаза потемнели, остановились на фигуре Мак-Лауда, и звенящий от волнения голосок произнес:

– Мессир, прошу прощения, но вы принесли с собой вещь, принадлежавшую этому… этому существу, orculli. Лучше ее выбросить. Владение ей не доставит вам никакой пользы, но может навлечь grande… большие неприятности. Да-а, крупные неприятности…

– Откуда ты знаешь? – ошарашено спросил Мак-Лауд. – Подсматривал?

– Просто знаю, – Франческо растерянно развел руками. – У меня иногда бывают такие… как по вашему? Предчувствия.

– Гм, – громко сказал Гай. Мальчишка сразу притих, сжался и сделал попытку потихоньку отползти за край отбрасываемого костром круга света. – Кто ты вообще такой, человече?

– Ой! – парень торопливо вскочил, одновременно сделав безнадежную попытку отряхнуть свою некогда красивую куртку от налипшей грязи. – Простите… Честное слово, обычно я веду себя гораздо лучше и не забываю об этикете, – он наклонил голову и представился: – Джованни-Франческо Бернардоне, к вашим услугам – с этого мгновения и до конца моего бренного существования. Рожден в Ассизи, Умбрийская провинция, от главы цеха суконщиков Пьетро и его весьма добродетельной супруги Лючии. В мире ничем особым себя не прославил, разве что невольно довел почтеннейшего родителя до белого каления и был при первом подходящем случае изгнан из дому с наказом не возвращаться, пока не поумнею.

– В таком случае, боюсь, твоим родителям не придется узреть любимого сыночка еще лет так с десяток, – фыркнул Мак-Лауд. – Что ж ты натворил?

Франческо заложил руки за спину и нарочито гнусавым голосом, явно передразнивая кого-то, с готовностью перечислил:

– Недостойное поведение в общественном месте, оказание сопротивления служителям закона, попытка бегства, а также проявленное неуважение к представителям городского суда и представителям церковного inquisitio[5]… И что-то там еще. В общем, за пустяковое выяснение отношений и драку со стражниками – месяц тюрьмы и справедливое родительское негодование.

Мак-Лауд хмыкнул и, перешагнув через сложенные горкой седла, плюхнулся на уложенное возле костра бревно, вытянув к огню ноги в промокших сапогах.

– Я же говорил – в Италии они все такие, – сообщил он через плечо Гаю, недоумевающему, как стоит оценивать подобное представление. У вертлявого юнца, конечно, неплохо подвешен язык, но манеры и поведение – весьма предосудительные… – Что ж, знакомиться так знакомиться. Тот белобрысый, что стоит столбом и явно решает, не устроить ли тебе хорошую взбучку за чрезмерную болтливость – мессир Гай Гисборн, будущий крестоносец и освободитель Палестины от неверных. Меня люди всегда называют Дугалом Мак-Лаудом. Мы из Британии, только он – паршивый сейт-англичанин, а я – чистокровный шотландец. Когда-нибудь я его обязательно зарублю, так что не удивляйся.

– Дугал, прекрати, – не выдержал Гай. – Неужели не надоело корчить из себя человека худшего, чем ты есть?

– Вы едете в Палестину? – в широко расставленных глазах Франческо вспыхнуло такое неподдельное восхищение, что Гаю на миг стало совестно. – Правда? Ой, мессиры, если бы вы знали, как я вам завидую!

– И зря, кстати, – без малейшего уважения заметил Мак-Лауд. – Я вот тоже по собственной глупости потащился, теперь думаю – ради чего? Из-за сокровищ, которые мне наверняка не достанутся, славы, которая целиком и полностью выпадет королям или пары строчек в какой-нибудь задрипанной летописи, где все будет перепутано?

– Разве в таком деле, как спасение Иерусалима, имеет какое-нибудь значение земная слава? – сдержанно и очень серьезно осведомился Франческо. Дугал от неожиданности кашлянул и промычал нечто маловразумительное, не найдя, что ответить. Гай мысленно удивился: купеческий сынок, похоже, бредил теми же мечтами, что и добрая половина молодого дворянства Европы – заморские земли, Священный Град, сражения с неверными и подвиги во имя Господа…