Если мы расширяем картографию психики так, как описано в этой книге, то многие состояния, традиционно связываемые с неким неизвестным патологическим процессом в мозге, внезапно предстают в совершенно новом свете. Травма рождения, составляющая важный аспект бессознательного — очень мучительное и потенциально опасное для жизни событие, которое, как правило, продолжается много часов. Таким образом, она, безусловно, является более вероятным источником крайних эмоций и ощущений, чем большинство других событий детства. К тому же, из предложенной Юнгом концепции коллективного бессознательного следует, что мифологические измерения многих психотических переживаний представляют собой нормальные и естественные характеристики надличностной сферы психики. Более того, всплытие таких глубинных элементов из бессознательного можно рассматривать как попытку психики избавиться от травмирующих импринтов и облегчить свою деятельность.

Все эти наблюдения привели меня и мою жену Кристину к заключению, что многие состояния, которые в настоящее время диагностируют как душевные болезни и по привычке лечат подавляющими препаратами, на самом деле представляют собой психодуховные кризисы, или, как мы их называем, «критические состояния духа». При правильном понимании и поддержке, они могут вести человека к исцелению и личностному преображению. На протяжении веков такого рода эпизоды описывались в мистической литературе как важные аспекты духовного путешествия. Они случались в жизни шаманов, основателей великих религий, святых, пророков, отшельников и посвящаемых в священные мистерии всех веков. В 1980 году Кристина организовала Сеть поддержки в духовном кризисе (СПДК) — всемирную общественную организацию, предлагающую поддержку и руководство людям в подобных психодуховных кризисах, в качестве альтернативы традиционного лечения. Сегодня список адресатов СПДК содержит имена тысяч людей, проживающих в Соединенных Штатах и во многих других странах мира.

Цель большинства существующих систем психотерапии состоит в том, чтобы понять, как работает психика и как развиваются эмоциональные расстройства. Их практическая задача — использовать разработанные ими теории, чтобы изменить то, как пациенты мыслят, чувствуют, ведут себя и принимают жизненно важные решения. Даже в самых недирективных формах психотерапии, терапевт считается основным звеном в процессе исцеления, поскольку обладает лучшими знаниями и подготовкой, чем пациент. Таким образом, это считается достаточной квалификацией терапевта для того, чтобы руководить самоисследованием пациента с помощью соответствующих вопросов и интерпретаций.

Проблема состоит в том, что лишь немногие школы терапии соглашаются друг с другом в наиболее фундаментальных вопросах, касающихся тайн человеческой психики, природы психопатологии или даже терапевтических методов. Подход к одной и той же болезни варьирует в зависимости от личной системы убеждений терапевта и школы, к которой он принадлежит. Не существует никаких решающих данных, которые бы показывали, что одни школы лучше других в плане получения терапевтических результатов. Известно, что «хорошие терапевты» различных школ получают хорошие результаты, а «плохие терапевты» — плохие результаты. Более того, результирующие изменения у пациентов, по-видимому, имеют мало общего с тем, как их представляют себе терапевты. Было высказано предположение, что успех психотерапии, возможно, не имеет никакого отношения к методу, используемому терапевтом, и к содержанию словесных интерпретаций, а зависит от таких факторов, как качество отношений в терапевтической обстановке, степень сопереживания или чувство пациента, что его понимают и поддерживают.

В традиционных методах словесной психотерапии от пациента ожидают, чтобы он предоставил информацию о своих нынешних и прошлых проблемах и, быть может, описал свои сны, которые, как полагают, позволяют заглянуть в бессознательное. Затем психотерапевту предстоит решать, что из этого психологически значимо. Так, анализ по Фрейду сосредоточивается на сексуальных моментах, анализ по Адлеру особо выделяет материал, относящемся к чувствам неполноценности и жажде власти, и т. д. По контрасту, работа с необычными состояниями сознания обходит проблемы теоретических различий между разными школами и роли терапевта, как толкователя психологического материала. Как вы помните, в необычных состояниях сознания наиболее сильно эмоционально заряженный материал автоматически отбирается и выносится в сознание. Кроме того, эти необычные состояния дают необходимые прозрения и мобилизуют наши внутренние целительные силы со всеми присущими им мудростью и энергией. Как бы мы ни пытались копировать эти естественные процессы исцеления, ни одна психологическая школа даже не приблизилась к этому.

Самое важное требование для психотерапева, использующего необычные состояния сознания — это не владеть теми или иными методами, чтобы направлять пациента в желаемом направлении, а принимать спонтанно разворачивающийся процесс и доверять ему. Это следует делать безоговорочно, даже если временами терапевт не понимает происходящего интеллектуально. Эта задача бросает вызов большинству специалистов, которые зависят от теоретического руководства своих школ. Без всяких усилий со стороны терапевта, в результате развертывания непредсказуемой совокупности переживаний — которые могут быть биографическими, околородовыми, надличностными или всеми тремя одновременно) — симптомы исчезают и происходит личностное преображение. В холотропной терапии, в работе с духовными кризисами и в тысячах психоделических сеансов в начале своих исследований я видел множество впечатляющих исцелений и положительных изменений личности, которые совершенно не поддавались всем моим попыткам рационального понимания.

В работе с необычными состояниями сознания, роли терапевта и пациента полностью отличаются от их ролей в традиционной психотерапии. Терапевт здесь не активный агент, вызывающий у пациента изменения путем конкретного вмешательства, а тот, кто разумно сотрудничает с внутренними целительными силами. Это понимание роли терапевта совпадает с первоначальным смыслом греческого слова therapeutes, которое означает «человек, помогающий в процессе лечения». Оно согласуется и с терапевтическим подходом К.Г. Юнга, где считается, что задача терапевта — быть связующим звеном между пациентом и его внутренней сущностью, которая, затем, руководит процессом преображения и индивидуации. Мудрость, необходимая для изменения и исцеления, исходит из коллективного бессознательного и далеко превосходит знания, которые интеллектуально доступны терапевту.

Хотя и терапевт, и пациент, временами, могут чувствовать разочарование из-за отсутствия рационального понимания целительного процесса, впечатляющие положительные перемены, которых пациент достигает за сравнительно короткие промежутки времени, служат более чем достаточной компенсацией. В такого рода работе становится ясно, что невозможно использовать жесткую концептуальную схему, которая насильственно классифицирует проблемы пациента на заранее сложившиеся категории. Как утверждал Юнг, нет никакой гарантии, что наблюдаемое нами в конкретном терапевтическом сеансе уже встречалось раньше и может быть понято с позиций существующих школ. Психика не имеет границ, и, по видимому, обладает бесконечными ресурсами и творческим потенциалом. По этой причине не исключено, что в любой терапевтической встрече мы вполне можем наблюдать или переживать явления, которые никогда не были известны ранее. Все это делает терапевтическую работу непрерывным волнующим приключением, где нас на каждом повороте ожидают новые открытия и новые уроки.

К числу самых важных следствий новой модели психики относятся прозрения социополитического характера. Попытки традиционной науки дать правдоподобное объяснение жестокости, которой отмечена большая часть человеческой истории, обычно, были неубедительными и оставляли желать лучшего. Образ человека как «безволосой обезьяны», таящей в себе кровожадные инстинкты, унаследованные от животного прошлого, не может объяснить то, что психоаналитик Эрих Фромм назвал «злокачественной агрессией», которая присуща только человеку. Хотя животные сражаются за пищу, возможность половых связей и территорию, ни одно животное в природе даже близко не подходит к тем бессмысленным жестокостям, которые творят люди. Попытки психологического объяснения нашего насилия в рамках биографической модели человеческого сознания были столь же разочаровывающими и неадекватными.