1835 год.

Ноэлла обвела комнату полным отчаяния взглядом. Страшно было даже подумать, как сильно та изменилась, с тех пор как она впервые ее увидела. На стенах, где когда-то висели картины, виднелись темные пятна, зеркала над камином больше не было. Исчезла и симпатичная французской работы конторка, за которой мама обычно писала письма. Остались лишь бугристая софа с выпирающими то тут, то там пружинами, два стареньких кресла да ковер. Он был настолько потертый, что убирать его с пола не имело никакого смысла. Все остальное было продано, и Ноэлла прекрасно знала, что в комнате не осталось ничего, за что можно было бы выручить хотя бы несколько шиллингов.

Она подошла к окну и взглянула на запущенный сад. Там все еще росли цветы, посаженные мамой. На дворе стояла весна, и они должны были вот-вот распуститься. Под деревьями золотились нарциссы, однако лужайка, когда-то ухоженная и аккуратненькая, вся заросла буйной травой – ее некому было подстричь. Молодые побеги ежевики заполонили все, нежные весенние цветочки с трудом пробивались сквозь них.

– Что же мне делать? – прошептала Ноэлла.

И, не получив ответа, воскликнула, едва сдерживая рыдания:

– Мамочка… прошу тебя… помоги мне!

Она никак не могла поверить в то, что нежданно-негаданно осталась совсем одна на всем белом свете. Все произошло так быстро. Когда ее отец вышел в отставку, прослужив отечеству верой и правдой всю жизнь и удостоившись за свои заслуги медали за храбрость, ему назначили щедрую пенсию. Он скончался от ран, полученных во время сражений, их последствия дали знать о себе спустя много лет.

С тех пор вдова его стала получать лишь половину пенсии, полагавшейся ему при жизни. В родительском доме всегда царили согласие и любовь, и Ноэлла никогда не задумывалась над тем, как она будет жить, если вдруг умрет мама.

Впрочем, ей казалось – хотя она не признавалась в этом даже себе самой, – что она выйдет замуж задолго до того, как мама успеет состариться, и муж, конечно, станет заботиться о ней.

Когда горе после потери обожаемого супруга потеряло свою остроту, миссис Вейкфилд все свои усилия направила на то, чтобы сделать дочку счастливой. К тому же она была полна решимости дать ей приличное образование. Каждый пенни, сэкономленный при жизни мужа, теперь тратился на Ноэллу, в результате чего она постигла науки, которые девочкам ее возраста изучать обычно не полагалось.

Ноэлла, отличавшаяся живостью ума, училась легко и охотно. Учителями ее были викарий – человек высокой эрудиции, бывший школьный учитель, вышедший на пенсию, и гувернантка, долгие годы жившая в семье аристократов. Ноэлла любила читать и, как часто говорила ее мама, мыслями переносилась в самые разнообразные уголки земного шара.

Нельзя сказать, чтобы в тихой деревушке в Борчестершире, где отец, выйдя в отставку, купил недорогой дом, жизнь била ключом. Дом был старенький, деревянный, выкрашенный белой краской, под черной крышей, и Ноэлла считала его лучшим на свете, поскольку он казалось, всегда был полон яркого солнца и веселого смеха.

Даже после того как умер отец, мама с Ноэллой частенько по вечерам, когда заканчивалось приготовление уроков, находили над чем посмеяться. Нередко они воображали, что вдруг найдут в саду клад и смогут поехать путешествовать по тем местам, о которых Ноэлла читала в книгах и которые завладели ее воображением. И вот год назад, когда Ноэлле было семнадцать лет, к ним неожиданно приехала мамина кузина Каролина Рэвенсдейл со своей дочерью.

Миссис Вейкфилд часто рассказывала дочке о своей кузине, которую очень любила. Они были одного возраста и выросли вместе. Однако рассказы эти ограничивались их детством, и лишь когда Ноэлле исполнилось шестнадцать, она узнала о Каролине Рэвенсдейл всю правду. Выяснилось, что отец Каролины, который был намного богаче отца матери Ноэллы, вывез свою дочку в Лондон, чтобы представить ее ко двору.

Каролина оказалась настолько хороша собой, что имела потрясающий успех.

– Волосы у нее того же цвета, что и у тебя, моя радость, – рассказывала миссис Вейкфилд Ноэлле. – Они достались вам от одного предка, шведа по происхождению. В каждом поколении они нет-нет да и появятся.

Волосы Ноэллы были необыкновенного бледно-золотого цвета, как солнечные лучи, когда небесное светило только-только появляется на горизонте. Однако глаза в отличие от большинства блондинок она имела не небесно-голубые, а темно-синие, как море в шторм.

– Каролина произвела в Лондоне настоящий фурор, – продолжала миссис Вейкфилд, – поэтому никто не удивился, когда она нашла себе блестящую партию.

– А за кого она вышла замуж, мамочка? – спросила Ноэлла, когда слушала эту историю в первый раз.

– За графа Рэвенсдейла, – ответила мать. – Он был намного старше ее, но являлся владельцем огромного поместья в Йоркшире, особняка в Лондоне и еще одного в Пьюмаркете. В Ньюмаркете же у него находились и конюшни, где он держал отличных скаковых лошадей.

Ноэлла слушала, затаив дыхание.

– Странный это был человек, – заметила миссис Вейкфилд. – Когда я впервые увидела его, я даже испугалась.

– А разве ты его видела, мамочка?

– Ну конечно! – ответила мама. – Когда Каролина обручилась с ним, он приехал погостить к ее родителям. Там меня с ним и познакомили. А вскоре, после того как она вышла за него замуж, я приехала к ним в Йоркшир.

– Расскажи мне поподробнее, мамочка!

Секунду помолчав, миссис Вейкфилд продолжила свой рассказ:

– Он был красив. И в то же время в нем чувствовалась какая-то властность. Мне показалось, что к Каролине он относится не как к жене, а как к маленькой девочке.

– А ей это не нравилось, мама? – поинтересовалась Ноэлла.

– Она мне об этом никогда не говорила, – ответила миссис Вейкфилд. – Но мне она тогда показалась несколько взвинченной и не такой счастливой, как мне хотелось бы ее видеть.

Вздохнув, она продолжала:

– Поскольку Йоркшир находится от нас далеко, я была у них там один-единственный раз. Хотя после того как граф построил в Лондоне Рэвен-Хаус, я приезжала туда не сколько раз. Мы с Каролиной тогда великолепно провели время. Ездили на балы, по магазинам…

И, ласково глядя на дочку, она заметила:

– Каролина любила меня. Мы с ней были как сестры. Она давала мне поносить свою одежду, равно как и в детстве никогда не жалела для меня игрушек.

– Должно быть, ты получила тогда массу удовольствия, мамочка! – воскликнула Ноэлла.

– Да, моя хорошая, – согласилась миссис Вейкфилд. – Впервые в жизни я носила дорогие и красивые платья. Не хочу хвастаться, но и я в то время имела успех.

– Да иначе и быть не могло, мамочка! Ты ведь такая красавица!

– Ну, конечно, не такая, как Каролина, но когда твой отец впервые увидел меня на балу в Рэвен-Хаусе, он тотчас же понял, что именно о такой девушке он всегда мечтал. Об этом он мне уже потом сказал.

– Как романтично, мамочка! – воскликнула Ноэлла.

– Да, – согласилась миссис Вейкфилд. – Подобного со мной до того никогда не случалось. Видела бы ты, какой красивый он был в военной форме!

– Значит, ты влюбилась в него, мама?

– Иначе и быть не могло! – воскликнула миссис Вейкфилд. – К сожалению, мы не смогли пожениться сразу же, как нам того хотелось, поскольку твоему папе надлежало вскоре отправиться со своим батальоном в Индию.

Ноэлла порывисто вскрикнула:

– Ой, мамочка, вы оба, должно быть, были вне себя от горя?

– Он лишь успел сказать мне, как сильно меня любит, – продолжала миссис Вейкфилд, – и попросил меня дождаться его. Я обещала.

– И он… уехал, – пробормотала Ноэлла.

– После его отъезда я вернулась обратно в деревню в полной уверенности, что ни один мужчина не покажется мне таким привлекательным и не будет так много для меня значить, как твой папа.