Не пережив подобного ужаса, невозможно понять всей силы вызванного им шока. Прежде всего сама эта картина запечатлевается в мозгу так, точно ее вколотили туда гвоздем. Если представить себе разные области нашего мышления как отдельные листки бумаги, сложенные аккуратной стопкой, то такая картина настолько рельефна, что пропечатывает всю стопку насквозь, оставляя свой след на каждом листке. И о чем бы ты потом ни думал, перед твоим мысленным взором встает растянувшееся на песке напряженной дугой тело, широко раскрытый глаз с меркнущей радужкой и застывшим в мертвой неподвижности зрачком, залитое кровью плечо, последнее предсмертное шевеление тонких пальцев.

Когда я, ошеломленный, взглянул на Линду, она спокойно целилась в Джеффа, уверенно орудуя затвором. Я видел, как на песок выпала гильза от патрона.

Джефф хрипло, панически заорал. Должно быть, и я что-то крикнул, но не помню что. Я попытался схватить Линду, однако она от меня увильнула. Джефф вскочил на ноги и побежал прочь от нас. Ружье выстрелило; он повалился на правый бок, затем перевернулся лицом вниз и замер. Линда выстрелила снова, прежде чем я успел вырвать у нее из рук ружье. Краем глаза я видел, как дернулось после выстрела тело Джеффа.

Я завладел ружьем. Линда смотрела на меня пустыми, стеклянными глазами. Лицо ее утратило всякое выражение, нижняя губа отвисла, обнажив зубы. Я помню, что к одному зубу прилипла крошка табака и что у меня возникло нелепое желание сцарапнуть ее ногтем. Я не знаю, что говорилось и говорилось ли что-нибудь вообще, потому что здесь у меня как раз и возник один из провалов памяти.

Я помню затем себя с ружьем в руках и Линду, стоявшую в нескольких стах ярдах от меня в воде в неудобной позе, так как ее рвало. Я не мог посмотреть на тела Стеллы и Джеффа. Я всегда был таким. Как-то несколько лет назад Линда смеялась надо мной. Ночью в нашем дворе сдохла кошка. Я не знаю, как это случилось. Я не мог дотронуться до нее, не мог на нее смотреть. Я вырыл яму и ушел. Закопала кошку Линда.

Сейчас Линда, сложив ладони лодочкой, зачерпывала морскую воду и энергично полоскала рот. Когда я подошел, она посмотрела на меня все теми же пустыми глазами.

— Ступай… доложи! — сказала она хрипло.

— Пойдем со мной! — потребовал я.

— Нет.

Я взял ее за запястье и потащил к коттеджам, к машине. По дороге она стала спотыкаться и наконец безвольно опустилась на песок, закрыв глаза.

— Поедем со мной, — сказал я. — Ты больна.

— Нет.

Здесь у меня опять провал памяти. Следующее мое воспоминание относится к моменту, когда я садился в машину. Что-то мешало мне и раздражало меня, но я не сознавал, что именно. Заставив себя сосредоточиться, я обнаружил, что в левой руке все еще держу ружье. Я сжимал его так крепко, что у меня свело пальцы. Оно мешало мне закрыть дверцу. Это было вроде тех препятствий, от которых приходят в ярость, когда сильно перепьют. Я положил ружье на заднее сиденье. Как я добрался до Хукера, я совершенно не помню. Никакого плана действий у меня не было. Я знал, что Линда заболела и совершила бессмысленное злодеяние. Свойственная ей несдержанность перешла в безумие. За время этой короткой поездки я успел лишь принять решение стать на ее защиту и убедил себя, что все ее странное поведение в предыдущие две недели было уже сигналом тревоги.

Я остановил машину у рынка. Мисс Джетро так описывала потом мои действия: «Он вошел, тяжело дыша, и взгляд у него был какой-то дикий. Он смотрел на меня, облизывая губы, и мне пришлось дважды спросить его, что случилось, и тогда он сказал, что его жена застрелила ту пару из второго коттеджа Дулея. Такая это публика. Они приезжают сюда, и пьянствуют, и доводят себя до такого состояния, что сами уже не знают, что творят. Он был в пляжных штанах и, хотя в лавке было жарко, весь дрожал и покрылся гусиной кожей.

Бафорд Рансей, который как раз зашел за хлебом, усадил этого Коули на стул, пока я вызывала по телефону шерифа. Мне сказали, что в пяти минутах от нас находится сейчас патрульный автомобиль и что с ним свяжутся по радио. Коули все сидел с закрытыми глазами, облизывал губы и дрожал. Бафорд Рансей дал ему сигарету, так я думала, он не удержит ее в зубах. Когда подъехал патрульный автомобиль с Дайком Мэтьюсом, Коули уже немножко успокоился. Дайк сказал, что шериф Вернон со своими людьми скоро будет и что хорошо бы кто-нибудь подождал и показал им дорогу. Бафорд вызвался это сделать. Коули сел в большую машину, а Дайк поехал следом за ним. Люди уже прослышали о случившемся, и еще две машины тоже сразу поехали туда. Когда через двадцать минут Бафорд только собрался проводить на место шерифа Вернона, думаю, половина города была уже в Верано Кей и стояла там, открыв рты».

Поскольку мы с Мэтьюсом ехали в разных машинах, я не мог дорогой поговорить с ним. Я остановил машину у коттеджа Джеффрисов, подумав вдруг, должен ли я буду упаковать и отправить на север их вещи и придется ли мне вести назад их машину.

Мэтьюс затормозил рядом со мной. Он был угловатый, с обветренным лицом, с длинной шеей, на которой сильно выдавался кадык, и с узкими голубыми глазами.

Берег отсюда не был виден. Мы вышли, и Мэтьюс, заглянув на заднее сиденье машины Джеффриса, спросил:

— Это и есть то самое оружие?

— Да, — ответил я и открыл дверцу, чтобы достать его.

— Не трогайте, — резко сказал Мэтьюс. — Вы его сюда положили?

— Да, — сказал я.

Он сплюнул и посмотрел на небо.

— Ну, так где же они?

— Там, на пляже. Мы лежали на солнце. Мистер Джеффрис стрелял по жестянкам. Моя жена взяла ружье. Она выстрелила в голову миссис Джеффрис с очень близкого расстояния. Потом стала целиться в мистера Джеффриса. Он побежал. Она выстрелила, и он упал, и тогда она выстрелила еще раз. Я отобрал у нее ружье. Она… она странно вела себя последнее время.

Мы вышли на дорогу и направились к берегу. Две другие машины остановились у обочины, и люди, увидев, куда мы идем, двинулись за нами.

— Убила их обоих, э-э? — спросил Мэтьюс.

— Убила миссис Джеффрис. Может быть, мистер Джеффрис только серьезно ранен. Но думаю, что и он убит.

— Вы не поглядели?

— Нет. Мне… мне следовало поглядеть. Но я был просто потрясен. Я поехал за помощью.

Мы поднялись на холмик и посмотрели вниз, на пляж. Отсюда могло показаться, что Стелла просто принимает солнечную ванну. Видны были ее темные очки, лежавшие с краю на полотенце; видно было, как отсвечивает на солнце ее бутылочка с лосьоном. Мое одеяло лежало расстеленное подле ее тела.

И это все. Тела Джеффа не было. Линды не было. Я ничего не понимал. У меня возникли самые дикие предположения: Линда утопилась; Джефф каким-то образом дополз до коттеджа.

Мы подошли к трупу. Я заставил себя глянуть в ту сторону, но, увидев тучу мошкары, отвернулся.

— Где второе тело? — спросил Мэтьюс.

— Не знаю. Возможно, он ранен не так серьезно, как мне подумалось.

— Где он был?

— Вот здесь. — Я указал на то место.

Он присел на корточки, оглядел песок и поднялся. Шесть человек были уже меньше чем в двадцати футах от трупа и пялили на него глаза.

— Назад! Назад, черт подери! — рявкнул Мэтьюс. Все чуть попятились, продолжая глазеть. Мэтьюс сердито бросился к трупу, рывком растянул мое скомканное полотенце и с неожиданной деликатностью прикрыл изуродованную голову Стеллы.

Я посмотрел на песок. Он был сухой и горячий, и на нем не оставалось следов. Босая ли, обутая ли нога ступала на него, песчинки тут же снова смыкались, не позволяя увидеть отпечатка. Я пошарил глазами по воде, ища торчавшую над ее поверхностью голову. Я окинул взглядом берег, простиравшийся далеко на север и до мыса на юг. Все это огромное пространство было пустынно. Лишь крачки с громкими криками ныряли в море.

— Где она стояла? — спросил Мэтьюс.

Я стал на то место, где стояла Линда. Теперь, когда лицо Стеллы было закрыто полотенцем, я мог глядеть на нее. Это было темно-коричневое полотенце. Я вспомнил, что Линда купила набор таких полотенец на дешевой распродаже.