Он в очередной раз одарил Сергея Марковцева недружелюбным взглядом, но задержался на несколько мгновений, изучая его. Лицо знакомое, кажется, они действительно встречались раньше.

– Выглядишь ты, Адам, хорошо, – продолжил Марк, прикуривая сигарету. – Говорят, кто выглядит хорошо, тот и чувствует себя хорошо.

– Покойники в гробу выглядят хорошо, – ответил Адам, по-восточному, с хитрецой сузив глаза, и тут же перешел на американскую прямоту: – Мы знакомы?

Наверное, он – один из моих клиентов, прикинул Адам, маякнув Хусейну: «Кури пока». Один из бывших клиентов. От этой мысли у летчика с новой силой заныли зубы.

– Один раз, – ответил на вопрос Хуциева Марковцев, непроизвольно стилизуя речь. – Один раз твой дом стал нашим домом, а твой самолет…

– Вашим самолетом, я понял, – грубовато оборвал гостя Адам и стал загибать пальцы: – Значит, виделись мы три раза. Или мне следует дослушать тебя до конца?

– Один раз, – рассмеялся Марковцев. – Вижу, берет ты бережешь, как свою голову.

– Это талисман, – был вынужден объяснить Адам, поправляя порядком выгоревший, с несмываемыми масляными пятнами головной убор, в котором он походил на Лелика из «Бриллиантовой руки». Без него он не занимал кресла КВС, и только поэтому количество взлетов его самолета равнялось количеству посадок, был уверен Адам. У каждого человека – даже у спортсмена, по-простому рассуждал он, есть вещи, которые помогают ему, особенно в трудную минуту. Кто-то надевает на соревнования штопаный-перештопаный носок, кто-то не бреется, кто-то обладает набором заклинаний. Коричневый же берет Адама так понравился его ангелу-хранителю, что его крылья всегда хлопали в спутной струе самолета.

«Моего самолета…»

Адам окончательно и бесповоротно решил, что не станет продавать его, точнее – отдавать как довесок к земле, на которой он работал и изучил каждый сантиметр.

– Прыгали группой? – спросил он, с трудом отмахиваясь от назойливых мыслей.

– Да, – ответил Сергей. – Нас было тринадцать человек.

Не самая большая группа, машинально покивал Адам. Он поднимал на борту своего «Яка» и тридцать человек. Едва ли не со слезами на глазах он представил, как отваливается челюсть-люк самолета и звучит команда: «Рампа открыта». Он заходит на высадку по левой коробочке на курс следования через расчетную точку приземления. А после выхода из разворота выпускает закрылки на пятнадцать градусов и сбавляет скорость, в динамиках, установленных в грузовой кабине, звучит его голос: «Полет горизонтальный. Скорость триста десять. Пошел!» Групповые прыжки. Что может сравниться с ними по красочности? Даже прыжки в один поток и с принудительным раскрытием парашютов – завораживающее зрелище. Пошел первый парашютист, второй, третий, четвертый… Интервал – одна секунда, а кажется, что вся группа высыпала через люк за одно мгновение. Только вытяжные тросики, собранные в кучу, покачивались на леере.

Что-то с лицом ранее прожитого выбило из скупых глаз азербайджанца слезу. Он видел то, чего не видел ни один человек на этой земле: групповой прыжок со сверхмалой высоты, равнявшейся ста метрам. Вот сейчас, в этот миг, он узнал Марковцева, чей диверсионный отряд грузно протопал по грузовой кабине его самолета и исчез за опущенной рампой.

Десантников разворачивало ногами вверх, за ними поочередно появлялись серые «хвосты», стремительно приобретавшие очертания куполов парашютов. Затем положение парашютистов резко менялось на противоположное: рывки в сопровождении хлопков. Но уже у самой земли. Хлопки куполов едва ли не совпадали с ударом ног о землю.

Сколько же лет прошло, пролетело с тех пор?

Восемь – пришел ответ.

Неужели восемь?

Адам больше удивился не цифрам, а своей памяти, в которой нашлось одно из самых светлых мест – для этого человека и его парней, головой вниз унесшихся в самую гущу боя. Парашюты – лишь отсрочка, малая отсрочка. Их было тринадцать. На поле боя, среди десятков трупов бандитов, потом нашли десять тел русских десантников – Адам навсегда запомнил это сообщение.

– Так это ты… – улыбнулся он Марковцеву и протянул ему сразу обе руки. – Я уже и забыл, как тебя по имени-отчеству.

– А я что, представлялся тебе по полной?

– Конечно. И фамилию назвал. – Адам врал так убедительно, что и сам верил в свою ложь… как в спасение. Отчего пришло такое определение, он так и не понял. – Ты помнишь моего бортмеханика?

Марковцев вместо ответа указал за спину Адама, подмигивая помощнику.

– Хусейн, да?

– Точно, – опередил Хусейна Адам и, не глядя на верного помощника, отдал ему приказ: – Хусейн, подойди и поздоровайся с уважаемым гостем.

А прозвучало по-другому: «Хусейн, бери самый большой нож и выбирай самого жирного барана». И если бы Хусейн держал нож, он бы выронил его: он застыл, увидев вдруг спутницу Сергея Марковцева. Он чуть было не пустил слюну. Не потому что девица показалась ему сногсшибательной красавицей и что он давно не встречал в этих краях представительниц слабого пола. Неожиданность заставила его застыть на месте. Он кое-как справился с собой, набросил на лицо подобие улыбки и провел масленой тряпкой, которую комкал в руках, по носу.

– А-а… – чуть слышно протянул Марк, от которого не укрылся ни один жест азербайджанца.

Он подозвал Катю, появившуюся в ангаре неслышно и неожиданно даже для Адама, который сначала возносил женщин к самым небесам, а потом безжалостно бросал их на землю. Он рассуждал об этом именно в таком ключе. И поэтому встретил незнакомку с настроением и чувствами мужа, которому поднадоела жена.

– Хусейн, – назвался он, подавая гостье руку.

– Катя, – последовал ответ, сопровождаемый дружеской улыбкой.

Хусейн небрежно махнул масленой тряпкой на «ка-вэ-эс», как часто называли Адама Хуциева: командир воздушного судна.

– Это Адам.

Если бы не Катя, Хусейн дошел бы до Марковцева и представил бы и его. Она коснулась борта рукой и спросила в продолжение темы знакомства:

– А это ваш самолет, да?

– Да, – быстро отозвался Хусейн, как ширмой отгораживая Катю от своего старшего компаньона и старого знакомого, о котором он напрочь забыл. Был ли он благодарен ему за эту приятную неожиданность, он об этом пока не думал. Где-то в подсознании победным копьем торчал едва ли не преклонный возраст Адама и его удручающее семейное положение – жена и четверо детей, что напоминало название сказки «Коза и семеро козлят», а в азербайджанской интерпретации – «Коза, козел и семеро козлят», а еще Марковцев, чей возраст был буквально отчеканен на его суровом лице.

Хусейн был небрит, но его этот факт не трогал. Он подумал о том, что бритым будет выглядеть совсем другим человеком, на что Катя просто обязана обратить внимание.

«Это ваш самолет?» – все еще звучал в голове вопрос Кати. Хусейн мог и без помощи Адама поднять самолет в воздух и посадить его. А что касается прыжков с парашютом, то он мог «перепрыгать» и Адама, и Марка. Он столько раз совершал прыжки…

Не прошло и получаса, как все четверо сидели в беседке, которая пряталась от солнца в тени бетонного бокса; его предприимчивый Адам Хуциев приспособил под самолетный ангар. В отсутствие Хусейна и Кати, которая взялась помогать ему на камбузе, Марк спросил у Адама, доверяет ли тот своему помощнику, – тот ответил: «Как себе». И тут же насторожился:

– А что?

– Намечается работа. И я хочу сделать предложение твоему экипажу.

И это, черт возьми, прозвучало солидно, не мог не отметить Адам. Он, не сходя с места, решил, что отказываться не стоит. И только когда Хусейн и Катя накрыли на стол и все четверо опрокинули по рюмке местного коньяка, Марк приступил к делу.

Адам не пропустил ни слова из рассказа Марковцева, ни разу не переглянулся с помощником, – решать, принимать ли рискованное, но заманчивое предложение, ему и только ему. Никаких там голосований. Словно бортмеханик был безрукий и безголосый. Но точно не слепой. Он по-прежнему не сводил глаз с Кати.