28

Пистолет лежал на прежнем месте.

Затолкав обратно старые газеты, я вылез из кабины бесхозного “ЗИЛа”.

Стекла выбиты, голая рама – кто его бросил между сараями? Когда?

Лучшего места не придумаешь.

Дома на полу валялись коробки из-под завтрака. Я вспомнил похмельное утро, девушку из ресторана. Как она поднимала квитанцию, раздвинув джинсовые ляжки. Тут же в памяти возникла другая, из машины. Ее полуоткрытые пухлые губы.

Надо сказать, одну из его проституток я уже вызывал. В первое время, когда боялся оставаться в квартире ночью. Она оказалась миловидной, даже интеллигентной. Управилась ловко и ласково, я даже не успел опомниться. “Только не оперу”, – предупредила. Смешно и странно, что она помнила музыку, мебель – а не человека.

Остальные девушки в компьютере были обычного, с учетом ретуши, качества. Я листал фотографии целый час, никак не мог выбрать. Эту?

Эту? Остановился на той, что в цветочном купальнике, с челкой. От остальных она отличалась более-менее живым взглядом. Около часа к телефону никто не подходил. За это время я успел прикончить полбутылки коньяку, желание испарялось. Разглядывая фото, я находил девушку не такой уж привлекательной. Даже вульгарной. С чего я взял, что она мне нравится?

Однако лицо, челка! Где я их видел?

“Мир будет принадлежать не тому, у кого самая большая бомба, нет”.

Я набирал номер, как будто от того, снимут трубку или нет, зависит моя судьба.

“А тому, кто сумеет управлять нашими фантазиями”.

Наконец около девяти вечера номер ответил. В трубке раздалось сонное

“алё”.

– Когда ты хочешь? – Судя по голосу, совсем юная.

Сказал, что живу поблизости и готов через час.

– Да, мой сладенький, – изобразила нежную птичку.

Я поморщился и понял, что даже такая фальшь способна меня растрогать.

Меж тем выяснилось, что цена повысилась.

– Зато у нас отдельная ванная!

Я сказал, что цена меня не интересует.

Перед тем как выключить компьютер, заглянул в почту. У него, кроме спама, ничего нет, пусто. Поразительная некоммуникабельность. Однако и у меня в почте было примерно то же. Как будто о моей пропаже узнали все и просто перестали писать письма. Похоронили. Или сделали вид, что меня не существовало вовсе.

Только одно сообщение значилось как непрочитанное. Я уже собирался удалить его, но в последний момент заметил собственное имя. Ссылаясь на договоренность, меня просили о встрече. Теперь, после обнаружения кредиток, нужды в деньгах не было. Но делать вид, что ничего не случилось, тоже не следовало.

“Завтра в три часа на Трешке”

“Пальто, буддийский платок”.

“ОК”, – откликнулся собеседник.

“Черное пальто, тубус”.

29

Я вышел из трамвая на следующей остановке. Действительно, напротив магазина с пластинками мерцала овощная палатка. В трубке снова длинные гудки, никто не подходит. “Издеваются, что ли?”

Наконец она ответила. “Алё!” – Голос резкий, злой.

Сказал, что стою у палатки, мерзну.

– Нельзя ли ускорить?

Несколько секунд в трубке висела тишина, раздавались шорохи.

– Это ты – в тюбетейке?

Я понял, что за мной наблюдают, и помахал рукой.

– Купи мандаринов и перезвони, ладно?

Тетка в овощной палатке уже закрывалась, пришлось упрашивать.

В придачу решил взять ананас, потрафить.

– Алё… – Она, вернувшись в образ, сладко дышала в трубке.

– Куда идти? Где ты? – Я терял терпение.

– Какой ты… Видишь напротив дом с круглыми окнами? Запоминай номер…

30

В переулке медленно кружился снег, и все звуки города – стук трамвайных колес и гудки машин, писк светофоров – становились глуше, тише. Как будто их обложили ватой, закрыли крышкой. И убрали на антресоли.

Двустворчатые двери венчал медальон. В отсветах фонаря угадывалось индейское лицо, по бокам – два профиля в пейсах.

/

“Ты, Кожаный Чулок, хоть бы гайку туда бросил”.

/

И снова мне представилось, что я уже видел – и маску эту, и подъезд.

Давно, в прошлой жизни. В таких же темных отсветах московского вечера.

“Лестница, слева красные ящики”.

Сигнал запиликал, дверь подалась.

Из красных ящиков свешивались рекламные листовки.

31

Лифт, вертикальный трамвай, медленно заполз на последний этаж.

Стоя перед квартирами, набрал номер. За дверью послышалось треньканье, но где именно? Звонок сбросили раньше, чем я успел вычислить.

Наконец высокая створка приоткрылась. В щели возникло белесое пятно.

– Проходи, – коротко бросили из квартиры.

Лица разобрать я не успел.

Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел в глубине коридора девушку. Она была абсолютно голой, если не считать стрингов.

Миниатюрная фигура, узкие продолговатые бедра.

Я протянул сетку с мандаринами.

– Подождешь здесь? – Она неопределенно взмахнула рукой.

Пальто с драконами уместилось между тяжелыми мужскими кожанками.

Когда повернулся, в коридоре никого не было.

Прошло несколько минут. Пахло благовониями, марихуаной. Где-то тихо играла музыка, время от времени слышалось мерное собачье сопение.

“Где она? Что за ерунда?”

Теряя терпение, двинул вглубь квартиры. Одна из дверей была полуоткрыта, в комнате пульсировало пустое пятно телевизора. В его отсветах я различил кучу белья и как из нее высунулась – и тут же спряталась – маленькая пятка.

Куча зашевелилась, засопела. Я увидел лицо девушки. Откинув голову, она жевала жвачку. Наши взгляды встретились, та улыбнулась, показала глазами.

Дальше коридор делал коленце, музыка стала громче.

В большой кухне газовая плита, несколько столов по стенам. Над раковиной колонка. Окно, в котором светилась квартира напротив, и видно женщину, разливающую чай. “Пять метров, а жизнь другая”.

На столе забурлил чайник – и со щелчком выключился.

“И никак в нее не выскочишь, не влезешь”.

Музыка на секунду стала громче, потом опять затихла. Кто-то приближался по коридору. Я взял со стола кухонный нож, шагнул в темноту и прижался к стенке.

Высокий худой мужчина по-хозяйски снял со стола чайник. Звякнула крышка, зашипел кипяток. Он задумчиво нацепил стеганый чехольчик.

На кухню неслышно вошла девушка.

– Сачкуем?

– Клиент сдрейфил. – Она положила на стол пакет с моими фруктами.

Обняв мужика, прижалась щекой к спине.

– Иди работай. – Парень чиркнул зажигалкой.

Уныло, враскачку, вышла из кухни. Он щелкнул снова – один, два раза.

Наконец огонь вспыхнул, лицо осветилось.

От удивления я выронил нож.

Втянув дым, Сверчок блаженно запрокинул голову.

32

– Интересно! – Он протянул мне косяк, откинулся на подушках.

– Но она… – прозвучало имя жены.

– …говорила, что ты остался. Что не вернулся.

– Пропал в Таиланде, нет вестей от Бога…

– Все мои наставления псу к черту!

С любопытством, как на покойника, уставился.

– Можно поздравить с возвращением в мир живых!

– Живых, но не сущих…

Мы чокнулись чашками. Он махнул пультом за плечо. Во тьме, как на гирлянде, вспыхнули лампочки. С первых аккордов я провалился в музыку, как Алиса в колодец. Просто медленно падал – и никак не мог упасть.

Прошло три минуты, вечность – пока я падал, – а комната все та же: циновки, ширмы. Круглые, во всю стену, окна. И лицо у хозяина, как прежде, глиняное. Можно запросто отломить ухо, а он даже не заметит, не обратит внимания.

Не поведет ухом.

– Откуда ты знаешь? – Я увидел, как слова застывают в воздухе.

– Недавно звонила. Про премьеру рассказывала – говорит, скоро.

Вспоминали старых знакомых.

– Старых знакомых?

Это я-то старый знакомый?

//

– …а ты в Москве. Совсем не мертвый! – Его смех напоминал треск прутьев. – Даже наоборот.

– Полон нерастраченной сексуальной энергии.