И свершилось: в 1929-м Булгаков начал, а в 1930-м мощно пошел его шедевр, «та самая главная песенка», евангелие советской интеллигенции – «Мастер и Маргарита». Мениппея, сатира, трагедия, сага, фэнтези, эпос, сияние Небытия и последний приговор Бытию. Дивная тайна, Космос, нестерпимая красота. «Вся соль из глаз, вся кровь из ран» (Марина Цветаева). Оправдание и искупление не пяти, а пятидесяти ошибок в случае необходимости. Ненависть, разносящая эпоху и державу. А тут новая проблема. Булгаков пишет пьесу о войне, о будущей войне. Чистая фантастика. «Адам и Ева». Тупые силовики говорят: «Нельзя!» Ведь в ходе действия гибнет Ленинград. И пьесу запрещают. «Кабалу святош» репетируют во МХАТе и БДТ. Но бездарный и писучий баловень совков и комиссаров Всеволод Вишневский топит своими статьями «Кабалу» в Питере. Булгаков для него не только враг, но еще и конкурент. Во МХАТе репетиции идут пять лет! Наконец показали Ивану Васильевичу (Станиславскому). Но старик струсил. Потребовал переместить акценты: не власть и творец, а творец и толпа (безопаснее). Немирович-Данченко (Аристарх Платонович) оказался смелее, и в феврале 1936 году состоялась премьера. Но тут партийный чиновник Керженцев представил в Политбюро записку, где все разъяснил: Людовик XIV – Сталин, Мольер – сам Булгаков. Так оно и было. И Луи, и Иосиф играли с гениями, как коты с мышками, играли, гладили лапкой, а потом и душили (морально). Ведь «Кабала» – это отчаянный крик «SOS!». Нам, Вечности, читателю, Богу.
И вот разгромная статья в «Правде»: «Внешний блеск и фальшивое содержание». Только семь раз пьеса прошла. Опять сняли. В травле принял участие и близкий друг Булгакова М.М. Яншин, блестящий актер, исполнивший роль Лариосика, а потом сыгравший в «Кабале» Бутона. Булгаков порвал с ним навсегда. «Мхатовцы» уговаривали покаяться и исправить пьесу. Но Булгаков стал героем и отказался: «Запятой не переставлю». Он ушел из МХАТа. Если бы не юмор, не прирожденный склад ума сатирика, он попал бы в Кащенко, как его Мастер. Ум провидца и смех человека со стороны – вот что не дало ему сойти с ума (слишком много ума было, и он не оказался слабаком) или броситься вниз головой с цепного моста. Всегда в приличном старомодном костюме, отутюженных брюках, с моноклем, при твердом воротничке и галстуке, с подчеркиванием «с» (извольте-с) и целованием ручки у дам, он навсегда остался чужим в советской тусовке. Хотя и тусовался, и обедал у «Грибоедова» (куриные котлеты «де-воляй», порционные судачки, суп-прентаньер), и дачу в Перелыгине (Переделкине), видно, хотел. Он натравил свою нечистую силу на НКВД и сделал Воланда сотрудником Иешуа Га-Ноцри. И небо, и преисподняя сошлись в отмщении за поруганную интеллигенцию. Но все, что могли сделать Воланд и Иешуа, – это убить Мастера и Маргариту и дать им покой и убежище на том свете. На этом свете властвовал Черный властелин, и ни Воланд, ни Иешуа ничего сделать с ним не могли. В 1934 году появляется на свет достаточно горькая пародия «Иван Васильевич». А так инсценировки, инсценировки. Гоголь, «Пушкин», «Дон Кихот». Булгаков получает жалованье, но опубликоваться ему не дадут. Роман о Мольере положат под сукно, Пырьев откажется от экранизации «Мертвых душ» по его сценарию. Писатель скажет одному гэпэушнику-сексоту: «Если опера у меня выйдет хорошая – ее запретят негласно, если выйдет плохая – ее запретят открыто. Мне говорят о моих ошибках, и никто не говорит о главной из них: еще с 1929/30 года мне надо было бросить писать вообще». (Кажется, это и есть четвертая ошибка.) Кстати, снять «Кабалу» советовал Ю. Олеша. Гимнаст Тибул и оружейник Просперо этого бы не одобрили, не говоря уж о докторе Гаспаре Арнери. И изгою Булгакову было наплевать на троцкистский процесс. Он так и сказал: «Я же не полноправный гражданин, чтобы иметь свое суждение. Я поднадзорный, у которого нет только конвойных. Если бы мне кто-нибудь прямо сказал: „Булгаков, не пиши больше ничего, а займись чем-нибудь другим, ну, вспомни свою профессию доктора и лечи, и мы тебя оставим в покое“, я был бы благодарен. А может быть, я дурак, и мне это уже сказали, и я только не понял».
Наступает 60-летие Сталина, и «мхатовцы» просят Булгакова написать пьесу о Сталине, «датскую» пьесу. Булгаков опасается, что не сумеет угодить (не делая акцента на том, что писать о тиране апологетику подло). Это пятая ошибка. Последняя. Сталину пьеса не понравилась. Вернее, он был польщен, но ставить не разрешил. Странно, что Булгаков не понял: в «Батуме» изображен юный Сталин-диссидент, подрывающий устои империи. Но все прошло, Сталин возглавил империю и не хотел, чтобы диссидента хвалили, даже если это он сам. Стыдно, очень стыдно. И все как у Мольера: удар, болезнь, смерть. Из-за немилости.
Булгакова настиг наследственный нефросклероз. Резко ухудшилось зрение. Впрочем, театр готов был дать обещанную квартиру (но не успел, квартиру даст Иешуа Га-Ноцри). Деньги по договору выплатили честно. Самое ужасное, что Сталин все понял и замурлыкал в усы: Булгаков хочет навести мосты, понравиться, угодить. Это и сохранило гению жизнь: он не шел против Сталина, он делал вид, что с ним можно иметь доверительные отношения. Его герои не идут против красных, а если идут, то торгуют потом чертями, играют на тараканьих бегах или едут назад, в Россию, как Чарнота, Хлудов или Голубков из «Бега». Вот только «Мастер»… Но Сталин про это так и не узнал. Что ж, Булгаков сам понимал, что на свет он не тянет, что он заслужил только покой. Цена компромисса. Гумилев попал в свет… Сталин заплатил за «Батум»: больного Булгакова посетит генерал от литературы Фадеев, его пошлют в санаторий для правителей в Барвихе. Полгода он еще поживет. За месяц до смерти он совсем ослепнет. Верная Марго (Елена) будет печатать под его диктовку. Главное – сохранить «Мастера и Маргариту». Чтобы роман дожил до печати. Рукопись не сгорела. Она дожила… «Мхатовцы» в феврале последнего года опять просят Сталина помочь. Снова приходит Фадеев и заводит речь о лечении в Италии. Но Булгаков уже не встанет. Он умрет 10 марта 1940 года. За гробом опять-таки пойдут литераторы. Булгаков и это предвидел. «Не пропадать же куриным котлетам де-воляй?» И выпьют водочки, и закусят. «Но ведь мы-то живы!» Сначала Фадеев берегся и на похороны не пошел, но Сталин дал отмашку, и он написал шикарный некролог. Место выделили от щедрот Политбюро на Новодевичьем. Надеюсь, в небытии Булгакова устроили не хуже, чем Мастера. И Елена с ним, и гусиные перья, и ручей, и мостик, и старинный дом. А роман доживет до публикации в «Москве» на грани 1966 и 1967 годов, с глупо выдранными цензурой строчками. Но самиздат выпустит сразу же полный вариант, и слабые и честные руки интеллигентов сохранят все это до перестройки. А в 70-е смелый Юрий Любимов поставит на Таганке полный вариант, и перед портретом Булгакова на сцене зажгут вечный огонь.
Писатель и его любимая уйдут по лунному лучу, а мы останемся, как Иванушка Бездомный, чтобы помнить, верить и ждать полнолуния.
Булгаков писал о крушении интеллигенции. Он ушел под воду на мостике ее тонущего корабля.
АльфрЕд Кох
АПОЛОГИЯ СТАЛИНА
Однажды в Москве объявился черт. Интеллигентный такой черт, без копыт, рогов и хвоста, а напротив даже – в импортном костюме, с легким немецким акцентом и дикой харизмой. Бабам такие черти сильно нравятся. Сопровождали его бесенята рангом поменьше. Один был маленький крепыш, такой тупой бык, заточенный на силовые акции. Второй – глумливый демагог. И третий – вообще то ли человек, то ли животное (кот).
Целью его появления в Москве было изучение нравственного состояния москвичей. Прежде всего его интересовало, насколько изменилось сознание людей под воздействием того коммунистического эксперимента, который вот уже пятнадцать лет как проводили большевики.
Вывод, к которому он пришел, был неутешительный. Во всяком случае, для самих экспериментаторов. Люди совсем не изменились. Какими они были до революции, такими и остались. Мелкие, вполне буржуазные обыватели, интересующиеся исключительно тряпками, сексом, хорошей едой, выпивкой и отдыхом. А квартирный вопрос их даже ухудшил по сравнению с исходным материалом. Никаких возвышенных устремлений, типа там всеобщего счастья человечества, равенства, свободы и неизбежного коммунизма, черт в них не обнаружил. Жалости эти люди не вызывали и соответственно вполне могли быть подвергнуты репрессиям со стороны большевиков (тоже служителей сатаны) без всякой надежды на сочувствие со стороны людей более тонких, возвышенных и высокоморальных.
