– Сгнил, – понял Зверев. – Кажется, кто-то совсем обленился, за отцовским хозяйством не глядит.

– Кто там балует?! – наконец хрипло отозвались со двора. – Счас стражу кликну!

– Я те кликну! – не сдержав гнева, резко ответил князь. – Давно плети хозяйской не пробовал? Отворяй немедля, дармоед.

– Хто это там боярскому человеку грозить смеет? Уходи, стражу кликну!

– Сын боярина Лисьина, князь Андрей Васильевич к себе вернулся! – ответил Пахом.

– Нечто чадо вернулось? – мгновенно переменился тон за воротами. – Бегу, бегу, Андрей Васильевич, бегу, княже.

Загрохотала тяжелая запорная балка, створки качнулись внутрь, и в неясном свете звезд вместо приказчика Андрей увидел перекошенного на левый бок старика в одной исподней рубахе. Тот подслеповато щурился и продолжал удерживать в руке увесистый дубовый запор.

– А где эти… – Зверев щелкнул пальцами. За давностью времени имена отцовских подворников выветрились у него из памяти. – Ну…

– Преставились, царствие им небесное, – перекрестился старик. – Всех четверых лихоманка проклятущая по осени забрала. Так семьей в царствие и отошли. Меня Ольга Юрьевна сюда покамест приставила, за добром доглядывать.

– Тихон, ты, что ли?! – вдруг воскликнул дядька. – В приказчиках?

– Пахом? – признал холопа старик. – Что же вы в воротах-то застряли. Проходите, проходите! Радость-то какая матушку ждет!

Сторож наконец посторонился, освобождая дорогу.

Андрей въехал, спешился под самой крепостной башней, оглянулся на Тихона:

– Как матушка моя? Здорова? Когда известия были? Какие?

– Здорова, здорова, княже, – засеменил к нему старик. – Не жалуется. А возмужал ты как, возмужал! И не признать прежнего отрока. За таковую дерзость прости, Андрей Васильевич…

– Я не в обиде, – успокоил его Андрей. – Ты свое дело с прилежанием исполнил, так и надобно.

Он уже понял, что за подгнившие ворота спрашивать больше не с кого, старику со здешним хозяйством все равно не управиться. Хорошо, если дом теплый да в погребе что-нибудь на ужин найдется. Сторожу ведь многого не нужно – комнатушку одну обогреть да кулеш заварить. Вымороженного дома за ночь не протопить.

– Пиво у меня есть! – словно подслушав его мысли, вдруг вспомнил Тихон. – Аккурат вчера слободские принесли. Не желаете испить хмельного с дороги, гости желанные?

Пиво у сторожа, на удивление, оказалось неплохим, солонина в погребе – вполне приличной, а вот дом – промороженным насквозь, что было совсем не удивительно. А какой смысл старику весь дом греть, коли в нем ни единой живой души? Разве мыши бегают – так их отогревать грех еще больший.

В людской было тепло. Но Андрей как князь заночевал все же в хозяйской комнате, в которой только поутру начали оттаивать затянутые промасленным полотном окна. Так и спал на боярской постели, завернувшись в шкуру, для отдыха в снегу предназначенную. Когда же от прогревшейся каменной печи по горнице наконец потекло блаженное тепло – на улице уже засветлело небо. Самое время уезжать.

Правда, помня отцовские заветы, князь прошел вдоль земляного вала, насыпанного поверх толстостенных дубовых рубленых клетей, выискивая возможные осыпи и проверяя прочность дверей, потом поднялся наверх, к самой крепостной стене, осмотрел и ее: как стоит, не перекосилась ли, не подгнила?

Просторный двор в тесном внутреннем пространстве города достался боярам Лисьиным не просто так. На обязанности помещика по разряду было возложено поддержание в исправности шестигранной рубленой башни размером с пятистенок, выпирающей немного вперед из вала, и примерно по двадцати сажен стены по обе стороны от нее – как раз того участка, к которому и примыкал двор. Ее Лисьины и строили, и обживали, для нее припасы боевые копили, погреба наполняли. Эту стену и башню они и обороняли, коли сильный ворог под стены Великих Лук наведывался. Не одни, конечно – с кожевенной слободы ремесленники здесь же оборонялись, боярину и холопам его помогая. Коли опасность надвигалась – с семьями своими и самым ценным добром перебирались на боярское подворье. В тесноте, да в безопасности… Коли мужи у бойниц духом не дрогнут.

Покрытые изморозью бревна выглядели свежо, словно их только что связали в венцы.

А может – и правда недавно рубили. Андрей не был здесь так давно, что ручаться не мог. Он добрел до лестницы, легко взбежал наверх, прошел по помосту у бойниц. Распущенные вдоль бревна даже не заметили его веса. По ним не то что ратникам в полном вооружении – на танке смело можно было кататься.

Проход в башню находился на четыре ступени выше помоста. Ходить особо не мешает, но если кто на стену прорвется – отбиваться сверху вниз куда удобнее. Внутри было, естественно, морозно и сумрачно. Вдоль наружных стен тянулись стеллажи со стрелами, какими-то горшками и увесистыми булыжниками. Напротив выстроилось два десятка копий и не меньше полусотни сулиц. Весьма внушительный арсенал.

На миг Андрей удивился, что оружие находится здесь, так далеко от присмотра – но потом сообразил, что места на первом этаже башни наверняка отводились людям, коих в трудный час окажется немало.

– А двери в башню нужно все-таки запереть, – решил князь и стал подниматься на боевую площадку по неудобной приставной лестнице. Зато, прорвись противник в башню – сверху опять же проще будет отбиваться.

Отсюда, с высоты семиэтажного дома открывался восхитительный вид на пробудившийся город. Далекие люди казались крохотными, как пчелы. Великие Луки были точно улей: огромное количество прямоугольных сот, и в каждой кто-то шевелился, бегал, что-то делал. Над всем этим, словно гигантская матка, возвышалась черная от времени цитадель, украшенная пятью башнями с зелеными остроконечными шатрами.

По другую сторону стены вольготно раскинулись домики с огородами, напоминая обычную большую деревню. Увы, в случае опасности дома эти, скорее всего, будут сожжены самими горожанами – чтобы атакующий враг не использовал их как укрытия. А бездомные обитатели перейдут сюда, внутрь более тесного, но зато защищенного города.

Эти размышления побудили младшего из рода Лисьиных заняться делом: Андрей внимательно осмотрел и простучал настил, проверил бревна между бойницами и под ними. Помнится, отец предупреждал, что тут дерево загнивает в первую очередь – вода затекает.

– Шатер нужно над башней поставить, – решил Зверев. – И суше, и ремонта меньше, и лишнее помещение получится на черный день.

– Андрей Васильевич! Андрей Васильевич, ты где? – услышал князь знакомый, но далекий голос, через одну из бойниц выглянул во двор:

– Я здесь, Пахом! Тебе чего?

– Сбираться надобно, княже! – резко поднял голову дядька и вдруг, протяжно вскрикнув, опрокинулся на спину, прямо в истоптанный снег. Заскреб землю руками.

– Пахом! – В груди ледяным комком прокатился страх. – Пахом, ты чего?!

Андрей, прыгая через ступени, в считанные минуты скатился вниз и, растолкав холопов, опустился возле своего воспитателя на колено:

– Ты чего, Пахом? Что случилось?

– Ты велел… С утра поторопить, княже… – сквозь зубы, с явным усилием пробормотал пожилой воин.

– Тебя ранили? Где болит? – быстро расстегнув зипун, наскоро осмотрел дядьку Андрей.

– В спину… Прострелило… – поморщился холоп. – Вестимо, отойдет. Сейчас отойдет…

– В дом его несите, – выпрямившись, решительно приказал Зверев. – Поясницу жиром бобровым с перцем растереть, да прогреть хорошенько надобно. Баня-то тут есть? Тихон! Есть на подворье баня?

– Да что сие за баня? – пожал плечами старик. – Полоскальня обычная.

– Печь в ней есть?

Тихон кивнул.

– Тогда топи! Веничком можжевеловым дядьку по спине надобно пощекотать да жирком с перцем намазать… – Первый испуг за воспитателя прошел, и теперь Андрей начал понимать, в какую неприятность попал. Радикулитного Пахома в седло не посадишь, не в том он состоянии. И ждать, пока болячка отпустит, тоже нельзя – не для того он налегке через половину страны мчался, чтобы чуть ли не у порога целый день лишний сидеть. В задумчивости князь продолжил: – Вина купи хлебного, тоже не помешает, дабы боль не так мучила.