Следователь выдержал паузу и, подняв для пущего эффекта палец, прошептал:

– Мясник! Вот кто анатомию знает не хуже хирурга. Каждый божий день печеночку, желудок, почки вычленяет самым что ни на есть ювелирным образом, не хуже покойного господина Пирогова. Да и ножи у хорошего мясника не тупее скальпеля.

Тюльпанов потрясенно молчал. А ведь прав неприятный человек Ижицын! Как же можно было про мясников-то забыть!

Ижицын реакцией собеседника остался доволен.

– А теперь и про мой план. – Он снова подошел к карте. – Стало быть, мы имеем два очага. Первые два трупа обнаружены вот здесь, два последних – вот здесь. Чем объясняется смена места деятельности преступника, нам неизвестно. Может быть, он рассудил, что в северной части Москвы душегубствовать удобнее, чем в центральной: пустыри, кустарники, меньше домов. На всякий случай я беру на подозрение всех мясников, проживающих в обоих интересующих нас местностях. У меня уж и список есть. – Следователь достал листок, положил на стол перед Анисием. – Всего их тут семнадцать человек. Обратите внимание на тех, кто помечен шестиконечной звездой или полумесяцем. Вот тут, в Выползове, татарская слобода. У татарвы свои собственные мясники, сущие разбойники. Напоминаю, что до сарая, где нашли Андреичкину, от слободы менее версты. До железнодорожного переезда, где обнаружен труп девчонки без лица, столько же. А здесь, – длинный палец переместился по карте, – в непосредственной близости от Трехсвятского и Свиньинского – синагога. При ней – резники, этакие пакостные жидовские мясники, что скотину по ихнему варварскому обычаю умерщвляют. Никогда не видели, как это делается? Очень похоже на работу нашего приятеля. Чуете, Тюльпанов, чем дело пахнет?

Судя по раздувающимся ноздрям важнейшего следователя, пахло громким процессом, нешуточными наградами и головокружительным продвижением по службе.

– Вы, Тюльпанов, человек молодой. Ваше будущее – в ваших собственных руках. Можете держаться за Фандорина и останетесь в дураках. А можете поработать на благо дела, и тогда я вас не забуду. Вы юноша сообразительный, расторопный. Мне такие помощники нужны.

Анисий открыл было рот, чтобы дать наглецу должный отпор, но Ижицын уже вел речь дальше:

– Из семнадцати интересующих нас мясников четверо татары и трое жиды. Они – на подозрении первые. Но чтобы избежать упреков в предвзятости, я арестую всех. И поработаю с ними как следует. Слава Богу, опыт имеется. – Он хищно улыбнулся и потер руки. – Стало быть, так. Перво-наперво нехристей солонинкой покормлю, ибо православный пост им не указ. Свинину они жрать не станут, так я говядинкой велю попотчевать, мы чужие обычаи уважаем. Православных – тех селедочкой угощу. Пить не дам. Спать тоже. Ночку посидят, повоют, а с утра, чтоб не заскучали, буду по очереди вызывать, и мои ребята их «колбаской» поучат. Знаете, что такое «колбаска»?

Тюльпанов потрясенно покачал головой.

– Преотличная штуковина: чулок, а в нем мокрый песочек. Следов никаких, а очень впечатляет, особенно если по почкам и прочим чувствительным местам.

– Леонтий Андреевич, вы же университет кончали! – ахнул Анисий.

– Именно. И потому знаю, когда можно действовать по правилам, а когда общественный интерес позволяет правилами пренебречь.

– А что, если ваша версия неверна, и Потрошитель никакой не мясник?

– Мясник, кто ж еще, – пожал плечами Ижицын. – Я ведь, кажется, убедительно разъяснил?

– Но вдруг сознается не тот, кто виновен, а самый слабый духом? Ведь тогда истинный убийца останется безнаказанным!

Следователь до того обнаглел, что позволил себе покровительственно похлопать Анисия по плечу.

– Предусмотрел и это. Конечно, неавантажно выйдет, ежели мы сейчас какого-нибудь Мойшу или Абдулку вздернем, а месяца этак через три полиция снова потрошеную шлюху обнаружит. Случай особенный, переходящий в разряд государственных преступлений. Шутка ли – сорван высочайший приезд! Потому и меры допустимы чрезвычайные. – Ижицын сжал кулак так, что хрустнули суставы. – Один пойдет на виселицу, а остальные шестнадцать поедут по этапу. В административном порядке, безо всякой огласки. В места холодные, безлюдные, где и резать-то особенно некого. А полиция еще и будет там за ними приглядывать.

«План» решительного следователя привел Анисия в ужас, хотя отрицать эффективность подобных мер было трудно. Высокое начальство ввиду приезда грозного графа Толстова, пожалуй, с перепугу инициативу одобрит, и жизнь множества ни в чем не повинных людей будет растоптана. Как этому помешать? Ах, Эраст Петрович, ну где вы пропадаете?!

Закряхтел Анисий, задвигал своими знаменитыми ушами, мысленно попросил у шефа прощения за самовольство, да и рассказал Ижицыну про вчерашние следственные достижения. Пусть не слишком заносится, пусть знает, что кроме его «мясницкой» версии есть и другие, пообстоятельней.

Леонтий Андреевич выслушал внимательно, ни разу не перебил. Его нервное лицо сначала побагровело, после стало бледнеть, а под конец пошло пятнами, и глаза сделались словно пьяные.

Когда Тюльпанов закончил, следователь облизнул белесым языком толстые губы и медленно повторил:

– Акушерка из нигилисток? Свихнувшийся студент? Купчина-сумасброд? Так-так…

Ижицын вскочил со стула, забегал по комнате, взъерошил волосы, чем нанес непоправимый ущерб идеальному пробору.

– Превосходно! – вскричал он, остановившись перед Анисием. – Я очень рад, что вы, Тюльпанов, решились откровенно со мной сотрудничать. Какие могут быть тайны между своими, ведь одно дело делаем!

У Анисия по сердцу пробежал противный холодок – ой, зря проболтался. А следователя уж было не остановить:

– Что ж, попробуем. Мясников я, конечно, все равно арестую, но пусть пока посидят. Обработаем сначала ваших «медиков».

– Как это «обработаем»? – запаниковал Анисий, вспомнив милосердного брата и докторшу. – «Колбаской», что ли?

– Нет, с этой публикой надо по-другому.

Следователь немного подумал, сам себе кивнул и изложил новый план действий:

– Стало быть, действовать будем так. С образованными, Тюльпанов, своя метода. От образования в человеке душа размягчается, становится чувствительной. Если наш брюхорез – человек из общества, то это оборотень: днем он обычный, как все, а ночью, в момент преступного исступления, в него как бы бес вселяется. На этом и сыграем. Я возьму их, голубчиков, когда они обычные, и предъявлю им дело рук оборотня. Посмотрим, выдержит ли их чувствительность эту картину. Уверен, что виновный сломается. Увидит при свете дня, какие дела его другое «я» творит, и выдаст себя, непременно выдаст. Тут, Тюльпанов, психология. Решено. Проводим следственный эксперимент.

Анисию почему-то вдруг вспомнилось, как маменька в детстве рассказывала сказку, жалобно причитая за Петю-Петушка: «Несет меня лиса за синие леса, за высокие горы, во глубокие норы…»

Шеф, Эраст Петрович, плохи дела-то, совсем плохи.

В подготовке «следственного эксперимента» Анисий не участвовал. Засел в кабинете Захарова и, чтобы не думать про допущенную оплошность, стал читать лежавшую на столе газету – все подряд, без разбору.

«Московские ведомости» сего 6 (18) апреля сообщали следующее: