— Молчи и слушай! — скомандовала еще раз Лили, притягивая меня к самой двери.

— Но я не хочу подслушивать, это нечестно, — слабо протестовала я, больше для очистки совести, конечно.

— Даже когда дело касается одной тебя? Даже и тогда не хочешь? — с иронической улыбкой, сразу погубившей во мне все мои благие настроения, спросила она.

Мой маленький демон-искуситель рассчитал верно. И аргумент Лили пришелся как нельзя кстати. Могла ли я устоять против соблазна, когда дело шло обо мне самой. Тихо, бесшумно сделала я последний шаги к двери и припала ухом к замочной скважинке. Было великолепно слышно все, что они там говорили. Сейчас особенно явственно звучал пониженный голос старой гувернантки.

— Что ни говорите, милая madame Клео, а брак этот не может быть счастливым. Разве можно вступать в семью, где belle-socur — настоящая истеричка, а дочь мужа от первого брака — такой бесенок, за которого ни на минуту поручиться нельзя.

— Но знаете, и она себя не даст в обиду. Даром, что мягко стелет — жестко спать. Тихоня-тихоня, а как будет полновластной хозяйкой «Милого» — увидите, не узнаете ее. Еще такая мачеха из нее выйдет, что и бесенка-Люсю к рукам приберет!

— Дай-то Бог! Положительно сладу нет с девочкой. Бесчувственная какая-то. Я думала смерть старухи повлияет на ее характер а, между тем она, кажется, и не вспоминает свою добрую бабушку. Положительно у нее нет сердца.

— И зачем они только отложили на год эту свадьбу, — продолжал голос madame Клео за дверью.

— Но Боже мой, как же иначе, моя милая? Смерть старухи, траур и потом эта несчастная Марья Сергеевна. Я думаю ради того, чтобы не раздражать бедную девушку, ее брат откладывает последний акт всей этой трагикомедии.

— Но вы верите слухам, что старуха умерла с горя, как только услышала от сына о его предстоящей женитьбе?

— Ну, это все вздор, моя милая. Глупые городские сплетни. Старая Ордынцева любила «эту»… Старая Ордынцева была настоящая леди, и мелочи жизни являлись чуждыми ее душе. Если кому-нибудь и пришелся этот брак не по сердцу, то только молодой хозяйке…

— А вы думаете девочка будет довольна иметь мачеху?…

Последнюю фразу я едва-едва успела расслышать. Подозрительный шорох за дверью заставил нас и Лили с быстротою мячиков отпрыгнуть на середину классной. Затем, не рассуждая ни минуты, мы схватились за руки и пулями вылетели в коридор. Там, в дальнем углу его, мы затиснулись обе в промежуток между двумя шкафами, место, игравшее роль нашего убежища в те минуты, когда мы, дети, решали важные вопросы жизни. Лили, Лили, — с отчаянием зашептала я, — что же все это, наконец, значит?

— Глупенькая Люся, — отвечала мне покровительственным тоном моя сверстница, — неужели ты не поняла «тайны»?

— Тайны? — переспросила я, делая большие глаза.

— Ну да, тайны, — авторитетно подтвердила Лили тем же тоном. — Это тайна твоего отца и всего вашего дома. И потом еще чья-то.

— Еще чья-то? — повторила я, как маньяк.

— Ну, да? Неужели же и сейчас понять не можешь? Вот дурочка-то! Твой отец женится, Люся, и все давно догадались об этой тайне.

— И Ганя?

— И Гликерия Николаевна, конечно, и твоя тетка. Оттого-то она и волновалась и нервничала все время. Конечно, неприятно уступить свое место хозяйки в доме какой-то чужой женщине.

— Чужой?

— Боже, до чего ты наивна, Люсечка! Конечно, чужой, ведь не можешь же ты считать твою будущую мачеху родною.

— Но я не хочу мачеху, не хочу! — почти крикнула я в голос. В ту же минуту маленькая ручка Лили легла мне на губы.

— Тише, сумасшедшая, тише, что ты хочешь, чтобы нам влетело по первое число! — со злостью зашептала Лили, все еще зажимая мне рот рукой.

«Мачеха! Мачеха! — проносилось в моем мозгу. — Мачеха это, судя по сказкам, что-то злое, жестокое, придирчивое, созданное лишь для того, чтобы мучить бедненьких падчериц». Дальше этого мое понятие о мачехе не шло. Между тем, обняв меня за плечи, Лили нашептывала мне в ухо.

— Если ты порядочный человек, Люся ты должна молчать о том, что мы слышали с тобою сейчас. Должна дать мне слово, что никто, никто, даже Гликерия Николаевна не услышит от тебя про вашу домашнюю тайну. Да, да, не услышит ни слова. Ты сделаешь вид, что не знаешь ничего. Давай слово, Люся, сейчас же давай, если ты порядочный и благородный человек, — ужасно волнуясь, заключила моя собеседница.

Что касается меня, то мне непременно хотелось быть порядочным и благородным человеком, и я дала требуемое слою Лили. Но, Боже мой, что мне стоило сдержать его, если бы вы знали! Я предчувствовала мои грядущие муки по этому поводу, и чтобы как-нибудь вперед получить за них хотя бы крошечное вознаграждение, обратилась к Лили с вопросом, крайне интересовавшим меня. «А ты не знаешь, кто будет моей мачехой, Лили»?

Она задумалась на минуту, потом улыбнулась таинственно. — Наверное, ничего не могу тебе сказать, но, кажется, если, не ошибаюсь, это — дочь нашего полицмейстера!

Боже мой! Этого еще не доставало! Я терпеть не могла дочери нашего полицмейстера, крикливой, вечно хохочущей без толку и грубо ломающейся провинциальной барышни, одетой всегда в кричащие платья с толстой, претолстой косой, про которую злые языки говорили, что она фальшивая. От ее резкого голоса и беспричинного смеха оставался надолго шум в ушах и какая-то пустота в голове. Бабушка терпеть се не могла также и называла «звонилкой». И вот, этой «звонилке» суждено было стать моей мачехой. Бедная Люся, бедная Люся!

Теперь, когда Лили открыла мне глаза на все, многое стало мне вдруг понятным из моего недавнего пережитого, и случайно слышанный мною разговор двух дам большие года тому назад на бабушкиной панихиде и поведение тети Муси и постоянно задумчивое теперь настроение моей милой Ганечки. Еще бы, получить такую хозяйку б доме, как «звонилка», можно отчего сойти с ума!

На меня вдруг напало какое-то дикое боевое настроение. Захотелось, во что бы то ни стало, спасти всех от этой злополучной «звонилки». А главное, самое себя.

— Знаешь что, Лили, — неожиданно обратилась я к моей собеседнице, — этого допускать ни в каком случае нельзя, чтобы была счастлива одна «звонилка», а мы все несчастны: тетя Муся, Ганя и я. И этой свадьбы не надо тоже… Я сделаю так, что ее не будет. Я прямо скажу при всех противной «звонилке»: «Уйдите вы от нас, ради Бога. Мы вас все терпеть не можем и просим не выходить замуж за моего папочку, А если вы не послушаетесь меня, то я, то я»… Что бы тогда придумать нам с тобою, Лили? — обратилась я к своей более опытной сверстнице. Но ответа от нее я не дождалась. Послышался голос Гани, гулявшей с мальчиками в саду, пока мы брали урок у Надежды Владимировны.

— Лили, Люсечка, где вы? И мы птицами метнулись ей навстречу.

Был чудесный день радостного мая. Весна в этом году наступила дружная, ровная и теплая на редкость. В начале ее стояло настоящее летнее тепло. В лесу давно уже зацвели ландыши и их целыми ароматными букетами нам доставлял лесник Иван, тот самый Иван, которого мы с Ани приняли когда-то за лешего. Теперь между мной и Иваном установилась самая трогательная дружба. Он баловал меня напропалую и постоянно снабжал настоящими лесными приношениями. То притащит мне из лесу большой пук цветов, то хорошенькую, яркую зеленую ящерицу, то корзиночку спелой лесной земляники или живого птенчика-трясогузку.

Давно уже приглашал Иван нас всех к себе в лес на маевку, соблазняя и чудесным весенним воздухом, и лесными ландышами, покрывавшими в изобилии огромную поляну, находившуюся в полуверсте от сторожки, и печеньем в золе картошки, и кострами, и варкой кашицы на вольном воздухе. Мой отец с удовольствием ухватился за эту мысль. И ему, уставшему со всеми хлопотами, захотелось отдохнуть немного душой и развлечься. Решено было устроить пикник в лесу. Как этого не нехотелось тете Мусе, но пришлось-таки пригласить кое-кого из городских знакомых. Должны были принять участие в пикнике помимо нас и наших друзей из графской усадьбы еще несколько офицеров местного гарнизона с их женами, казначей с тремя дочерьми, сверстницами тети Муси и, наконец, полицмейстер, полковник Крачков со своей столь ненавистной мне дочерью Липочкой.