Постепенно Сименон расширял круг своих «географических» интересов. На первый значительный гонорар — не то за удачно пристроенный роман, не то за проданную Тижи картину (а Тижи была художницей!) супруги совершают поездку на Поркероль, небольшой остров, расположенный в Средиземном море недалеко от побережья. Поразительно, с какой точностью воспоминания, связанные с этой поездкой, были воспроизведены через много лет в романе «Мой друг Мегрэ!»
Позже за этой поездкой последовали продолжительные путешествия на приобретенных Сименоном парусных лодках — сперва на «Жинетте», затем на «Остготе» — по рекам Франции, которую писатель видел, таким образом, в необычном, новом для него ракурсе, Франции, по точному замечанию Сименона, наиболее «подлинной и древней».
Еще позже — путешествия в Бельгию, Голландию, Германию, Норвегию. Огромный опыт, накопленный в этих путешествиях, знакомство с людьми разных профессий, состояний, национальностей, с их судьбами, подчас трагическими, наблюдения, собранные за годы журналистской работы, позволили Сименону наконец приступить к работе над серьезными романами.
Разумеется, не только личный опыт лег в основу первых значительных произведений писателя: он был внимательным читателем предшествующей классической литературы, без влияния которой многое в творчестве Сименона осталось бы непонятным, необъяснимым.
В первую очередь следует назвать русскую литературу, знакомство с которой относится еще к льежскому периоду жизни Сименона. Много раз исследователи его творчества цитировали слова писателя: «В шестнадцать лет я прочитал, верней, проглотил русских писателей: Пушкина, Достоевского, Гоголя, Толстого, Горького и других. Не знаю, когда я спал. Почти все время я проводил, глотая книги». Особое значение для Сименона имели книги Гоголя, которые не только помогли ему увидеть «маленького», внешне ничем не примечательного человека, но и заставили понять и полюбить его. В произведениях Гоголя он находил шекспировское сочетание комического и трагического. В книгах воспоминаний Сименон будет возвращаться к Гоголю не раз («Я перечитывал Гоголя, которого считал и до сих пор считаю величайшим русским романистом»).
Достоевский научил Сименона пониманию изломанных и несчастных душ, в которых разыгрываются потрясающие трагедии, мучительных поисков смысла жизни, показал ценность и неповторимость духовного мира каждого человека, самого маленького, униженного и оскорбленного. О «Кроткой» Достоевского Сименон вспоминал всю жизнь. И еще: Достоевский сказал всему миру о возможности очищения, возрождения и спасения человека как бы низко он ни пал — и о том, на каких путях можно найти спасение. Неизмеримо далеки друг от друга Родион Раскольников и Франк Фридмайер Сименона (роман «Грязь на снегу»), но именно Достоевский помог найти Сименону тот единственный поворот в судьбе Франка, который ведет к очищению, к людям.
У Чехова писатель учился бережному отношению к человеку, пониманию того, что часто глубоко скрыто в человеческой душе за внешними, как будто нелепыми, странными и непонятными поступками чеховских героев. Роман «Господин с собачкой», конечно, не подражание «Даме с собачкой» Чехова, но это произведение, написанное в значительной степени в чеховской «стилистике».
«Война и мир», «Анна Каренина» Толстого как будто не оставили следа в творчестве Сименона. Это — предмет особого разговора, которого мы здесь касаться не будем. Большие эпические полотна были чужды творческому темпераменту французского писателя, но вот повести «Хозяин и работник» и «Смерть Ивана Ильича» он перечитывал многократно. Как известно, «Смерть Ивана Ильича» произвела огромное впечатление практически на всех больших писателей Запада (напомним хотя бы известных по переводам на русский язык «Семью Тибо» Р. Мартен дю Гара или «Клубок змей» Ф. Мориака); повесть Толстого определила и пафос, основную направленность сименоновского романа «Колокола Бисетра» (1962), своеобразного французского варианта истории человека, который перед близкой смертью вдруг понимает, что вся прожитая им жизнь «была не то», в ней не было подлинного смысла, она была растрачена впустую.
Конечно, будет несправедливо не сказать хотя бы в двух словах и о западных влияниях на творчество Сименона. Он знал, любил и высоко ценил романы Бальзака, Стендаля.
С Бальзаком Сименона сближало ощущение драматичности будничной, повседневной жизни, понимание связи человека с окружающим его миром вещей и обстоятельств. Большое значение для него имело знакомство с произведениями Д. Конрада, У. Фолкнера и др. Многое сближало его с творческими установками М. Пруста. Есть что-то «прустовское» в рассуждениях Сименона о том, как рождались его романы. В частности, как и для Пруста, большую роль в его романах играли детские и отроческие воспоминания, которые в ряде случаев он восстанавливал с необыкновенной точностью. Непосредственным толчком для написания если не всего романа, то его определенных страниц могли стать почти случайные, но устойчивые впечатления, сохранившиеся из прошлого или полученные в настоящем: «Толчком к началу творческого процесса мне всегда служило мимолетное ощущение: запах, цвет неба или даже тихое шарканье по полу. Через несколько часов или дней возникала атмосфера романа и меня начинали преследовать его персонажи, происхождения которых я не знал и о которых ничего не мог сказать». Нечто подобное Сименон говорит и в беседе с журналистом А. Парино: «Когда я сажуа писать роман, я еще не знаю его темы. Мне известна лишь некая атмосфера, некая мелодическая линия, наподобие музыкального мотива. Часто это идет от запаха. В тот день, когда я решил садиться за роман, я шагаю но дороге и вдруг чувствую, ну, скажем, аромат сирени. И вот сирень вызывает у меня в памяти какие-то образы из юности или другого периода жизни, какую-то деревню или какой-то уголок страны». Все это, разумеется, так, но не следует забывать и того, что возникающие у писателя мимолетные ощущения накладываются на весь его предшествующий опыт, накопленные до этого знания.
Упоминания о конкретных исторических событиях разного «калибра» в романах Сименона, в общем, весьма редки, но где-то на втором плане они присутствуют, помогая созданию определенной атмосферы, уточнению временя происходящего в романе. Так, с участием в первой или второй мировой войне связаны (где-то в оставшемся за рамками произведения прошлом) некоторые обстоятельства жизни ряда персонажей; в одном из романов можно найти отклик на фашистскую вылазку в Париже в 1934 г. или на революционные события на далекой окраине Европы, в России, в другом — назван судебный следователь Прэнс, участвовавший в расследовании дела международного авантюриста и мошенника Ставиского. У кого-то из героев романа родственник погиб на войне в Сирии, у когото — во Вьетнаме и т. д. Что же касается судеб «придуманных» Сименоном героев его произведений, то почти всегда за ними стоят судьбы реальных людей, которых Сименон видел, знал, читал о них в газетах или отчетах о судебных заседаниях, о которых он беседовал с сотрудниками французской полиции.
Не так давно у нас была опубликована книга публицистики Сименона. В нее вошли и очерки о работе парижской полиции — «Новые парижские тайны». Вот маленький пример, взятый оттуда. Однажды было обнаружено тело девушки, отравившейся из-за несчастной любви. Перед смертью девушка устлала свое ложе цветами. В романе Сименона «Вдовец» молодая женщина, бывшая проститутка, уходит от мужа и через некоторое время в номере гостиницы кончает жизнь самоубийством на кровати, усыпанной розами.
Подобных примеров можно было бы привести еще немало.
Сказанное выше имеет отношение и к одному из первых «серьезных» романов Сименона, в котором опять-таки впервые появляется ставший впоследствии знаменитым полицейский комиссар Мегрэ. Этот роман, «Петере Латыш», был написан в 1929 г. почти «случайно» в голландском городе Делфзейле на борту полузатопленной баржи, где Сименон творил, ожидая, когда будет закончен ремонт его «Остгота». «Петере Латыш» произведение, далекое от совершенства, но вместе с тем в нем присутствуют многие темы, мотивы, которые писатель будет разрабатывать позже. Прежде, всего, здесь еще немало «красивостей», от которых Сименона призывала избавиться одна из первых его литературных учителей большая французская писательница Колетт; с ее творчеством, к сожалению, советские читатели все еще недостаточно знакомы. Небольшой пример: в одной из служебных комнат роскошного отеля обнаружен убитый полицейский инспектор Торранс: «Это могло бы показаться гротескным! Нет! Это было ужасно! Это было трагично! Это было страшно!». Обилию «устрашающих» восклицаний мог бы позавидовать не один из предшественников Сименона по «детективной» части, например, создатели кошмарного «Фантомаса». В других романах писателя мы с ними, пожалуй, больше встречаться не будем, да и не входило в задачу Сименона вызывать у читателя чувство ужаса, описывать кровавые подробности преступлений, рисовать сцены насилия и жестокости. И уж кстати: с беднягой Торрансом, надежно убитым гнусным преступником, произошло то, что иногда случалось с персонажами и других писателей: в более поздних романах мы еще не раз встретимся с Торрансом, живым и здоровым.
