– Значит, предложение мне делает одно из тех чудовищ, о которых пишут в еженедельниках?

– Может быть, вас это огорчит, но чудовище – самый обыкновенный бывший солдат.

– А-а, так это вы о войне…

– Вы считаете, что, если убивают на войне, это вполне естественно?

– На войне речь может идти лишь о законной обороне.

– Только в мирное время существует такое понятие, как превышение предела необходимой обороны, то есть любую оборону обязательно снабжают, так сказать, предохранительным клапаном. А на войне нападение – лучший вид обороны. То есть война – узаконенная цепь превышения предела необходимой обороны.

– Я вовсе не намерена оправдывать войну.

– Почему? А вот я, например, не собираюсь выступать против войны. Хоть я и говорю: убийца, убийца, а ведь речь-то идет о сущем пустяке – всего каких-то восемнадцать человек. К счастью или к несчастью, я был простым солдатом, да и стрелял плохо. Ну ладно, поглядите-ка в окно. В этой толпе прохожих полно летчиков, артиллеристов которые действовали в прошлом весьма успешно. А если не они сами, то их братья или дети. У кого же из этих людей повернется язык осуждать меня?

– Ни у кого, естественно. Да и не должны осуждать.

– По той же причине и я их не осуждаю.

– Кажется, я понимаю. Вернее, начинаю понимать, почему вы так долго оставались одиноким.

– Я бы предпочел, чтобы вы поняли, почему я собираюсь расстаться с одиночеством.

– Мне очень хочется понять, но…

– Я же говорю, что вы человек, который мне нужен.

– Я не настолько самоуверенна.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Мы с вами люди неприспособленные. Я прекрасно поняла, что вы легкоранимый, мягкий человек… И все-таки почему я вам необходима – не объясните ли вы мне конкретнее и яснее… Вы согласны?… Ведь мы с вами люди уже сложившиеся…

– Вы правы. Можно объяснить вполне конкретно. Если бы мое решение было продиктовано минутным порывом, разве стал бы я прибегать к картотеке брачной конторы? Нет, мое решение вполне конкретно. Так же конкретно, как вот этот стол или пепельница.

– Благодарю, вы очень любезны… Но у меня угловатый подбородок – как у мужчины, некрасивые уши, а губы злые…

– Но зато вы прекрасно разбираетесь в воспитании детей – это, как я увидел, ваше призвание.

– Вы действительно похожи на большого ребенка. – Женщина весело смеется. По ее виду не скажешь, что она недовольна разговором, напоминающим блуждание в лабиринте.

– Но между ребенком и взрослым, похожим на ребенка, большая разница.

– Я говорю именно о детях. Разве вы лишены чувства долга перед детьми, которых надо спасти, вырвать из этого мира, превращающегося под тяжестью смога в нефтеносное поле?

Женщина откидывается на спинку стула и еще выше поднимает сведенные вместе колени – поза несколько легкомысленная.

– По-моему, у вас все задатки, чтобы стать верующим. Я же в бога не верю и поэтому считаю, что детей, даже нежно любимых, нужно растить в естественных условиях. Да и педагогика отрицает воспитание в стерильной среде. Во всяком случае, поскольку речь идет о замужестве, я должна в первую очередь подумать о себе.

– Вы хотите сказать, что вас не волнует, если наши дети окажутся в самом очаге эпидемии, охватившей людей?…

– Наши дети?

– Разумеется, именно наши дети. Я не такой альтруист, чтобы делать вам предложение ради желания усыновить чужих детей.

– Раньше времени говорить об этом как-то странно…

Женщина чуть проглатывает конец фразы, что, правда, очень женственно. Может быть, так выражается ее смущение. Мужчина сразу же улавливает это и говорит решительно, хотя в тоне его проскальзывают нотки растерянности:

– Вы ошибаетесь. Я говорю о своих детях, уже существующих.

Лицо женщины сереет.

– Странно. Я внимательно прочла вашу карточку, в ней написано, что у вас нет детей.

– А-а, в карточке… – Мужчина облизывает губы и смотрит в пустую чашку. – Да, в карточке действительно…

– Вы написали неправду?

– Никакой особой неправды там нет…

– Вот как? Написать неправду, которая моментально обнаружится…

– Как бы это лучше сказать?… Речь идет не о таких детях… Не о таких, о которых следует писать в карточке…

– Тайный ребенок?

– Пожалуй, в некотором смысле…

– Наверно, внебрачный ребенок, которого вы пока не признали?

– Я же вам говорю, речь идет совсем не о таких детях, которых признают или не признают.

– Ничего не понимаю.

– В обычном смысле они на свете не живут и включить их в жизнь тоже невозможно…

Женщина, продолжая пристально смотреть на мужчину, чуть склоняет голову набок, лукаво улыбается, обнажая зубы, и кивает головой, будто своим мыслям.

– Все понятно… Если вы это имеете в виду, то мне все понятно.

– Что вам понятно?

– Просто вы их видели во сне.

– Да, возможно, и во сне. Но сон был наяву. Они дышат, двигают руками и ногами – сон наяву.

– Интересно, интересно вы рассказываете…

– Я вам уже говорил и повторяю снова, дети действительно живые. Реально существующие в биологическом смысле дети. Если вы мне не можете поверить хотя бы в этом…

– Где они живут?

– В моем доме, разумеется. В подвале моего дома. Я называю его подвалом, но там все оборудовано так, чтобы они не испытывали ни малейших неудобств… Это идеальное жилище, если отвлечься от того, что оно полностью изолировано от внешнего мира.

– Интересно… Ну и дальше…

– То, что я рассказал, не пустая болтовня.

– Я вас слушаю вполне серьезно.

– Детей двое. Старшему тринадцать лет, младшему недавно исполнилось девять… Но меня вот что беспокоит – станете ли вы другом этих детей, существует ли такая возможность, пусть даже самая маленькая? Разрешите мне хотя бы надеяться на это.

– Что ж, если вы действительно этого хотите…

– Тогда позвольте мне задать вам еще один вопрос… Если бы в таком положении оказались вы… Нет, я напрасно это делаю. Вопрос, имеющий подобную посылку…

– У меня была тетя, дальняя-дальняя родственница, – так вот она держала кошек.

– Кошек?

– У нее было четыре поколения кошек – всего штук тридцать. И никто их никогда не видел.

– Вы ставите меня на одну доску со своей ненормальной тетей…

– Моя тетя вовсе не была ненормальной. Каждый день хозяин ближайшей рыбной лавки привозил ей еду для тридцати кошек. Кошки существовали на самом деле. И я ни разу в этом не усомнилась. Если кому-то это действительно необходимо, нет ничего проще, как поверить в существование тридцати кошек.

– Да, вы, несомненно, человек, который мне нужен. Все же задам вам вопрос. Какое небо вы бы хотели создать для наших детей? Вместо этого, затянутого смогом…

– Ослепительно голубое летнее небо морского побережья.

– Почему?

– Или, может быть, осеннее. Осень – изумительный сезон, когда уже не жарко, созревают фрукты…

– Это нереально.

– Вы так думаете?

– Детям придется жить вдвоем на вымершем земном шаре. Сезон для них не будет иметь никакого значения. Им нужна суровая Закалка, чтобы они смогли выжить, противостоять любым невзгодам.

– И даже смогу?

– Нет, смог и человек взаимно исключают, взаимно уничтожают друг друга. Потому-то с самого начала, правда, тут были и экономические причины, я выбрал небо пустыни.

– Детям – пустыня, не слишком ли это жестоко?

– Но я сделал поблизости небольшой оазис. И что, вы думаете, произошло?

– Как что произошло?

– Дети, точно дикие животные, по одному запаху учуяли воду.

– Очень интересно. Вы мне не закажете чаю?

– Может быть, попьем его у меня дома? Чаю у меня сколько угодно. И кроме того, раньше, чем вы примете окончательное решение, я думаю, хорошо бы вам встретиться с детьми…

– Когда я попаду в ваш дом, то тоже увижу небо пустыни?

– Нет. Теперь пустыню я уничтожил. Детей я поселил в джунглях третьего ледникового периода. И потому, то там бродят динозавры, от огромных до самых маленьких, и потому, что все живое превращается в уголь и нефть, этот период имеет очень много общего с современностью.