Мы преследовали официантку до нашего столика, который был в углу. Мы могли обзавестись любым столиком, потому что были эксклюзивными посетителями. Я не знаю, почему она посадила нас в угол, хотя и догадываюсь. «Что я могу для вас приобрести?» — спросила она. «Четыре водки, — сказал Дедушка. — Одну из них в миске. И есть у вас чтонибудь из еды без мяса?» — «Арахис», — сказала она. «Это великолепно, — отозвался Дедушка. — Только не для Сэмми Дэвис Наимладшей, потому что она от него очень болеет. Достаточно ей лизнуть один — и кошмар». Я проинформировал об этом героя, потому что подумал, что это покажется ему забавным. Он едва улыбнулся.
Когда официантка возвратилась с нашими напитками и миской арахиса, мы уже обсуждали прошедший день и строили планы на завтрашний. «Он должен быть на вокзале не позднее 19:00 вечера, да?» — «Да, — сказал я. — Поэтому мы будем стремиться отбыть из отеля в ланч, чтобы быть на стороне безопасности». — «Возможно, у нас будет время еще немного поискать». — «Я в этом далеко не уверен, — сказал я. — И где мы будем искать? Ничего нет. Осведомиться не у кого. Ты помнишь, что она сказала». Герой не обращал на нас никакого внимания и даже ни разу не спросил, о чем мы беседуем. Он был общителен исключительно с арахисом. «Без него было бы намного легче», — сказал Дедушка, сдвигая глаза в сторону героя. «Но ведь это его поиск», — сказал я. «Почему?» — «Потому что это его дедушка». — «Мы ищем не его дедушку. Мы ищем Августину. А она такая же его, как и наша». В таком ключе я об этом не думал, но это была правда. «О чем вы говорите? — спросил меня Джонатан. — И не мог бы ты попросить у официантки еще орехов».
Я сообщил официантке, чтобы она доставила нам еще арахиса, и она сказала: «Я доставлю, хотя отелевладелец требует, чтобы никто не получал больше одной миски арахиса. Но вас я сделаю исключением, потому что чувствую себя отвратительно после того, как назвала еврея евреем». — «Спасибо, — сказал я. — Но вы напрасно чувствуете себя отвратительно». — «Так что насчет завтра? — спросил Джонатан. — Мне нужно быть в поезде ровно в 7:00, так?» — «Правильно». — «Что мы будем делать до этого?» — «Я не преисполен уверенности. Мы должны отбыть очень рано, потому что тебе надо быть на вокзале за два часа до выдвижения поезда, а на дорогу требуется три часа, и это в том случае, если мы не потеряемся». — «Тебя послушать, так выезжать надо прямо сейчас», — сказал он и засмеялся. Я не засмеялся, потому что знал, что, по правде, причина нашего раннего отбытия была не в оправданиях, которые я ему представил, а в том, что искать нам больше было нечего. Мы потерпели неудачу.
«Давайте расследуем НА СЛУЧАЙ», — сказал Дедушка. «Что?» — спросил я. «Коробку. Давайте посмотрим, что внутри». — «Ты не думаешь, что это плохая идея?» — «Конечно, нет, — сказал он. — Почему бы ей быть плохой?» — «Возможно, нам следует позволить Джонатану провести следствие конфиденциально, а может, там вообще не надо расследовать». — «Она это презентовала ему с целью». — «Я знаю, — сказал я, — но, возможно, эта цель не имеет отношения к расследованию. Возможно, цель в том, чтобы она навсегда осталась закрытой». — «Тебе нелюбознательно?» — спросил он меня. «Мне очень любознательно». — «О чем вы, ребята?» — «Порадует ли тебя расследование НА СЛУЧАЙ?» — «Что ты имеешь в виду?» — «В коробке, которую тебе презентовала сегодня Августина. Мы бы могли там поискать». — «Ты думаешь, это хорошая идея?» — «Я не уверен. Я задал идентичный вопрос». — «Не вижу, почему бы ей быть плохой. В том смысле, что она ведь мне ее зачем-то дала». — «Именно это изрек и Дедушка». — «Ты не думаешь, что есть хотя бы один серьезный довод против?» — «Ни одного не предвижу». — «И я тоже». — «Но». — «Но что?» — «Но ничего», — изрек я. «Но что?» — «Но ничего. Тебе решать». — «И тебе». — «Да сделайте уже этой коробке факинг-открытие», — сказал Дедушка. «Он говорит сделать этой коробке факинг-открытие». Джонатан удалил коробку из-под стула и расположил ее на столе. НА СЛУЧАЙ было написано у нее сбоку, и в близости было очевидно, что слова эти много раз писали и стирали, писали, стирали и писали вновь. «Мммм», — сказал он и сделал жест в направлении красной ленты, намотанной на коробку. «Это только чтобы она оставалась закрытой», — сказал Дедушка. «Это только чтобы она оставалась закрытой», — сообщил я ему. «Возможно», — сказал он. «Или, — сказал я, — чтобы предостеречь нас от ее экзаменации». — «Она ничего не говорила про то, что ее нельзя экзаменовать. Она бы чтонибудь сказала, ты не думаешь?» — «Полагаю, что так». — «Твой Дедушка думает, что нам следует ее открыть?» — «Да». — «А ты?» — «Я не уверен». — «Что значит, ты не уверен?» — «Я думаю, ничего страшного не произойдет, если мы ее откроем. Она бы чтонибудь изрекла, если б ей важно было оставить ее нерасследованной». — «Откройте уже эту факинг-коробку», — сказал Дедушка. «Он говорит, чтобы мы открыли эту факинг-коробку».
Джонатан сдвинул ленту, намотанную вокруг НА СЛУЧАЙ много раз, и открыл крышку. Возможно, мы предвкушали обнаружить там бомбу, потому что когда она не взорвалась, мы были фраппированы. «Можно жить», — сказал Джонатан. «Можно жить», — сообщил я Дедушке. «А я что говорил, — сообщил он мне. — Я же и говорил, что можно жить». Мы заглянули в коробку. Внутри нее были вещи, похожие на те, что мы уже лицезрели в ОСТАНКАХ, только их было больше. «Конечно, нам надлежало ее открыть», — сказал Джонатан. Он посмотрел на меня и засмеялся, и потом я засмеялся, и потом Дедушка засмеялся. Мы смеялись, потому что поняли, что напрасно наложили в штаны перед тем, как открыть коробку. И еще мы смеялись, потому что многого пока не знали, и мы знали, что многого пока не знаем.
«Давайте искать», — сказал Дедушка и запустил руку в коробку, помеченную НА СЛУЧАЙ, как ребенок в коробку с подарками. Он раскопал ожерелье. «Смотрите», — сказал он. «Я думаю, это жемчуг, — сказал Джонатан. — Настоящий жемчуг». Жемчуг (если это действительно был жемчуг) был весь в грязи и пожелтел, и между жемчужинами, как остатки еды между зубами, застряла грязь. «Он выглядит очень состарившимся», — сказал Дедушка. Я сообщил об этом Джонатану. «Да, — гармонизировал он. — И грязным. Могу поспорить, что его зарывали». — «Что значит зарывали?» — «Клали в землю, как покойника». — «Да, я об этом знаю. То же было и с кольцом из коробки ОСТАНКИ». — «Точно». Дедушка подержал ожерелье над пламенем свечи на нашем столике. На жемчуге (если это действительно был жемчуг) был налет, и он не переливался. Дедушка попробовал отчистить жемчужины большим пальцем, но они не отчистились. «Красивое ожерелье, — сказал он. — Почти такое же я купил твоей бабушке, когда мы только полюбили друг друга. Прошло много лет, но я помню, как оно выглядело. Тогда на него ушла вся моя валюта, как такое забыть?». — «Где оно теперь? — спросил я. — Дома?» — «Нет, — сказал он. — Оно по-прежнему на бабушке. Оно больше не вещь. Как она и хотела». Он положил ожерелье на стол, и я ощутил, что, вопреки ожиданию, оно не ввергло его в меланхолию, но сделало очень удовлетворенным человеком. «Теперь ты», — сообщил он мне и звезданул по спине, хоть и не в целях насилия, но больно. «Он говорит, что мне следует чтонибудь выбрать», — сообщил я Джонатану, чтобы посмотреть, как он отнесется к тому, что у нас с Дедушкой те же привилегии на расследование коробки, что и у него. «Вперед», — сказал он. И я погрузил руку в НА СЛУЧАЙ.
Я ощутил много абнормальных вещей, но не смог определить, каких именно. Хоть мы об этом и не договаривались, одним из правил нашей игры было не лицезреть внутрь коробки, пока мы там шарили. Некоторые вещи, которых коснулась моя рука, были гладкими, как мрамор или как камушки с пляжа. Другие вещи, которых коснулась моя рука, были холодными, как металл, или теплыми, как мех. Было много разных бумаг. Это было ясно и без освидетельствования. Но я не мог знать, были ли эти бумаги фотографиями, или записками, или страницами из книг и журналов. Я извлек то, что извлек, потому что это была самая большая вещь в коробке. «Вот», — сказал я и вынул что-то бумажное, свернутое в трубочку и завязанное белой ниткой. Я удалил нитку и развернул бумагу на столе. Джонатан держал ее за один конец, а я держал за другой. КАРТА МИРА, 1791, — было помечено на ней. Хотя формы материков выглядели незначительно измененными, мир был похож на тот, каким мы его знаем сегодня. «Это вещь высшей пробы», — сказал я. Такая карта стоит много сотен, а если повезет, то и тысяч долларов. Но что важнее, в ней сохранилась память о временах, когда наша планета еще не стала маленькой. Я подумал, что когда эта карта была изготовлена, можно было всю жизнь прожить в одном месте, не подозревая, что существуют другие. Это навело меня на мысль о Трахимброде и о том, как Листа, которую нам так хотелось считать Августиной, никогда не слышала об Америке. Вполне возможно, умозаключил я, что она последний человек на земле, который не слышал об Америке. А если и нет, все-таки приятно так думать. «Обожаю», — сообщил я Джонатану и должен сознаться, что не заметил, как я ему это сообщил. Помню только, что обожал. «Можешь взять ее себе», — сказал он. «Ты это не по правде». — «Бери. На здоровье». — «Ты не можешь мне ее отдать. Предметы из коробки должны оставаться вместе», — сообщил я ему. «Бери, бери, — сказал он. — Она твоя». — «Ты уверен?» — спросил я, потому что не желал обременять его необходимостью презентовать ее мне. «Однозначно. Будет тебе трофей из нашего путешествия». — «Трофей?» — «На память». — «Нет, — сказал я. — Я отдам ее Игорьку, если это тебе не противоречит», — потому что я знал, что карта была из тех вещей, которые Игорек тоже заобожает. «На здоровье, — сказал Джонатан. — Пусть это будет его трофеем».
